На 127-й странице (СИ) - Крапчитов Павел Акимович

<p>

С ролью миссис Донахью Вера справилась легко. Брат придумал ей подпись «Зимний рассвет» не просто так. Вера часто замыкалась в себе, что окружающие воспринимали как холодность. Так, что миссис Донахью получилась у нее надменной и неприступной. С общением также не было сложностей. Вере легко давались языки и, благодаря стараниям бабушки, она свободно могла говорить на французском, немецком и английском языках. За акцент Вера не волновалась. Мало ли какой национальности могла быть жена сотрудника американского консульства в Йокогаме. Может быть немкой? А может быть француженкой? В Америке, в стране, созданной потомками иммигрантов, про такое не спрашивали.</p>

<p>

Деклер сразу привлек ее внимание. Он отличался от окружающих. Широкоплечий, без бороды и усов, с бритой головой и свежим шрамом он походил больше не на английского лорда, а на восточного разбойника. И еще его глаза, как будто взятые от другого человека. Веселые, смотрящие на всех вокруг, как на маленьких детей. Или это и есть английский снобизм?</p>

<p>

Вере было неприятно, когда брат спросил ее про физическую близость с мужчиной. Но почему-то мысль, что надо будет сблизиться именно с Деклером, не вызывала у Веры чувства неприятия. Наоборот, мысль о том, что она будет касаться его руками, всем телом, была ей приятна. В минуты, когда она об этом думала, краска заливала ее лицо, а сердце начинало бешено колотиться в груди. «Если бы я была шекспировской Джульеттой и мне было бы 16 лет,» - думала Вера. – «Я бы, наверное, сказала, что это – любовь».</p>

<p>

Но Вере было не 16 лет, и даже не 20, а целых 22 года. Человек взрослеет и с каждым годом простая формула любви «Я хочу тебя, а значит, я тебя люблю» усложняется и обвешивается различными нравственными и просто бытовыми условностями. Их, этих условностей, с каждым годом становится все больше. Конструкция под названием «любовь» становится неимоверно сложной. Человек примеряет эту конструкцию на себя, сравнивает чувства, которые у него есть, с теми, которые согласно, построенной им же самим конструкции, должны быть и разочарованно разводит руками. Нет, то, что я чувствую это - не любовь. И только значительно позже, может быть, уже в пожилом возрасте, когда он гладит рукой руку своей, такой же, как и он, пожилой подруги, он понимает, что зря так усложнял формулу любви. Мне нравится гладить эту руку и осознавать, что другому человеку это тоже приятно. Вот и вся формула.</p>

<p>

Физическая близость с мужчиной у Веры была. Этим мужчиной был Федор Викентьевич Заруцкий, которого ее отец попросил сопроводить Веру в Америку, поскольку тот ехал туда же. Федор Викентьевич был купцом, пятидесяти пяти лет от роду. Во Владивостоке у него была жена и двое вполне взрослых сыновей. Не дурак и не наглец, но знаки внимания стал оказывать Вере с самого начала их совместного путешествия. Скорее всего, он это делал просто по дурацкой мужской привычке. Вера не давала Федору Викентьевичу никаких поводов для того, чтобы он перешел в решительную атаку. Ее замкнутость, обращенный в себя взгляд, лучше всяких слов отталкивали от нее мужчин. Но Федор Викентьевич безнадежно продолжал за ней волочиться, и Вера решилась. Что ее подвигло на такой поступок, она сама не могла потом себе объяснить. Может быть непривычная обстановка и оторванность от дома? Или желание почувствовать себя окончательно взрослой и узнать о том, как это все происходит? Или простое любопытство? Или и то, и другое, и третье, и все вместе? Федор Викентьевич, как кажется, сам не ожидавший ничего подобного, сначала путался в своей одежде, раздеваясь, потом как-то совсем неуклюже навалился на Веру, а потом стало больно, мокро и липко. Вера сначала испугалась, увидев кровь, потом успокоилась, а под конец просто прогнала купца из своей каюты и думала только о том, как ей теперь выстирать, а потом высушить свои испачканные панталоны.</p>

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

<p>

В близость с Федором Викентьевичем она нырнула, как холодную прорубь зимой. Сейчас все было совсем не так. Мысли о возможной близости с Деклером, подобно дурманящему туману, обволакивали ее, лишая воли. Казалось бы, она должна была сопротивляться этому, но на это у нее не было ни сил, ни желания. Когда он впервые подошел к ней и придумал глупую сказку про полосы на своей спине, как повод позвать ее в свою каюту, она согласилась не раздумывая. И … ничего не получилось. В каюте Деклера обнаружился плохо одетый мальчик. Мальчишка что-то лепетал. Деклер был в полной растерянности. Вера тоже что-то пролепетала и ушла, оставив Деклера разбираться с возникшей ситуацией. Несмотря на то, что у них с Деклером ничего не получилось, Вера была довольна. Перед ней обнажился небольшой кусочек настоящего Деклера. Появление мальчишки перевернуло все, что раньше Вера надумала про этого англичанина. Дети инстинктивно тянутся к хорошему. Их не обмануть внешней оболочкой. Деклер не мог быть плохим человеком.</p>

<p>

«И чему ты радуешься, подруга?» - сама себе задала вопрос Вера, когда вернулась в свою каюту. – «Все равно тебе придется его убить. Не убьешь ты, убьет кто-то другой».</p>

<p>

Так ведь говорил ей брат, самый близкий для нее человек на свете. Она не может спасти Деклера. Она не может отказаться от мести, от того, что ей завещала бабушка, от памяти о своем, никогда невиданном, деде, погибшем за правое дело. От всех этих мыслей Вера разрыдалась, потом взяла себя в руки, достала со дна чемодана стилет и стала выполнять упражнения, показанные ей братом. Взять нож в правую руку и резко выбросить руку вперед, в последний момент сжав кисть так сильно, как это возможно. Вера выполнила сто тычков правой рукой, потом левой. К концу второй серии ее слезы совсем высохли.</p>

<p>

Несколько дней после этого происшествия Вера не разговаривала с Деклером, хотя часто ловила на себе его взгляды. Вера инстинктивно старалась не сближаться с Деклером, понимая, что чем больше будет узнавать его, тем сложнее ей будет выполнить задуманное. Ведь с каждой минутой общения Деклер превращался из придуманного ею на основании бумажек и фотографий злодея в живого человека. Но он сам подошел к ней и снова увел Веру. Или правильнее сказать, она его увела. Ведь, в конце концов, они оказались у нее в каюте.</p>

<p>

Близость с Деклером была негой и блаженством, в котором Вера словно купалась. Он был трогателен, нежен и ласков. Подушечки его чуть шероховатых пальцев ни на минуту не прекращали свое движение. Вокруг ушка, по шейке, по позвоночнику, снова к шейке, раскрываются ладонью и скользят вниз, поднимаются к бедру и опускаются вниз ее живота. Здесь Веру накрывала волна удовольствия, а пальцы Деклера вновь уходили в путешествие по ее телу, ни разу не повторяя пройденного пути.</p>

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

<p>

Произошедшая близость сделала Деклера для Веры очень близким человеком. Ведь между ними появилось, то, чего у Веры не было до этого ни с кем. Ни с братом, ни с отцом. Противоречие между этим и необходимостью убийства Деклера снова заставили Веру разрыдаться в своей каюте. Вдоволь наплакавшись, она клятвенно дала себе обещание больше не общаться с Деклером, и, как только они прибудут в порт назначения, выполнить задуманное.</p>