Богиня весны - Филис Каст

— Я просто не думал, что такое возможно, — смутился Аполлон.

— Наверное, невозможно. — Вспышка огня в ее голосе угасла, Персефону снова охватила безнадежность. Она встала. — Орион!

Жеребец рванулся к ней. Не произнеся больше ни слова, богиня вскочила на спину коня и ударила пятками по его бокам. Орион помчался вперед, оставив Аполлона стоять с разинутым ртом в облаке пыли, поднятом подкованными копытами.

— Персефона и Гадес? Но разве такое возможно? — пробормотал бог света.

Гадес был в кузнице. Он раздул огонь так, что жар стал почти невыносимым, и разделся, оставшись в одной лишь повязке на бедрах. Он не собирался сейчас ковать конские подковы. Этого ему было недостаточно. Нужно было что-то другое, более масштабное. Пожалуй, он возьмется за щит, начнет его ковать из самого прочного металла. Сделает нечто такое, что укрывает тело, если уж нельзя защитить душу.

Темный бог подбрасывал в огонь уголь до тех пор, пока пламя не заревело. Потом он сунул в горн лист металла и, когда тот раскалился, выхватил его. И начал ковать, что задумал.

Гадес работал и работал, не делая перерывов. Его плечи уже ныли, а каждый удар молота отдавался болью во всем теле. Он не винил Персефону. Она была просто юной богиней. Ему следовало подумать об этом раньше. У него ведь хватало ума держаться подальше от бессмертных. И она лишь доказала еще раз, что он был прав. Его дело — просто работать из века в век. Он был дураком, когда позволил себе отклониться от своего пути.

Он ощутил ее присутствие в тот самый момент, когда она вошла в кузницу. И рассеянно подумал: он что, всегда будет чувствовать ее близость? Почему его душа так привязана к ее душе, хотя Персефона совсем его не любит? Над этим стоит поразмышлять. Позже. Когда он снова останется один, когда он сможет думать о ней, не вспыхивая сразу таким мучительным желанием. А сейчас он должен со всем этим покончить. Он должен вернуться к прежнему образу жизни, пока не подвергся очередному унижению. И пока она не нанесла ему новую неизлечимую рану.

— Мне хочется, чтобы ты знал; ты невероятно привлекателен, когда работаешь в кузнице.

Когда богиня вошла в кузницу, Гадес перестал колотить металлом по металлу, и во внезапно наступившей тишине ее голос прозвучал слишком громко. Темный бог молчал, не в силах заставить себя говорить.

— Гадес? — Она откашлялась и продолжила, не дождавшись ответа. — Мне бы хотелось сегодня увидеть еще какие-нибудь области Подземного мира. Ты поедешь со мной?

Ее голос. Он был таким юным и сладким. На мгновение решимость Гадеса пошатнулась. Потом он вспомнил, как легко она позволила Аполлону обнять себя. А когда он наконец медленно повернулся к ней, Персефона не смотрела ему в глаза. Гадес окончательно пал духом.

— Боюсь, нашим путешествиям пришел конец. Как видишь, у меня много работы, которую необходимо завершить.

У Лины все сжалось внутри. Мужчина, отвернувшийся от наковальни и заговоривший с ней, не был ее возлюбленным. Это был холодный и властный бог, которого она встретила в тот день, когда пришла в Подземный мир. Нет... Лина повнимательнее присмотрелась к нему и поняла, что ее первое впечатление было ошибочным. Этого мужчину она вообще не знала.

— Но я думала, тебе нравится рассказывать о твоих владениях, — глупо пробормотала она.

Он засмеялся, однако в его смехе не слышалось тепла, а глаза были пустыми и холодными.

— Персефона, давай прекратим...

— Но прошлой ночью... — перебила она его. — Я не понимаю!

Искреннее потрясение, отразившееся на ее лице, для Гадеса было сродни удару ножом. Ведь все это было чистым притворством! Ему хотелось закричать от боли, и с воистину божественным гневом он швырнул свой молот через всю кузницу. Упав на пол, молот высек фонтан искр. Глаза Гадеса яростно вспыхнули, голос зазвучал подобно грому:

— Молчи! Я владыка умерших, а не школьный учитель!

Лина почувствовала, что бледнеет.

— Так, значит, все это время ты просто притворялся, что...

— НЕ ГОВОРИ МНЕ О ПРИТВОРСТВЕ! — Стены кузницы задрожали от силы гнева темного бога. Но Гадес спохватился, и, прежде чем кузница рухнула, он взял себя в руки. Сквозь крепко стиснутые зубы он язвительно произнес: — Разве ты явилась сюда не для того, чтобы просто отдохнуть, Персефона? Поиграть в королеву умерших? — Он холодно, грубо рассмеялся. — Может, ты и молода, но мы оба знаем, что ты не так уж неопытна. Да, наши уроки были забавными, но ты должна понимать: время шарад закончилось, и, как я понимаю, время твоего визита тоже подошло к концу. К несчастью, я позволил нашим забавам надолго отвлечь меня от моих обязанностей. И если у меня не найдется времени, чтобы еще раз поговорить с тобой до твоего отбытия, позволь сразу пожелать тебе приятного пути до Верхнего мира, мира живых. Возможно, ты когда-нибудь еще соберешься заглянуть в Подземный мир... а может быть, и нет.

Он небрежно пожал плечами и повернулся к Лине спиной; дрожащей рукой схватив другой молот, он снова принялся ритмично колотить по металлу. Ему незачем было видеть, как она уходит, он это чувствовал. Вскоре по его лицу побежали струи пота, смешиваясь с безмолвными слезами, а он все бил и бил молотом по безответному железу, пока боль в руках не стала такой же сильной, как душевная боль.

— Я не принадлежу этому миру... — Губы Лины были почти белыми, и она говорила вслух, чтобы удостовериться — они еще в состоянии шевелиться.

Не было смысла объяснять самой себе, что Деметра была права, и то, как Гадес обращался с ней, было обычным делом для бессмертных. Но Лина ведь не была настоящей богиней, и ее простая смертная душа рыдала от горя, не в силах понять происходящего.

Лина выскользнула из кузницы, не чуя под собой ног. Ей просто хотелось уйти. Она прошла вдоль конюшен и быстро проскочила между рядами затейливо подстриженных кустов, но вместо того, чтобы пойти по дорожке, ведущей в сады Гадеса, она повернула к лесу. Наконец, несмотря на царившую в ее уме путаницу, она сообразила, что идет к тому самому лугу, где танцевали светлячки, — и сразу же повернула в другую сторону. Она не желала возвращаться к сладким воспоминаниям той ночи. Ей просто не вынести этого.

Она не замечала вокруг себя душ умерших, кроме разве что смутных отдаленных теней, которые, похоже, шептали ее имя. Ее глаза ничего не видели из-за непролитых слез, и мысли тоже почти отсутствовали. В глубине души она была благодарна теням за то, что они не приближаются к ней. Сегодня она не в состоянии быть их богиней.

А души умерших останавливались, когда Персефона проходила мимо них. С Персефоной что-то было не так. Ее лицо полностью лишилось красок. Ее глаза блестели, и она, похоже, ничего не слышала. И шла она так, как ходят призраки только что умерших, деревянным шагом. По полям Элизиума начал распространяться страх за богиню весны.