Непарадные портреты - Александр Гамов

...Нонна Викторовна встретила нас с колокольчиком в руках: «Он, правда, чудодейственный. Я в него — как мне становится плохо, расстроишься или там понервничаешь — звоню. Успокаивает. Поклонница подарила недавно, специально для меня в церкви освящала...»

«Эх, перевелись у нас сильные мужики!»

— Как живется, Нонна Викторовна? — сразу начали мы с порога свои вопросы. — Телевизор у вас, смотрим, новый?

— Да, купили вот. На премию кинематографистов «Ника», «За честь и достоинство» называется. Путина в новостях смотрим.

— Интересуетесь политикой?

— Тут вступает в дело женская жилка. У нас же все женщины-актрисы просто влюблены в Путина, как в образ мужчины. Вот вроде бы и небольшой, неяркий, а сила в нем есть. Особенно подруга моя ушлая — и лицо у него, мол, церковообразное, и что он похорошел.

— А вам он нравится?

— Нравится.

— Нонна Викторовна, а вы влюбчивая?

— Да я не в том плане! Это другая любовь. Это красивый авторитет, заслуженный, умница. Я людей мастеровитых люблю, талантливых. Вот Колька Басков — как поет! На церемонии «Ники» на коленки передо мной встал. Я заранее ничего не знала — все было для меня сюрпризом.

— Нет, а вообще?

— Конечно, конечно! Я всегда готова была полюбить кого-нибудь. В молодости однажды были в доме престарелых с выступлением. И вдруг Алка Ларионова спрашивает у директора: «А правда, что и здесь бывают ревности, замужество, страсти, соперничество?» Он говорит: «Истинная правда».

Ведь духовное начало зарождается рано и до самой смерти существует — любить. Но я останавливаюсь, а зачем? Я не представляю себе совместной жизни с кем-то или объяснения в любви. Я же разумная очень в этом плане. Посидеть в ресторане при хорошем освещении да с рюмочкой. Не более того.

— Неужели и смолоду так было? У вас же всегда было много поклонников.

— Я-то всегда человеком была работящим — и когда в колхозе жили, и когда еще была студенткой подрабатывать ходила. Мы ж понимали, что никто не поднесет на тарелочке, мы были никому не нужны, на нас даже москвичи некоторые раздражались. Я потому всю жизнь любила и люблю человека мастерового. Пусть он руководит, все равно мастеровой.

Но на меня цеплялись в основном какие-то неудавшиеся артисты, хлюпики. И вечно гундосили, что у них денег нету. Они думали — вот я их вывозить буду. Случился у меня роман уже после развода с Тихоновым. Сложно было встречаться, сын уже был подростком. Я пару раз замуж за того красавца собиралась. Он и хорош, и умен, и образованный, и Байрона прочитает на английском языке, и выскажется так-то интересно. Но не знал, как хлеба заработать. Он умел только талантливо организовать застолье. Да чтоб оно подешевле обошлось бы ему. И так смотришь, смотришь, да пошел ты к черту.

— Сурово...

— Ну не такими, конечно, словами. Я одному сказала: «Да иди на вокзал и погрузи!» Короче — не грубо, не сурово, а справедливо. У меня от этого заканчивалось увлечение. Да что ж у тебя сопли текут из носа! Возьми носовой платок!

— Ну не было, видимо, у нас сильных мужиков!

— И до сих пор нет таких. Редко! Или воры хорошие, добротные миллиардеры. Или такие, едва концы с концами сводят. Но они, бедные, не виноваты тоже. А я больше и не увлекалась никем так, чтобы замуж выходить.

— Тихонов в юные годы тоже не подходил под ваши стандарты сильного мужчины?

— Не подходил, да только и сама я тогда была другая. Мы поженились в институте еще. Красивый был. Первый парень нашего курса, все девки были в него влюблены. А мы попались друг другу девственными — и он, и я. Мне его сравнить было не с кем. И ему не с кем. Такие молодые, бестолковые. Сами еще зеленые, учились, а тут — ребенок. Мальчика брали с собой в институт. Валялся он в медпункте, нянчили все кому не лень.

Идут занятия, дверь открывается — мне жестом показывают, что орет. Я руку поднимаю: можно я пойду ребенка покормлю? И главный педагог по мастерству Бибиков протирает пенсне: «Ну сходи, покорми!»

Холодноватый был человек Славка. Как-то так получилось, что я не проявила мужества не быть с ним. И мама твердила: «Дочка, не бросай Славку, будешь жалеть. Ты смотри, какой он домашний». А у него вся задачка — как играет «Спартак». Схемы начертит — и все. Он никогда не читал книг. Только футбол. И думал, что так и надо жить. Что с днем рождения поздравлять — смешно. Я ездила на выступления, деньги зарабатывала. Он считал, что это унизительно.

Мы оба не готовы были к семейной жизни.

Во мне женщина-то проснулась много позже, когда я уже в разводе была. Я долго была свободной и не думала ни о чем. Вот в очередной экспедиции — а снимали в деревне — один раз утром сидим мы с подругой-актрисой во дворе дома на дровах. И я увидела в окне нашего актера. Точнее, спину его загорелую в белой майке. Широкоплечий такой был мужчина, небольшого роста. Он наливает молоко из кувшина — и пьет. И я так пальчиком ему постучала — чего меня черт понес? — по стеклу. Он повернулся и через окно вылез к нам. И начал молоком угощать, а сам притулился ко мне. Вот тут я вдруг в первый раз в жизни просто чуть не потеряла сознание... Но я про половую сторону не хочу говорить.

Поцелуй — и тот очень интимная вещь. Потому что любовь — это духовное. Когда уже объятия, там, в койку — это не важно, когда это случится и где, и случится ли вообще. А вот этот натяг такой — как пинг-понг: он тебе слово — ты ему второе... Я Славку чтобы очень глубоко и не любила. Вот и он второй раз женился — и живут. Дочка у него какая чудесная — Анечка, внуков-двойняшек недавно родила, как это хорошо. Я малышей почему-то представляю рядышком в матросских костюмчиках! А мы со Славкой просто плыли в разных лодках.

Роману с Шукшиным помешал Штирлиц

— Насколько мы знаем, с Василием Шукшиным вас тоже связывала не только работа, но и взаимная симпатия?

— А как же иначе, если работаешь на одной площадке? С Васькой Шукшиным у нас не было никаких таких отношений. А был только сильно идущий магнит. Он не давал повода к тому, чтобы там объятия какие-то или признания в любви — он просто говорил: «Ты мой человек».

Попали на одну волну, когда снимались в «Простой истории». Приехал последний раз на съемку. Пока свет ставили, пока актеры одевались, он мне говорит: «Я уже сказал своей невесте, что люблю тебя. Теперь слово за тобой». Больше он ничего не говорил. А в это время, держа удочку за плечами и сыночка за руку, Штирлиц мой приехал.

Никогда в жизни за все годы, сколько мы жили, не приезжал в киноэкспедицию — это было не заведено, — а тут приехал. Да еще с сыном. Рванула бы я тогда — все было бы по-другому. И Васька не посмел больше подойти ко мне. Он снялся и ушел. Больше я Васи и не видела. Я увидела его только тогда, когда запустилась картина «Они сражались за Родину». А я не хотела ехать — там Славка Тихонов с новой женой, с ребенком. А мне все звонят, звонят. Рассказывали, на мою роль баскетболистку какую-то там взяли, из губки сделали груди большие.