Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

— Государь указал уже, а я тем временем послал Фрола в Алатырь.

— Что Фрол? Ему бы балаболить да пятки лизать. Се­лезня шли, Коему, меня да Логинова. По всем пушкар­ским дворам. Про самострелы тоже забывать не стоит. Они ой как в сече ладные… И еще… Чуть не опростоволо­сился: станицы вдвое в Степь шли. Они углядят татар, как те появятся.

Вот весь совет. Вроде бы пятерик222 с плеч. И в самом деле, зачем зряшный риск, зачем пустопорожняя сутоло­ка. Если же кто упрекнуть вздумает за нерешительность в укреплении порубежья, тому всегда можно будет рас­толковать, почем пуд лиха.

Впервые за многие недели ехал князь Воротынский домой засветло и со спокойной душой. Восстановленный из пепла дворец ему очень нравился. Нет, что ни говори, а Фрол — молодец. Почти ни у кого из князей и бояр, чьи дворцы сгорели, не были закончены даже плотницкие работы, уже не говоря о столярных, а у него и у князя Владимира не только терема красовались ладной рубкой и красной резьбой, но и гридни, все службы, конюшни со скотным двором завершены полностью. Иные князья еще во временном жилье ютятся, а у него — все лучше прежнего.

Довольна и княгиня. Не нахвалится, как все до мело­чи продумал Фрол: ничего лишнего, но и нужды ни в чем нет. Истинно княжеский дворец. Как всегда, княги­ня встретила мужа на резном крыльце поклоном низ­ким, дочь повисла на шее, а сын, хотя и был рад неска­занно такому раннему приезду отца, но не позволил вы­плескиваться этой радости по-детски. Тем более что он сегодня собирался напомнить о его обещании подарить меч настоящий, лук со стрелами, кольчугу с чешуей и шлем с бармицей. Особенно мечталось княжичу Ивану иметь бармицу на шлеме. Он уже примерял отцовский боевой шлем, и ему очень понравилось, как золоченые кружева холодили шею и мягкой тяжестью лежали на плечах.

Снисходительно разрешив отцу потрепать его по ру­сым кудрям, княжич Иван спросил, не откладывая в долгий ящик:

— Меч и доспехи, отец, не готовы ли?

— Нет, сын мой. Саадак223 со стрелами готов. Сам ви­дел. Лук, сказали, завтра сработают. Меч с кольчугой и шелом обещали на этой неделе завершить. Так что — по­терпи. Моим мечом пока забавляйся…

— Тяжел он мне, отец. Пробовал. Не подниму.

— Жаль, детские мои доспехи куда-то запропасти­лись. Ну да ладно, будет и у тебя все, как у воеводы, ог­нем золотым гореть.

Подхватив сына, посадил его на плечо, на второе под­нял дочь и пошагал блаженно-умиротворенный в горни­цу. А княгиня в это чудное время не сдержала вздоха гру­стного.

— Иль что стряслось мне неведомое? — спросил Миха­ил Воротынский жену. — Поведай. Не носи в себе.

— Побанься, баня готова, поужинаем, тогда уж рас­скажу тебе о моих тревогах. Может, пустяшные они, только сердце — вещун.

То, чего еще не знал князь, занятый порубежьем, кня­гиня уже знала: выбранная царем Иваном Васильевичем невеста, Марфа Собакина224 , дочь купца новгородского, вдруг занедужила, и пошел слух, будто доктор царев Бо-малей углядел отравление. Княгини и боярыни со стра­хом ждали очередного царского гнева и гадали, на кого он падет. Жена Воротынского, как и все жены, опасалась за своего любимого. Вот и собиралась она посоветовать ему, чтобы нашел он предлог покинуть Москву на какое-то вре­мя. Перед сном хотела это сделать, когда они останутся вдвоем.

Вышло совсем не так, как княгиня рассчитала. Еще супруг ее парился в бане, отменно построенной старани­ями Фрола Фролова, а во дворец пожаловал князь Влади­мир со страшным известием: самовластец начал очеред­ную расправу над теми, кто якобы отравил Марфу Соба-кину, а заодно над теми, кто пособничал изменникам, понуждавшим ДевлетТирея штурмовать Серпухов, что­бы убить или пленить самовластца всей России. Уже от­равлены зельем, приготовленным царским лекарем Бо-малеем, любимец царев Григорий Грязной, князь Иван Гвоздев-Ростовский. Царь самолично подносил им кубки с отравленным вином.

Уволокли опричники на Казенный двор шурина Ива­на Васильевича князя Михаилу Темрюковича225 (завтра утром его посадят на кол), воеводу Замятию Сабурова, следом — боярина Льва Салтыкова и, неутихомирив-шись еще, рыскают по Кремлю и Москве, хватая все но­вые и новые жертвы.

Князь Михаил Воротынский, которому поспешил рас­сказать обо всем этом брат прямо в бане, не очень-то уди­вился услышанному. Ухмыльнулся:

— Разве непонятно было, что грядет это. Ждал самовластец лишь повода.

— А мне казалось — одумался. Как после того по­жара.

— И я, признаться, долго на это надеялся. Увы, вразу­мил его Бог лишь на малое время.

— Кроме Бога есть еще и злостники, трон окружив­шие.

— Так и есть, прости нам, Господи, кощунство наше, но отвернул ты лицо свое от царя нашего, от России.

— Не ровен час и к нам псиные морды пожалуют.

— Все в руках Господа. Одно тебе скажу: поезжай те­перь же домой. Вместе нельзя нам. В сговоре еще обви­нят.

— Хорошо, брат. Будь здоров. Да сохранит нас Гос­подь!

— Княгине рассказал все?

— Да.

— Ясно. Поезжай с Богом.

Наскоро ополоснувшись, но не забыв поставить ведро воды и веник на полке для Банника да приговорить: «Те­бе, Банник, на помывку, а мне на здоровье», Михаил Иванович поспешил к жене, чтобы успокоить ее, но она уже успела взять себя в руки, и ужин семейный прошел без уныния. Зачем детям знать раньше времени о горе-печали. Да и челяди, прислуживающей за столом, вовсе не стоит видеть истинное настроение своих хозяев. Когда же князь и княгиня удалились в опочивальню, отвели они душу в долгой беседе, успокаивая друг друга, опреде­ляя, как вести себя будут в самых сложных положениях. Княгиня настаивала на одном:

— Покинь Москву. Разве мало тебе дел на царевых украинах? Проведай и свой Новосиль. Пусть и князь Вла­димир в Стародуб отправится.

— Брату можно. Мне же иная забота. Завтра же по­прошу царя, чтоб полки ратные сразу после масленицы в Коломне собрать. Поглядеть нужно, что за ратники. Ес­ли что не так, подучить да снарядить по-людски можно будет без лишней горячки.

— Совет мой тебе не егозиться. Повремени с Колом­ной. До масленицы ой как много времени.

— На попятную не пойду, раз задумал так. Да и непозволительно главному воеводе не знать, на что годны полки, данные под его руку. Как я встану, не зная их, су­против Девлетки? А пойти он — непременно пойдет. Нерано, должно быть, не весной, но пойдет. Весть я о том уже получил, теперь вот еще купца жду. К тому же, ла­душка моя княгиня, уловки твои ровным счетом ничего

не дадут: если самовластец задумает лихо, достанет и в Новосиле, и в другом месте. Нам с тобой одно остается: молиться Господу и Пресвятой Богородице, чтоб оберег­ ли нас от деспота.

Так и прокоротали ночь супруги, не успокоив себя и не обретя душевной ровности. Утром князь Воротынский ни в чем не проявлял своего тревожного настроения. Да разве он один? Все бояре собрались на Думу обычным по­рядком, кланялись друг другу, справлялись о здоровье, делились мелкими бытовыми новостями, словно никто не знал, что всю половину вчерашнего дня и до самой по­луночи не затворялись ворота Казенного двора, а кузне­цы трудились до седьмого пота. Только один из Шуйских, когда Михаил Воротынский оказался с ним по­одаль ото всех, упрекнул князя:

— Поупрямились вы с брательником да дьяк Михай­лов, вот теперь расхлебываем. Десница божья за недоумь нашу, прости Господи.

Ничего не ответил князь Михаил Воротынский, осо­знавая вполне справедливость упрека. Но не признавать­ся же в этом. Опасна сегодня откровенность. Очень опас­на. С кем бы то ни было.

Думу царь Иван Васильевич тоже вел привычным по­рядком, обсуждая с боярами, дьяками и дворянами раз­мер пошлины с ногайских конеторговцев, словно в это самое время не вздрагивала пыточная башня от нечело­веческих воплей пытаемых, будто через час-другой не начнутся жестокие казни, цель которых не только умертвить тех, кого заметил царь-деспот, но еще и устра­шить тех, чья очередь еще не дошла, чтоб тряслись их ду­ши, как заячьи хвостики. Вот и изгалялись весьма знат­ные на злодейские выдумки мясники-опричники. Все, и царь, и думные, знали о том, что десятки несчастных му­чаются на дыбах, истязаются каленым железом и в кон­це концов будут иезуитски умерщвлены, но все делали вид, что мирно и тихо в Кремле, что размер пошлины с ногайских конеторговцев — наиважнейший на сегодня вопрос.

Когда Дума приговорила пошлину в десять коней с сотни, царь отпустил всех, не дав никому никакого пору­чения. Тогда князь Воротынский — к нему.

— Челом бью, государь.

— Что стряслось? — пронзил подозрительным взором Михаила Воротынского царь Иван Васильевич.

— Повели Разрядному приказу полки Окские раньше срока звать в Коломну. Сразу же после масленицы. Хочу смотр загодя провести, подучить, если что, оружие и до­спехи привести в пригодность для доброй сечи.