Том 10. Письма, Мой дневник - Михаил Булгаков

М. Булгаков.

М.А. Булгаков ― П.С. Попову [807]

24.III.1937 г. Москва

Дорогой Павел!

Не написал тебе до сих пор потому, что все время живем мы бешено занятые, в труднейших и неприятнейших хлопотах. Многие мне говорили, что 1936-й год потому, мол, плох для меня, что он високосный, — такая есть примета. Уверяю тебя, что эта примета липовая. Теперь вижу, что в отношении меня 37-й не уступает предшественнику.

В числе прочего второго апреля пойду судиться — дельцы из Харьковского театра делают попытку вытянуть из меня деньги, играя на несчастье с «Пушкиным» [808]. Я теперь без содрогания не могу слышать слово — Пушкин — и ежечасно кляну себя за то, что мне пришла злосчастная мысль писать пьесу о нем.

Некоторые мои доброжелатели избрали довольно странный способ утешать меня. Я не раз слышал уже подозрительно елейные голоса: «Ничего, после вашей смерти все будет напечатано!» Я им очень благодарен, конечно!

Желаю сделать антракт: Елена Сергеевна и я просим Анну Ильиничну и тебя прийти к нам 28-го в 10 часов вечера попить чаю. Черкни или позвони, можете ли быть?

Приветствую, целую!

Твой М. Булгаков.

М.А. Булгаков ― В.В. Вересаеву [809]

Москва, 4 апреля 1937 г.

Дорогой Викентий Викентьевич, сообщаю Вам, что дело в городском суде выиграно нами, в иске Художественному театру русской драмы отказано.

В делах Гурка /Репертком/ с большим затруднением удалось разыскать писанное Литовским разрешение Вахтанговскому театру пьесу «Александр Пушкин» включить в репертуар (разрешение от 20 сентября 1935 г.).

После настойчивых моих требований в Реперткоме мне выдали справку о том, что пьеса Вахтанговскому театру была разрешена, но что работы над нею были приостановлены Комитетом по делам искусств, образовавшимся в январе 1936 года.

Выступали в суде я и юрист Управления по охране авторских прав. Со стороны Харькова никто в суд не явился, к моему сожалению, я хотел бы полюбоваться на кого-нибудь из начавших это дело! Вот люди!

За день, примерно, да суда мне звонил из Комитета заместитель Боярского, Гольдман (ответ на мою жалобу) и возмущался действиями Харькова. Сказал, что от Комитета будет написано в Управление харьковскими театрами.

Ну вот и все. Надеюсь, что к этому делу нам больше не придется возвращаться..

Я очень утомлен и размышляю. Мои последние попытки сочинять для драматических театров были чистейшим донкихотством с моей стороны. И больше я его не повторю. На фронте драматических театров меня больше не будет. Я имею опыт, слишком много испытал...

Приветствую Вас. Как прошла Ваша поездка?

Ваш М. Булгаков.

М.А. Булгаков ― Н.А. Булгакову [810]

Москва, 5 апреля 1937 г.

Дорогой Коля,

вторично сообщаю, что два месяца не имею из Парижа никаких известий.

Неужели пропали письма твои ко мне или мои к тебе, содержащие документы — в частности, письмо Ладыжникова от 3 октября 1928 г., посланное тебе 5 февраля этого года?!

Такой же запрос посылаю тебе сегодня в телеграмме [811].

Целую

Твой М. Булгаков.

М.А. Булгаков ― С.А. Ермолинскому [812]

1937.18.VI.

Дорогой Сережа!

Два получил твоих письма и очень им обрадовался — мы с Люсей тебя часто вспоминаем.

Получивши, немедленно, конечно, сел к столу отвечать и по сей день не ответил. Почему? Безмерная усталость точит меня, и, естественное дело, вылилось бы мое письмо в одну застарелую, самому опротивевшую жалобу на эту усталость. К чему портить настроение синопскому отшельнику!

Ну-с, дела у нас обстоят так: Сергей в Лианозове с Екатериной Ивановной на даче у учительницы музыки. Ногу он уже пропорол гвоздем, глаз расшиб во время фехтования и руку разрезал перочинным ножом. К великому счастью моему, нож после этого потерял, а на пруд, надеюсь, ему больше одному улизнуть не дадут.

Мы сидим в Москве прочно, безнадежно и окончательно, как мухи в варенье. Надежд на поездку куда-нибудь нет никаких, разве что произойдет какое-нибудь чудо. Но его не будет, как понятно каждому взрослому человеку.

Я пользуюсь поэтому каждым случаем, чтобы выбраться на Москва-реку, грести и выкупаться... Без этого все кончится скверно — нельзя жить без отдыха.

На столе у меня материалы по Петру Великому — начинаю либретто. Твердо знаю, что, какое бы оно ни было, оно не пойдет, погибнет, как погибли и «Минин» и «Черное море», но не писать не могу. Во всяком случае, у меня будет сознание, что обязательства свои по отношению к Большому театру я выполнил, как умел, наилучшим для меня образом, а там уж пусть разбираются, хотя бы и тогда, когда меня перестанут интересовать не только либретто, но и всякие другие вещи.

Что же еще? Ну, натурально, всякие житейские заботы, скучные и глупые.

Был Куза с нелепым предложением переделывать «Нана» или «Bel’ami» в пьесу.

Я было поколебался, но, перечтя романы, пришел в себя. В самом деле, за возможность на две недели отправиться куда-нибудь к морю, навалить на себя груз [тяжелой, портняжной] работы, которая к тому же тоже не пойдет! Нет, это слишком дорогая цена.

Сидим с Люсей до рассвета, говорим на одну и ту же тему — о гибели моей литературной жизни. Перебрали все выходы, средства спасения нет.

Ничего предпринять нельзя, все непоправимо.

Ну вот и написал довольно бодрое письмо!

Желаю тебе успеха в работе, Марике желаю прочно поправиться.

Приезжай, не забывай, что тебя в Нащокинском любят. Обнимаю тебя дружески и дважды — за себя и за Люсю. Марике передай два поцелуя, а если успеешь, то и напиши.

Твой Михаил.

М.А. Булгаков ― Н.А. Булгакову [813]

Москва, 15.VII.37

Дорогой Коля!

Я в полном недоумении и беспокойстве. После твоей телеграммы, полученной 7.IV.37 г. «Documents recue attendez lettre Nicolas» [814] из Парижа никаких известий, ни от тебя, ни из Société. Я не знаю, что делается с «Зойкиной», что с авторским гонораром.

Твое молчание меня тревожит. Прошу тебя известить меня.

Целую тебя.

Твой Михаил.

М.А. Булгаков — Я.Л. Леонтьеву [815]

17.III.(19)37

Житомир, Богунья.

Дача Тарасевича [816]

(В Москву)

Дорогие друзья,

здесь прелестно! И вот, радуясь солнцу, речке, акациям, липам, сладостному воздуху и надежде излечиться от утомления, и Люся и я нежно Вас целуем, а подробности тоже напишем.

Ваш М. Булгаков.

1936-1938

Переписка

Б.В. Асафьева с М.А. Булгаковым [817]

1. Б.В. Асафьев ― М.А. Булгакову

10/VII/1936. Поленово

(Дом отдыха ГАБТ)

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Сюда вчера приехал Мел[ик]-Пашаев [818] и сообщил мне радостную весть: Вы кончили «Минина» [819]. Разрешите, поэтому, Вас от души поздравить и приветствовать, 11-го, т[о] е[сть], завтра, сюда возвращается Мутных [820] и я сговорюсь с ним, как наладить нашу встречу. Не терпится!..

Я здесь с 24.VI. Дней шесть отдыхал, а потом попытался залпом осилить эскизы «К[авказского] пленника» [821], но чуть просчитался: очевидно, годы не позволяют работать по десять — двенадцать часов! Во всяком случае, к 15.VII собираюсь «Пл[енника]» кончить и тогда сразу начну думать над «Мининым», ибо в успех этого дела глубоко верю и увлечен пламенно. Привет В[ашей] супруге. Крепко жму Вам руку и еще, и еще раз сердечно поздравляю. Всего Вам доброго.

Б. Асафьев

2. Б.В. Асафьев ― М.А. Булгакову

23.VII.1936 (Ленинград)

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Простите, что я уехал, не повидав Вас и не позвонив Вам. Я чувствовал себя очень плохо в Москве, и еще когда был у Вас вечером — еле-еле справлялся с собой, чтобы не выдать мучавшей меня невралгии и неладностей с сердцем.

Пишу Вам, чтобы еще раз сказать Вам, что я искренне взволнован и всколыхнут Вашим либретто. Вы не должны ни нервничать, ни тревожиться. Я буду писать оперу, дайте только отдышаться и дайте некоторое время еще и еще крепко подумать над В[ашим] текстом в связи с муз[ыкальным] действием, т[о] е[сть] четко прощупать это действие. Обо всех своих соображениях буду Вам писать. Не сердитесь, если буду надоедать.