Гуманитарный бум - Леонид Евгеньевич Бежин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лучше найми меня сторожем. Дачку твою охранять.
— Это дача нашей семьи. Она общая.
— Не-е-ет! — пропел Федя с мефистофельской интонацией сильно пьяного человека. — Эта дачка твоя плоть от плоти! Она на двух фундаментах выстроена, материалистическом и идеалистическом. Эта дачка с секретом… — Федя шатался и, удерживая равновесие, волочил за собой стул.
— Заткнись, психопат! Тебя там, видно, недолечили! — вырвалось у Алексея Степановича.
Он хотел кинуться к сыну, что-то исправить, но было уже поздно. Алексей Степанович остановился на полпути, резко повернулся и на прямых ногах вышел вон. На улице он отыскал скамейку и сел как неживой.
— Алексей Степанович, — позвала его Анюта, несмело подошедшая сзади.
— Что?! — он встрепенулся, тараща на нее безумные глаза.
— Обед я сварила, в комнатах убрала. Может быть, вы меня отпустите?
— Обед? Какой обед?
— На завтра. Каша гурьевская и тефтели.
С трудом уразумев, в чем дело, он кивнул.
— Конечно, идите…
Потупившись, она двинулась к калитке.
— Анюта, нашлись… нашлись стаканчики. Не волнуйтесь! — спохватившись, крикнул он ей вдогонку.
Она обернулась.
— Какие стаканчики?
Он вспомнил, что ничего не говорил ей о пропаже, и махнул рукой.
— Это я так, сам с собой…
И уставился в одну точку.
Над лесной дорогой дрожало жаркое марево. С деревянных столбов, обозначавших линию какого-то кабеля, взлетали бабочки, испуганные приближением Анюты. От быстрой ходьбы у Анюты взмокла спина, и она ослабила узел на платке, сняла кофточку и оглядела покрытые ранним загаром плечи. Нагнувшись, сорвала травинку: «Чудно́… О деревне меня расспрашивал, будто ему интересно». Сбежав по спуску глухого, заросшего голубоватым осинником оврага, она напилась из ключа, ополоснула лицо и стала взбираться вверх. «Чудно́…» За лесом отливала марганцем вспаханная земля, виднелись избы, крыши оранжерей и навес автобусной станции. Близость хорошо знакомых мест успокоила Анюту, и она пошла медленнее. С нею здоровались, и она отвечала:
— Здравствуйте, баба Матрена.
— Здравствуйте, баба Маня.
— Здравствуйте, баба Агафья, как здоровьечко?
На крыльце ее окликнула соседка:
— Аня, на минутку.
Анюта нехотя подошла к забору:
— Некогда мне…
Соседка замахала на нее руками, как бы говоря, что собирается сообщить новости, перед которыми теряют важность самые неотложные дела.
— Слышь, слышь?! Был он сегодня! Опять!
— Кто? — спросила Анюта и взялась за сердце.
— Будто не знаешь!
— Трезвый?
— Как стеклышко. И одет по-модному. Меня по имени-отчеству величал, такой вежливый, словно и не из тюрьмы!
— А что спрашивал то?
— О тебе. Где, мол, она? Скоро ли вернется?
— А ты?
— Сказала, к дачникам нанялась. Не правда, что ль! А он: «Что ж ей, на прожитье не хватает!» И сует мне: передай, мол, — соседка со вздохом вытащила из-за пазухи деньги. — Ровно триста, я пересчитала. Где он их раздобыл, хотя, говорят, в тюрьме тоже платят! Бери!
Анюта резко отстранилась:
— Зачем вы?! Кто просил?
— Господи, сама вся в дырках, а от денег отказывается!
— Я же предупреждала! Кто за язык-то тянул!
— Не я, другие б сказали. Шила в мешке не утаишь, — соседка нахмурилась, но желание выговориться пересилило обиду. — Он-то все в окна заглядывал, чуешь? Тоскует… Сходиться с ним будете? Ты не мешкай, а то перехватят. Охотницы сразу найдутся.
— Не вмешивайтесь вы!
— Поди ж ты! Хлопочу об ней, а она же фуфырится! Забирай свои червонцы!
Соседка просунула пачку десятирублевок между кольев забора.
— Не сердись ты, ладно, — примирительно сказала Анюта. — Я возьму отсюда сотню, а остальные верни, когда он опять объявится.
— Сама встречай. Мне он не родня.
— Ладно тебе, не со зла я.
— «Не со зла, не со зла»… — Соседка завернула в платок и спрятала деньги. — Будете сходиться-то, спрашиваю?! Он ведь не убивал, не грабил, мужик-то твой, а из-за драки попал! Ты смотри, а то я его сосватаю, ко мне уж в третий раз подходят.
— Ты однажды сосватала…
— С тобой не ужился, с другой уживется. Сейчас только свистни — мигом понабегут. И такие, что не чета тебе, не из домработниц, с деньгами, и приодеться умеют. Ты бы вон пуговицу на кофте пришила, а то который день болтается.
В ответ на это Анюта резко повернулась и двинулась в дому. На террасе она вспомнила про деньги, которые держала в руке, и спрятала их в тумбочку. Затем подумала и переложила поближе — под телевизор. Заглянув в комнату, где Настя готовила уроки, Анюта спросила:
— Ты давно здесь? Отец при тебе приходил?
Старательно выводя что-то в тетрадке, Настя ответила:
— При мне.
— Что ж не открыла? Он стучал?
— Еще как барабанил! Стекла звенели!
— А ты где была?
— Спряталась…
— Куда ж ты спряталась, горе мое?
— Под кровать… — вынужденная говорить то, что вызывало недовольство матери, девочка еще старательнее склонялась над тетрадкой.
Анюта вздохнула.
— Отец ведь твой, чего ж пугаться! Открыла бы!
— А сама?
— Я ж у дачников убирала! Ты что?
— Знаю, знаю… Ты сама прячешься, потому что боишься.
— Перестань болтать! — Анюта попыталась возмутиться, но это получилось у нее совсем неубедительно. — В другой раз не смей запираться. Будь с ним поласковее, накорми, включи телевизор.
— А он нас не зарежет?
— Вот дурочка! Чего ж ему нас резать! Он же отец! Видишь, денег дал, колготки тебе купим…
— А тебе?
— Зачем! Мне не надо.
— Тогда и я не хочу, — опасливо отозвалась девочка.
— Хорошо, купим тебе колготки, а мне… чулки. Договорились?
Девочка медлила.
— Договорились, спрашиваю?
— Ладно, только ажурные и две пары, — сказала Настя, как бы заручаясь тем, что не ее одну коснется тревожная тень отцовской заботы.
После ужина Настя убежала с подружками жечь костер, а Анюта убрала со стола, подмела с полу крошки и закрыла окно. В просветах дубовых веток, раскинувшихся в черном небе, горели звезды, вдалеке светились фары легковой машины, бесшумно перекатывавшейся по буграм, и железнодорожный семафор. Стягивая половинки ситцевых занавесок, Анюта с удивлением подумала, как все перемешалось за минувший день — и знакомство с Федей, и неожиданное возвращение мужа, но затем все это показалось ей обычным совпадением, словно она предугадывала это заранее и была ко всему готова. Задвинув занавески, она услышала слабый стук в стекло.
— Кто там? Ты, Настя? Хватит дурочку валять! — она убеждала себя, что это дочь решила над ней подшутить.
Стук повторился.
— Ты, Тимофеевна? — назвала Анюта имя соседки и ватной, чужой рукой толкнула оконную створку. — Господи…
Перед ней стоял Федя и натянуто улыбался. Придерживая дачный велосипед, заляпанный комьями грязи, он часто дышал от быстрой езды.
— Наношу визит вежливости. Привет вашему дому от нашего дома… Что, испугались?
— Немножко, — сказала Анюта, готовая испугаться еще больше, если он пошевелится или двинется с
