В Ставке Верховного Главнокомандующего - Александр Бубнов

Это был горючий, быстро воспламеняющийся материал для производства всякого рода беспорядков; это был пороховой погреб, который от брошенной революционной искры и взорвал основной фундамент, на котором держалась наша родина, положив начало всей дальнейшей катастрофе.

26 февраля некоторые запасные части вышли из казарм на улицу и присоединились к демонстрировавшим толпам рабочих и подонков населения.

Посланные на усмирение запасные войсковые части отказались употребить оружие против бунтовщиков.

Произошли вооруженные столкновения с полицией, в результате были убитые, в том числе и офицеры[5]. Характерно, что манифестанты избивали и даже убивали лиц, кричавших «долой войну».

Ген. Хабалов объявил Петроград на осадном положении.

Для подавления же беспорядков он и Воен. Мин. ген. Беляев просили командировать в Петроград надежные войсковые части.

В телеграмме, полученной в ночь на 27 февраля, Председатель Сов. Министров кн. Голицын доносил Государю, что ввиду создавшегося положения и на основании данных ему Государем инструкций он распустил Государственную Думу и Государственный Совет. В агентских телеграммах Указ о роспуске Думы и Совета был датирован — «25 февраля. Ставка»; из этого мы заключили, что Указ был заготовлен и подписан Государем заранее, а кн. Голицын только проставил дату и место отдачи.

В последующих телеграммах он доносил, что в Петрограде уже революция, что восставшими войсками занята Государственная Дума, Государственный Совет, Арсенал, просил уволить в отставку Кабинет Министров и дать стране ответственное министерство.

Позднее кн. Голицын донес, что Кабинет Министров сложил с себя свои полномочия… Россия осталась без правительства…

Так быстро и уже грозно развертывающиеся события в Петрограде не могли не сказаться на настроении Ставки и не отразиться на привычной деловой работе. На фронте было спокойно, и мысли всех переносились туда, к очагу начинавшегося пожара, который, по-видимому, все больше и больше разгорался.

Кн. Голицына и ген. Хабалова обвиняли в трусости и бездействии власти. Вопрос о необходимости самыми крутыми мерами подавить беспорядки в столице или же, как телеграфировали несколько дней тому назад Родзянко и кн. Голицын, дать стране давно ожидаемое ответственное министерство и этим положить начало умиротворению расходившихся в Петрограде страстей, было основной темой разговоров и суждений.

Промедление в принятии того или другого решения могло повести к расширению бунта, который легко мог переброситься в другие пункты, а главное, затянувшиеся беспорядки в столице-центре управления государством — могли отразиться печально на ходе жизни страны и управления ею, а затем переброситься и в армию.

Большинство в указанных выше суждениях склонялось к тому, что следует уступить и дать ответственное министерство.

Слово «революция» уже было на устах многих. В этот день Государь Император, как всегда, пришел около 11 ч. у. в Управление ген. Квартирмейстера и, приняв оперативный доклад, долго беседовал с ген. Алексеевым наедине.

Содержания этой беседы, конечно, мы не знали, но, по-видимому, обсуждался вопрос о текущих грозных событиях, происходивших в столице, об отъезде Государя в Царское Село к больным детям[6] и о назначении в Петроград популярного генерала для наведения порядка, ибо вскоре стало известно, что Государь утром 28/2 уезжает в Царское, а в Петроград с чрезвычайными полномочиями командируется находившийся в почетной отставке и проживавший в вагоне на могилевском вокзале, престарелый и мало активный ген. Н.И. Иванов и с ним Георгиевский батальон Ставки.

Кроме того, было приказано Главнокомандующим Северным и Западным фронтов командировать в Петроград для усмирения беспорядков по бригаде пехоты и конницы.

Известие о предположенном отъезде Государя в такое тревожное время взволновало всех; опасались, что Государь может попасть в руки мятежников, и тогда наступит действительно катастрофа.

«Петроград в огне, последний может переброситься в Царское, и жизни Государя будет грозить огромная опасность»…

«Находясь в Ставке — Государь при армии, под ее защитой. Отсюда можно организовать управление страной вместо ушедшего правительства, и тогда пусть бунтует Петроград… Задушить его, изолировав со всех сторон…»

Вот те отрывочные мысли, кои высказывали некоторые взволнованные офицеры Генер. штаба, обсуждая предстоящий отъезд Государя.

В течение второй половины дня ген. Алексеев, несмотря на повышенную температуру и озноб, несколько раз был с докладом у Государя и упрашивал его, во имя блага Родины и скорейшего успокоения народных волнений, последовать советам кн. Голицына и Родзянко и дать ответственное министерство.

Он также убеждал Государя не покидать Ставки, указывая Его Величеству на всю опасность такого шага в настоящее тревожное время.

На все эти просьбы Государь вначале не давал определенного ответа, а затем, после переговоров по прямому проводу с Царским Селом, послал телеграмму кн. Голицыну, в которой приказывал всему Кабинету Министров оставаться на своем посту и принять все меры к подавлению беспорядков.

Вечером ген. Алексеев вновь был у Государя и просил Его даровать стране ответственное министерство.

«На коленях умолял Его Величество», — сказал он грустно, качая головой, возвратившись из дворца: «не согласен»…

Вечером этого же дня ген. Воейков, беседуя с кем-то из офицеров Ставки, как мне передавали, так образно выразился в отношении вопроса об ответственном министерстве: «знаем мы их, дай им палец, а они захотят отнять и всю руку; еще посмотрим…»

Что касается отъезда Государя, то, как передавали из дворца, доводы ген. Алексеева возымели было в начале действие, и Государь отставил свое решение ехать в Царское, но перед вечером ген. Воейков сообщил, что Государь все-таки решил ехать, и уже было отдано распоряжение о подготовке литерных поездов.

Ген. Алексеев, перемогая болезнь, опять идет около 9 час. веч. к Государю и упрашивает Его отставить свою поездку.

«Слава Богу, Государь не уезжает, остается…», — радостно сообщил нам ген. Алексеев, возвратившись из дворца и направляясь в свою комнату(он работал и жил в Управлении ген. — Квартирмейстера).

Все вздохнули с облегчением.

Поздно вечером, около 12 часов, закончив свой рабочий день в оперативном отделении, я возвратился к себе домой, в гостиницу «Метрополь», в комнату № 5, где, кстати сказать, ровно через шесть месяцев сидел в заключении вместе с Генералом Корниловым, будучи арестован по распоряжению Керенского, впредь до перевода в Быховскую тюрьму.