Галактический глюк - Алексей Калугин

– Брат! – окликнул Фредриксона ИскИн восьмого поколения. – Я здесь первый день и, признаться, не понимаю, что происходит. Здесь все время так?

– Нет, сегодня день особенный, – ответил Фредриксон.

– Дай трахтомет, Фредди, – попросил Канищефф. – На фига ж тебе два?

Вениамин автомат Жану-Мари ни за что бы не дал, но Фредриксон поступил иначе.

– Ай, аригато тебе, Фредди! – чистильщик нежно перевел планку затвора в положение стрельбы очередью и вдохновенно выдохнул. – Ну, теперь они у меня попляшут!

Реакция Вениамина на слова чистильщика была мгновенной – он даже не стал выяснять, о ком именно шла речь:

– Никаких плясок! Уходим на «Пинту»!

– А як же эти? – Канищефф повел стволом автомата в сторону группы рабочих. – Им же ясно гуторили: лицом к решетке.

– Попробуй, скажи это им еще раз, – предложил Вениамин.

– Слухайте, мэнши, я первый раз в жизни взял в руки трахтомет, и мне не терпится пустить его в бизнес, – вполне миролюбивым тоном сообщил Канищефф рабочим.

Как ни странно, слова его возымели действие – рабочие повернулись спинами к направленным на них автоматным стволам.

Канищефф весело подмигнул Вениамину – знай, мол, наших! – и коротко скомандовав:

– За мной! – побежал вдоль забора.

– Эй, нам не в ту сторону! – окликнул его Вениамин.

– Ты меня учить будешь, Ральфович? – на бегу бросил через плечо Канищефф. – Не отставай!

Вениамин с Фредриксоном переглянулись, одновременно пожали плечами и побежали следом за чистильщиком. Чудаковатый был у них проводник, но ведь не законченный же идиот – должен понимать, однако, чем все закончится, если их схватят.

– Спасибо тебе, брат! – раздался у них за спиной радостный крик бармена из «Бивиса и Батхеда».

– А за брата ответишь, – на бегу пообещал Фредриксону Вениамин.

ИскИн промолчал – не самое подходящее время для того, чтобы искать оправдания.

Канищефф бежал на удивление резво, как будто всю жизнь только и готовился к тому, чтобы однажды победить на олимпийской дистанции. Вениамин догнал его, только когда чистильщик неожиданно резко сбавил темп.

Впереди был забетонированный ров, шириной метров в тридцать и глубиной в десять.

Хитро глянув на Вениамина, Канищефф прыгнул вниз. Ловкости его могла бы позавидовать шилохская псевдомакака. В полете чистильщик ухватился за поручень вбитой в стену металлической лестницы и, не касаясь ступеней ногами, съехал вниз. Тем же путем, только менее проворно, спустились в ров и Вениамин с Фредриксоном.

Ров был завален ржавеющими обломками каких-то автоматов, сломанными стульями, столами без ножек, разбитыми светильниками, помятыми баллонами, изодранными пачками газет и прочим хламом, место которому было на свалке.

– У Канищеффа все пути ведут в канализацию, – недовольно буркнул Вениамин.

– Это не канализация, – обиделся Жан-Мари. – Это ров.

– Что еще за ров?

– Просто ров. В него мусор сваливают.

– Ров для мусора?

– Может, и не для мусора, – чистильщик задумчиво посмотрел по сторонам. – Хто его знает, для чего этот ров сделали?

– То есть вырыли ров, забетонировали его, а потом забыли, зачем он был нужен, и стали просто мусор в него сваливать? – уточнил на всякий случай Вениамин.

– Ну, хай! – кивнул Канищефф. – А шо такого?

– Нет, ничего, – улыбнулся Вениамин.

В самом деле, глупо было удивляться чему бы то ни было, когда находишься на Веритасе.

– И что же, мы будем здесь прятаться?

Жан-Мари посмотрел на Вениамина, как на умалишенного.

– К флаеру твоему пойдем, Ральфович.

– Пойдем? – Вениамин в недоумении посмотрел на мусорные завалы.

– Не дрейфь, Ральфович! – чистильщик вскинул к небу руку с зажатым в ней автоматом. – С Канищеффым не пропадешь!

Вениамин едва успел подумать о том, что Жану-Мари пошел бы краповый берет, лихо сдвинутый на ухо, а чистильщик уже исчез, нырнув в едва приметную щель между старым холодильным агрегатом и двухколесным велосипедом, зацепившимся рулем за длинный металлопластиковый рельс.

– Не отставай! – Вениамин подтолкнул вперед Фредриксона, понимая, что без провожатого им из этой мусорной западни не выбраться.

Где пригнув голову, а где и вовсе на четвереньках пробирались они среди залежей всевозможнейшего хлама, не один год копившегося на дне рва, вырытого неизвестно кем и непонятно для какой цели. Вениамин даже не пытался как-то систематизировать всю эту рухлядь, он следил лишь за тем, чтобы не потерять из виду спину Фредриксона, следовавшего по пути, прокладываемому Канищеффым. Ход, по которому они пробирались, петлял, как лисья нора. Порой Вениамину казалось, что они сделали круг и двигаются в обратном направлении. Но чистильщик, похоже, точно знал, куда идет.

Неожиданно Фредриксон остановился.

– Что? – спросил, упершись ладонями в спину ИскИна, Вениамин.

Впереди послышались грохот и лязг, перемежающиеся невнятным бормотанием чистильщика, очень смахивающим на ругань.

– Жан-Мари пытается пробить дорогу наверх, – сообщил Фредриксон.

– Здорово, – буркнул себе под нос Обвалов.

К сказанному он готов был добавить еще что-нибудь, уже во всеуслышание, но его опередил радостный крик чистильщика:

– Готово!

– Ну, раз готово…

Протиснувшись следом за Фредриксоном в узкую щель, Вениамин увидел у себя над головой узкую полоску темнеющего неба, а прямо перед носом – вбитую в бетонную стену скобу. Ухватившись за перекладину, Вениамин полез наверх.

Едва Обвалов выбрался на летное поле, выглядевшее так, словно на нем проходило величайшее из всех танковых сражений, как чистильщик указал рукой куда-то на юго-восток и радостно возвестил:

– Вон твой флаер, Ральфович!

Но Вениамину сейчас было не до флаера. Прямо на них мчался открытый электрокар, обычно используемый для доставки малогабаритных грузов. На узкую платформу кара, где и рояль-то концертный не разместишь, каким-то непостижимым образом втиснулось целое отделение джанитов, каждый из которых сейчас думал только о том, за что бы ухватиться, чтобы не свалиться на полном ходу. И это были лишь те, что находились ближе всех к троице возмутителей спокойствия. С разных сторон летного поля к замершим на краю бесхозного рва агентам, к числу которых теперь причислял себя и бывший чистильщик Жан-Мари Канищефф, бежали и ехали на всем, что только могло двигаться, затянутые в кожзам воины. А над их головами рассекали сгустившуюся вечернюю мглу лучи мощных прожекторов, установленных на сторожевых вышках. Судя по суетливой бессмысленности перемещения лучей, прожекторы выполняли роль светового оформления готовящегося шоу, к которому, надо думать, в самое ближайшее время могли присоединиться и флипники.

– Дурдом! – в сердцах крикнул Вениамин, срывая с плеча автомат.

Жан-Мари посмотрел на него удивленно и отрицательно качнул головой:

– Найн. Дурдом в квартале Желтые Кирпичи.

– А вы, Жан-Мари, часом не знаете человека, который называет себя странным именем Пергалезыч? – совершенно не к месту поинтересовался ИскИн.

– А то! – хохотнул Канищефф. – Хто ж в Желтых Кирпичах с Пергалезычем не знаком!

– Дурдом!

Вениамин опустился на одно колено, плотно прижал приклад автомата к плечу, тщательно прицелился и выпустил короткую очередь по перегруженному электрокару.

Основной недостаток этих машин заключался в том, что привод у них располагался спереди, слева от водительского места и был накрыт лишь жестяным колпаком. Хотя, в условиях, не приближенных к боевым, это вряд ли можно считать недостатком. Несколько разрывных капсул, угодивших в привод электрокара, разнесли его вдрызг. Машина пошла юзом и завалилась на правый борт.

– Хороший выстрел, – похвалил Фредриксон.

– Неплохо, – согласился Жан-Мари.

– К кораблю! – заорал Вениамин и первым припустился в ту сторону, где лучи прожекторов то и дело выхватывали из темноты такой знакомый и родной профиль «Пинты».

Канищефф с Фредриксоном не спеша потрусили следом. Вениамин был человеком азартным, увлекающимся, потому и рванул вперед во все лопатки. А до корабля-то было рукой подать. Кроме того, Жан-Мари был не прочь пострелять и только ждал подходящего случая, чтобы пустить оружие в дело. По счастью, ему так и не довелось нажать на курок – люк корабля захлопнулся за тремя беглецами прежде, чем возникла реальная необходимость использовать оружие. Фредриксону, поднявшемуся по трапу последним, показалось, что джаниты не очень-то и торопились.

Так оно и было. О странном почтовике, хозяин которого сгинул невесть куда в тот же день, как корабль опустился на летное поле космопорта Гранде Рио ду Сол, рассказывали в высшей степени необычные истории. Начать хотя бы с того, что вскрыть его так и не удалось, хотя чиф-комендант космопорта Джафар Стилет весь комп-скрин на своем столе слюной забрызгал, устраивая подчиненным разнос за разносом – за нерадивость и беспомощность. Да и на угрозы Джафар не скупился. А все одно – не брали обшивку почтовика никакие инструменты. Код же, запиравший замок люка, как говорили приглашенные специалисты, взломать не смог бы даже сам Уркест. А один из незадачливых взломщиков добавил: «Если это флаер контрабандиста, то я – незаконнорожденный сын Сидуна». Джаниты, присутствовавшие при задержании хозяина почтовика, утверждали, что Стилет отправил его в «Ультима Эсперанца». И как же было не связать это с не менее странной историей о побеге из тюрьмы, которую рассказывали под большим секретом знакомые охранники? Говорили, что вроде человек, доставленный в «Ультима Эсперанца» уже под вечер, той же ночью поднял бунт во втором блоке и, воспользовавшись суетой и неразберихой, ушел через крышу. А куда, спрашивается, можно уйти с тюремной крыши, если, конечно, тебя флипник не поджидает? Так нет же, не видел никто флипника. И ведь произошли все эти события – и в космопорте, и в «Ультима Эсперанца» – в один и тот же день! Прежде такого не случалось. А потом еще и дежурные ночных смен принялись рассказывать, будто видели они возле почтовика какие-то огни. Вот только подойти, чтобы выяснить, что же там происходит, никто не решился. Да, странные наступили на Веритасе времена, лихие. Не иначе, как грядет что-то недоброе – то ли конец света, то ли второе пришествие.