Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк

Помню, как в юности — всего три или четыре года тому назад, хотя теперь кажется, что эта была совершенно другая жизнь, — я твердила, что никогда не буду попусту тратить время на карточные игры в роскошно обставленных гостиных. И однако теперь моя жизнь в основном проходит в таких развлечениях, а я не испытываю по этому поводу ни малейшего разочарования. По-моему, в той, другой жизни я не догадывалась, как быстро утрачивает новизну возбуждение; как тесно могут быть связаны разочарование и облегчение. Но главное, я не могла представить одного потрясающего ощущения: мягких пинков и шевелений во мне новой жизни. Я знаю о своей беременности уже более четырех месяцев — наш ребенок должен родиться в начале следующего года, — и однако каждое утро, независимо от обстоятельств, с изумлением изучаю формы своего тела, размышляя о том, что произошло со мной и что случится в скором будущем.

На прошлой неделе я получила письмо от Стефании; она спрашивала, не боюсь ли я. Она тоже ждала ребенка, и между строк ее каллиграфически написанного письма я прочла, что ее ужасали родовые муки и возможность смерти. Рассуждая логически, я должна бы ощущать то же самое, но это совсем не так. Даже не знаю почему… У меня просто такое чувство, что все будет хорошо.

Поразительно, какую любовь можно испытывать к созданию, которого в некотором смысле еще даже не существует. Да, моя любовь к этому будущему ребенку огромна, безгранична, как океан; какой же великой она станет, когда я, наконец, увижу и прижму к груди моего малыша; когда он будет плакать или улыбаться и болтать со мной? Никто, кого так любят, по-моему, не может умереть; и никто, испытывающий такую любовь, не может погибнуть.

Я взяла карты, изучила их и сложила в нужном порядке. Мельком глянула на лица сидевших за столом игроков. Из камина доносился сладковатый дым кедровых поленьев. Я прислушалась к шелесту дождя за окном. Мне хотелось, чтобы мой муж скорее вернулся со службы и легко поцеловал меня в щеку. Я вспомнила смутное прошлое — Леонардо, Никколо и Чезаре, замки, войска и бальные залы — и издала умиротворенный вздох.

Моя золовка вдруг бросила на меня проницательный взгляд:

— Ну как, моя милая, хорошие карты?

Чинчилья, Испания

ЧЕЗАРЕ

Через бойницу я видел, как кружили в небесах и камнем падали вниз соколы. Внизу бойницы — серая равнина, вверху — серое небо.

Я слышал только ветер. Звук дыхания Господа. Наблюдает ли Он за мной?

ЭГЕЙ! Ты следишь за мной? Что молчишь? Ну и черт с Тобой. Бог, Фортуна, судьба или удача — ты прежде была моей подругой. А теперь ты предала меня. Уничтожила меня. Ты, шельма, бросила меня здесь гнить.

Я вышагивал по темной и тесной камере. Сидел на одном-единственном стуле. Лежал на унылой койке. Взгляд на мир открывала мне одна-единственная бойница. Меня обслуживал один слуга. И посещал один-единственный призрак. Мой покойный брат Джованни. Целыми днями и ночами он стоял передо мной и смотрел. Нынешнее испытание мне выпало за его убийство.

Я смело отвечал ему взглядом. Пропади ты пропадом, Джованни. Я не испытывал никакого сожаления, никаких угрызений совести. Он мешался у меня под ногами… поэтому я устранил его. Нам всем приходилось чем-то жертвовать ради семьи.

Стук в дверь. Вошел слуга.

— Мой господин, прибыл один из ваших сундуков, — сообщил он.

Он затащил его в мою келью. Я отпустил его взмахом руки, и он удалился. Я отпер сундук, поднял крышку.

Внутри никакого золота. Ни денег, ни драгоценностей. Ни бумаг, ни ядов, ни мечей, никакого оружия. Ничего ценного.

Внутри одно барахло. Шелковые мантии и меховые плащи. Пара расплющенных шляп. Дурацкие бархатные занавеси. И множество карнавальных масок.

Я вспомнил — подарок прислала Изабелла д’Эсте. Маркиза Мантуи приветствовала герцога Валентинуа — после его триумфальной победы в Сенигаллии. 1 января 1503 года… Прошло меньше двух лет.

В то время я не придавал значения столь мелкой победе. Полагал, что это только начало… Но сейчас, оглядываясь назад, сознаю, что это был зенит моей славы. Та самая горная вершина.

Я вытащил маски, разложил их на холодном каменном полу. На меня смотрело множество белых лиц. Веселые или печальные, злые или добрые — все они белые, мертвые маски.

Я видел Вителлодзо. Видел Оливеротто. Видел Донну Паоло. Я видел предателя Рамиро. Видел Джованни.

Я окинул взглядом все эти личины… и вот узрел мою собственную. Вот она… моя маска смерти.

Я закрыл лицо новой маской. Представил, что уже умер, что меня забыли. Я затаил дыхание. Слушал дыхание Бога.

ОН извечно среди нас. ОН вечен, а я сгнию и исчезну…

Какие же чувства я испытывал? Взгляд в зеркало — в мои собственные глаза. Что же я видел? Страх и отвращение. Ненависть и гнев. ОТКРЫТЫЙ ВЫЗОВ.

Я сорвал маску с лица и швырнул ее в бойницу. Посмотрел, как она летит, подобно белому соколу. Следил, как она падала, тускло поблескивая и исчезая в серой бездне.

Плевать мне на призраков. Плевать на судьбу. Плевать на тебя, Фортуна. Плевать на удачу. И плевать на Тебя, Бог… я еще не умер.

Флоренция, 4 октября 1504 года

ЛЕОНАРДО

Мне не спалось. Дождь барабанил по крыше, через щели в ставнях мелькали вспышки молний (их блики играли в изножье моей кровати, на занавешенном мольберте, на пустой птичьей клетке с открытой дверцей) с призрачной назойливостью. «Вот, что от тебя осталось, — казалось, вещала гроза. — Вот какова твоя жизнь. Взгляни на нее… взгляни на себя».

Да, мне не спалось, но я ощущал себя спящим человеком. Громовые раскаты грохотали, точно скатывающиеся по ступеням громадные бочки, потоки дождевой воды струились по стенам моей спальни. Когда гроза закончится, надо будет нанять строителя, чтобы заделал дыры в крыше. Из-под кровати доносились завывания перепуганной кошки. Я попытался успокоить ее, опустил руку, чтобы погладить по макушке, но она лишь зашипела и заползла дальше в темный угол.

Я решил встать и чем-нибудь заняться. Зажег светильник. Выпил воды. Захватив лампу, вышел в большую мастерскую и, забравшись на помост, принялся разглядывать детали закрепленного на стене эскиза. Насколько я мог заметить, здесь струям дождевой воды не удалось размыть очертания изображенной на бумаге картины. Я присмотрелся к центральной батальной сцене — искаженные страданиями лица, застывшие в полете лошадиные копыта, — а потом спустился с помоста. В уме я уже закончил заказанную картину. После завершения этого эскиза я собирался перенести его на стену Большого зала, создать там героическую фреску, способную пережить века, вдохновляя городские власти примером славного прошлого Флоренции. Однако такой труд казался мне бессмысленным и скучным занятием — ведь перед тем как начать, мне придется еще жутко долго заниматься зачисткой огромной стены.

Благородное отражение, рабское исполнение…

Я накинул подаренный мне герцогом Валентинуа меховой плащ, погасил лампу и направился к уличной двери. Мне пришлось поднатужиться, чтобы открыть ее, но за мной она захлопнулась с такой дикой силой, что едва не прищемила мне пальцы. Я запер дверь и, затаив дыхание, повернулся к разъярившейся грозовой стихии. В бок мне задувал штормовой ветер, он ревел в ушах, мешал дышать и выжимал из глаз слезы. Моя одежда промокла еще до того, как я пересек площадь. Под ногами струились извилистые дождевые ручьи, замедляющиеся слева и убыстряющиеся справа. Каким-то образом мне удалось преодолеть эти бурные черные потоки и добраться до речного берега.

Там никого не было — ни проституток, ни воров, ни ночной стражи. Гроза очистила город от любых опасностей. Крепко держась за ствол дерева, я вглядывался в темные воды Арно, которые бурлили и вскипали океанскими волнами. Прерывистые вспышки молний позволили мне увидеть, как вздымаются валы, сливаясь в форму диковинной колокольни. Я видел, как они рассыпаются в пенных брызгах и вновь взмывают на невиданную высоту. У меня перехватило дыхание. Такой потрясающей красоты мне еще наблюдать не приходилось. Изображенная мной баталия вдруг показалась мне ничтожной и бессмысленной. Вот она, истинная ярость первобытной стихии. Природа возвышается над человеческим родом. И именно ее должен я покорить, именно ей бросить вызов.

Озариться блистающим светом… взглянуть в глаза Богу…

Вдоволь налюбовавшись на бушующую реку, я устремился в обратный путь, с трудом преодолевая неистовый натиск грозового ливня, и, добравшись в итоге до дома, с облегчением распахнул дверь в спасительный приют. Я запер грозу на улице и с благодарностью вдохнул безмятежный сухой воздух. Должно быть, я сошел с ума. Какой дурак пойдет гулять в такую жуткую ночь? Но впервые за много лет я почувствовал себя необычайно оживленным и бодрым.