Одиночество в Сети - Януш Вишневский

В течение пяти лет.

Потом ему вспомнился отец.

В сущности, после смерти матери жизнь его кончилась. Нет, он, как все, просыпался по утрам, вставал, отправлялся на работу, но ощущение было, будто он умер вместе с ней. По низу черной надгробной плиты на ее могиле он велел выбить незавершенную фразу «И настанет радостный день…»

Они жили вместе, и Якуб видел, как отцу одиноко и как он тоскует по ней. Иногда, возвращаясь поздним вечером домой, он заставал отца в накуренной, хоть топор вешай, комнате за столом, на котором стояла пустая бутылка из-под водки и лежали мамины фотографии.

Отец зажигал свечи, раскладывал фотографии, с тоской рассматривал их и напивался до бесчувствия. До забвения горя.

Якуб приходил домой поздно, укладывал отца в постель, а потом ножом соскребал застывший воск со стола, собирал в альбом черно-белые фотографии, рассматривал их и загадывал, встретится ли ему такая же красивая и добрая женщина, какую повстречал отец.

А потом отец стал хворать. Было видно, что он покорился судьбе и не желает бороться.

Когда Якуб был на стипендии в Новом Орлеане, отца увезли в больницу.

Брат написал, что дела у отца плохи.

Якуб решил слетать в Польшу.

В одно из мартовских воскресений он прилетел в Варшаву, оттуда поездом поехал во Вроцлав и прямо с вокзала отправился в больницу.

С привезенными апельсинами, теплым свитером на зиму, с отпечатанными двумя главами диссертации и ста долларами для врачей больницы, чтобы они «были внимательней».

Отец ждал его и был так счастлив. Он безумно гордился приехавшим из Америки сыном, «без пяти минут доктором наук».

Назавтра рано утром брат разбудил его и сообщил, что отец ночью умер.

А он знал, что отец ждал его, чтобы умереть.

Потому что после смерти матери отец неизменно ждал его.

И лишь иногда забывал об этом. Когда зажигал свечи, доставал семейный альбом и пил.

Они с братом поехали в больницу. Отец, совершенно голый, лежал на залитом водой бетонном полу темного и воняющего сыростью больничного морга среди других трупов.

Якуба заколотило от такого оскорбительного пренебрежения к мертвым. Он сбросил куртку, накрыл ею тело, схватил за грязный халат приведшего их сюда краснорожего санитара, от которого уже с утра пахло водкой. Тот не понимал, в чем дело. А Якуб притянул его к себе и прошипел, что дает ему десять минут на то, чтобы подготовить тело отца для вывоза отсюда. Спустя час — после скандала с ординатором отделения — он в «нисе» похоронного бюро, оплаченной долларами, имея которые можно было в этой стране уладить все что угодно, вез гроб с телом отца в их квартиру.

Впервые жители дома видели, чтобы покойника вносили из машины в квартиру, а не наоборот.

В больнице сказали, что у отца был рак желудка и метастазы пошли уже по всем другим органам. Он никогда не забудет, как молодой врач совершенно безмятежно с улыбкой сказал:

— Вашему отцу повезло: он умер от инфаркта.

Отцу повезло.

«Везение… Какое емкое слово…» — подумал он, с отвращением глядя на врача.

Потом они с братом пришли забрать вещи отца из больничной палаты, в которой он умер. На кровати лежал новый свитер, который привез Якуб, под подушкой помятые страницы его диссертации, на ободранной тумбочке очищенный апельсин. Якуб выдвинул ящик тумбочки. Кроме открытой пачки сигарет — отец продолжал курить до самого конца и выкурил последнюю сигарету буквально за час до смерти, — он нашел там те самые фотографии, которые неоднократно собирал с залитого воском стола в их квартире.

И только тогда он опустился на больничную койку и расплакался, как ребенок.

И настал радостный день…

Эти черно-белые, выцветшие, нечеткие снимки с пятнами от проявителя до сих пор остаются для него самой большой памятью о родителях. Нередко, отправляясь на кладбище, на их могилы, он брал с собой эти фотографии. А однажды, забыв их дома, вернулся за ними на такси.

Наталья… Нет, об этой смерти он не в силах думать. Не сейчас, нет!

Смерть… Что это было сейчас — знак или обыкновенная случайность?

К себе на место он не пошел. Ему нужно было успокоиться. Он стал расхаживать по проходу между креслами. Свет был пригашен, так что никто не мог видеть выражение его лица и покрасневшие глаза. К нему подошла та стюардесса, принесла таблетку валиума и стакан с водой.

И вдруг его осенило: нет никакой уверенности в том, что ей известно, что его НЕ БЫЛО в том самолете. Он должен точно увериться…

«Я не могу устроить ей такое… не могу», — в панике думал он.

Он тотчас вернулся на свое место и набрал номер телефона гостиницы.

Занято.

Он послал подряд три трагических мейла, настоятельно прося немедленно оповестить ее об изменении времени его прилета и терминала.

Потом включил программу, проверяющую интернетовскую связь с сервером гостиницы. Все работало, его письма не возвращались, веб-страница гостиницы также была доступна, так что все мейлы должны были дойти.

Однако это его ничуть не успокоило.

Он отдал бы все за то, чтобы этот чертов парижский номер наконец освободился.

Он принялся искать какую-нибудь гостиницу неподалеку, решив позвонить туда и попросить передать его сообщение в ее гостиницу. До одной он даже

дозвонился, однако договориться не смог, тамошняя дама-портье говорила только по-французски.

Он спросил пассажира на соседнем кресле, не говорит ли тот по-французски. Увы, сосед не говорил.

Он был вне себя, валиум не действовал, и он чувствовал, что дыхание у него становится менее глубоким и ему начинает недоставать воздуха.

Он встал и вновь принялся расхаживать по самолету. Обычно это помогало.

Через час он вернулся на свое место и вновь принялся звонить.

Похоже, это уже не имело смысла. В Париже время подходило к восьми, и он опасался, что звонки его бессмысленны.

И вдруг раздались длинные гудки. Он стиснул телефонную трубку и, как только услышал «алло», стал кричать по-английски, чтобы его сейчас же соединили с ее номером.

Но в номере ее уже не было. Он опоздал. Опоздал войти в ее жизнь, а теперь вот опять. Его захлестнуло безмерное чувство вины.

Он собрал все силы и спокойно спросил, получены ли его мейлы и переданы ли они адресатке. Потом рассказал о катастрофе TWA800 и о том, что должен был лететь тем рейсом, и о том, что она, возможно, еще не знает об этом.

Женщина, ответившая ему, уже узнала о катастрофе из газет, но, услышав его, утратила дар речи. Придя же в себя, сообщила, что только что приняла дежурство и ответить на его вопросы не может, так как ее сменщик, который обычно принимает электронную почту, исчез до ее прихода и сейчас все его разыскивают. Она пообещала все выяснить, как только его отыщут. Она единственно смогла подтвердить, проверив в компьютере электронную почту, что его мейлы были прочитаны ее сменщиком, и посоветовала позвонить через полчаса.

—Закончив разговаривать, он обратил внимание, что пассажиры в нескольких рядах за ним и перед ним как-то странно поглядывают на него. Видимо, они слышали его разговор: связь была не слишком хорошей и ему пришлось почти что кричать. И он вдруг вспомнил, что он — единственный пассажир этого самолета, который знает о катастрофе TWA800.

Был до этой минуты…

Он нарушил слово, данное стюардессе, но у него не было выбора.

Через некоторое время весь самолет перешептывался, а вскоре к нему подошла девушка — по акценту он распознал, что она американка, — и без всяких околичностей объявила, что ей хотелось бы знать, как себя чувствует человек, вот так избежавший смерти. Он не без сарказма объявил ей, что не дает интервью, разве что она представляет «Таймc» и у нее при себе чековая книжка. Она поняла его сарказм, но тем не менее отошла от него изрядно удивленная.

Эти полчаса показались ему вечностью.

Он сидел с телефонной трубкой в руке и смотрел на экран монитора, на котором была представлена карта с их трассой, позицией самолета в данный момент и временем. До Парижа оставалось совсем немного, и каждый сантиметр продвижения по этой карте все больше лишал его уверенности в том, что ее оповестили.

Полчаса прошло, и он снова набрал номер гостиницы. Портье сразу же начала оправдываться, что им пока не удалось найти ее предшественника.

Тот пропал в буквальном смысле слова. И вдруг она произнесла нечто совершенно невероятное:

— Мы отправили в аэропорт Руасси нашу гостиничную машину с водителем. Если он не застрянет в пробке, то вполне успеет до… ну, вы понимаете… до того TWA. Ваша знакомая не взяла свой паспорт после регистрации, так что у водителя есть даже ее фотография, и он постарается ее отыскать. Это все, что я могла для нее сделать…

Он был бесконечно ей благодарен.

ОНА: Она с любопытством смотрела из окна такси на парижские улицы. Аэропорт Руасси-Шарль де Голль находится в двадцати трех километрах к северо-востоку от центра Парижа, и им пришлось, прежде чем выехать на автостраду, ведущую к аэропорту, пробиваться по забитым центральным улицам.