Самый обычный день. 86 рассказов - Ким Мунзо

2

У врат Трои

К раннему утру деревянный конь окончательно готов, отполирован и покрыт лаком. Это была нелегкая работа, которую выполняли дюжины солдат под руководством опытных столяров. Теперь он стоит — величественный и неподвижный — посередине песчаного берега. Его оставляют для просушки на целый день. Ночью, следя за тем, чтобы их не заметили со стен города, избранные воины быстро и бесшумно поднимаются внутрь по веревочной лестнице. В руках у них оружие, а к поясу привязан маленький мешочек, в котором лежит кусок вяленого мяса, чтобы подкрепиться утром, и фляжка с водой, чтобы утолить жажду. После того как последний воин оказывается внутри, они втягивают лестницу наверх и закрывают вход, чтобы снаружи ничего не было заметно.

Они рассаживаются, плотно прижимаясь друг к другу, и в надлежащем порядке равномерно заполняют брюхо животного. Запах лака еще не выветрился и действует на них опьяняюще. Во сне их не оставляет возбуждение, которое продиктовано уверенностью в скорой победе. Следуя уговору, утром воины, оставшиеся в лагере, собирают свои вещи, сжигают палатки и поднимаются на корабли. Они делают вид, что признали свое поражение и уплывают навсегда. Избранные воины наблюдают за происходящим через щели между досками, которыми обит конь. Когда ахейские корабли скрываются за горизонтом, они обращают свои взгляды к воротам города. Скоро они откроются, троянцы выйдут за городские стены, возьмут коня в качестве военного трофея и втащат его в город. Ахейские воины пользуются передышкой и съедают принесенное с собой мясо.

Медленно текут часы, а из города никто не выходит. В ответ на первое удивленное замечание Улисс приказывает солдату замолчать. Никто не имеет права открывать рот, и все должны стараться не производить ни малейшего шума. Если какой-нибудь троянец выйдет из города и услышит, что внутри коня разговаривают люди, вся их военная хитрость пойдет насмарку.

Чуть позже полудня у них заканчиваются последние запасы воды. Под палящими лучами солнца брюхо коня превращается в раскаленную духовку. Ночью они не испытывают холода. Их так много, и они сидят, так тесно прижавшись друг к другу, что никаких одеял им не нужно. А вот мочиться им негде. Прошел уже целый день, а перед этим ночь, и некоторые воины, неспособные больше терпеть, стараются незаметно пописать в каком-нибудь уголке. Однако Антикла одолевает не малая, а большая нужда. Улисс приказывает ему терпеть. Антикл отвечает, что ему невмоготу (у него живот скрутило, и он не может больше терпеть ни минуты), и, не в силах сдержаться, жалуется на судьбу — троянцы уже давно должны были увезти коня с берега. Никто не собирался сидеть столько часов здесь, взаперти. Все эти соображения он выпаливает во весь голос; чтобы заставить его замолчать, Улисс сворачивает ему шею.

Вместе с новой зарей возрождаются надежды. Сегодня троянцы непременно придут, возьмут коня и увезут его за стены. Вчера они, совершенно естественно, этого не сделали, потому что не доверяли врагу. Но сегодня им должно стать очевидно, что ахейцы действительно сняли осаду. Это подтверждается и тем, что около полудня из-за стен доносится музыка: это странные, но, вне всякого сомнения, веселые напевы. Наверное, там празднуют победу. К вечеру троянцы наконец открывают городские ворота. Ахейские воины радуются этому и наблюдают (возбужденные, но неподвижные, чтобы не производить никаких звуков), как толпа троянцев выходит из города и приближается к коню. Ахейцы сдерживают дыхание. Троянцы окружают деревянное животное и с любопытством рассматривают его. Они переговариваются, но, как ахейцы ни стараются разобрать, о чем говорят их враги, им это не удается. Звуки голосов заглушают шум волн. Сейчас они наконец возьмут коня и увезут его внутрь. Однако вместо этого троянцы пускаются в обратный путь, возвращаются в город и закрывают ворота.

В эту ночь воины ахейцы засыпают с трудом. Они страдают от голода и жажды. У них уже кончились все припасы и вода, и нет никакой возможности раздобыть провизию, поэтому то и дело возникают перебранки, которые Улисс немедленно прекращает: он не желает слышать ни единого слова. И храпа тоже. Любой шум может выдать их военную хитрость троянцам. Наступает рассвет. Проходит еще один день, а за ними никто не приходит. Улисс старается сделать вид, что он спокоен. Остальные воины не скрывают своих чувств. Они хотят есть. Каждый раз, когда кто-нибудь сетует на то, что их план не удался, Улисс угрожает расправиться с болтуном.

Два дня спустя двое воинов предлагают выйти наружу, чего бы это ни стоило, пусть даже троянцы заметят их уловку. Совершенно очевидно, говорят они, что военная хитрость не сработала и только полные идиоты могут цепляться за план, который давно провалился. Улисс подавляет мятеж, приводя в исполнение свои угрозы: он сворачивает им шеи, так же как раньше Антиклу. Поскольку они голодают уже несколько дней, воины съедают оба трупа. У одного из солдат желудок оказывается слишком нежным, и его рвет, как только он проглатывает первый кусок. Чтобы избежать обезвоживания организма, все решают пить собственную мочу.

К вони мочи и испражнений примешивается теперь запах первого трупа (останки Антикла начинают разлагаться на этой страшной жаре) и внутренностей двух других воинов. Один из солдат предлагает открыть лаз хотя бы на минуту и выбросить эту тухлятину. Улисс приходит в негодование. Как могла прийти в голову подобная идея? Как можно выбросить что-либо наружу, не возбудив подозрений троянцев? Сложить к ногам коня три трупа (от двух из которых осталась только груда костей и внутренности) означало бы выдать себя с головой. Другой воин предлагает отделаться от них ночью: спустить их по лестнице и выбросить в море. Еще один солдат заводит разговор о том, что самое ужасное заключается не в необходимости сидеть здесь, вдыхая смрад трупов и испражнений, а в неуверенности в завтрашнем дне. С кораблей ахейцев наверняка уже не раз посылали разведчиков, чтобы убедиться в том, что конь, как следовало по плану, оказался в городе. Не пройдет и нескольких дней, как они покинут свою потаенную бухту, решив, что военная хитрость не имела успеха, и вернутся домой, окончательно признав свое поражение. А может быть, они уже сделали это. Улисс бросается на паникера, но и его силы оставляют, и оба, уже неспособные к рукопашной схватке, падают на других воинов, которые пытаются раздвинуться, истощенные и немощные. Некоторые из них лежат так неподвижно, что трудно определить, живы они или уже умерли. Сам Улисс чувствует свою слабость, но не может ее себе позволить. Троянцы, повторяет он все менее уверенно, в любой момент выйдут за ворота и втащат коня в город. Надо только дождаться этого момента. Когда это случится, они (лучшие из воинов, выбранные среди сливок ахейской молодежи) дождутся наступления ночи, выйдут наружу, когда все будут спать, разграбят город и разнесут его ворота. Через щели между досками он жадно всматривается в городские стены и зажимает себе уши, чтобы не слышать стонов своих умирающих воинов.

Швейцарские свободы

В очередной раз сын просит отца рассказать ему историю, которую слышит с самого детства, а именно: как дедушка положил ему на голову яблоко и как он смог на это согласиться, не дрожа и не испытывая страха, если, конечно, ему на самом деле не было ни чуточки страшно. Вальтер Телль слышал множество раз эту просьбу из уст своего сына. Когда тот был маленьким, а его дедушка Вильгельм еще не умер, старик сам рассказывал эту историю внуку. Из его слов выходило, что однажды он отправился в город Альтдорф со своим сыном Вальтером и узнал там, что австрийский наместник Геслер де Брунок издал новый указ. Он повелел всем, кто будет проходить по ратушной площади, почтительно кланяться шесту с надетой на него шляпой Геслера, которую он приказал туда водрузить (в качестве символа как его собственной персоны, так и великой Австрии). Вильгельм отказался преклонить голову, его схватили, и Геслер де Брунок приказал его повесить. Но тут Вальтер стал расхваливать искусство отца, который умел прекрасно стрелять из арбалета, и у Геслера родилась новая идея. Чтобы позволить пленнику продемонстрировать свое умение, он положит на голову мальчика яблоко, в которое Вильгельм Телль должен будет попасть с расстояния в восемьдесят шагов. Попадет в цель — и его жизнь будет спасена, не попадет — ему уготована смерть.

В детстве мальчика одинаково восхищали искусство деда и отвага отца, который без колебаний согласился на подобное испытание. Поэтому, каждый раз, когда ему рассказывали эту историю, он спрашивал, не было ли Вальтеру страшно (ну хотя бы на тысячную долю секунды), что стрела полетит на несколько дюймов ниже и вонзится ему в лоб. Он представлял себе, как металлический наконечник пробивает череп и углубляется в мозг, видел, как сразу после этого кровавая пелена застилает ему глаза. Никогда в жизни ему не приходили в голову другие возможности промаха: например, что стрела летит выше, чем следовало, и вонзается в ствол дерева в нескольких дюймах от яблока. Кроме того, стрела могла пролететь правее или левее ствола, даже не коснувшись его, и потеряться в траве. Из всех возможных вариантов ошибки первый казался мальчику наиболее вероятным: чтобы не коснуться лба сына, Вильгельм Телль наверняка машинально слегка поднял бы прицел. Хотя не исключено, конечно, что сознавая это и не желая промахнуться, стрелок захотел бы внести поправку и заставил бы себя слегка опустить его.