Великие битвы великой страны - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще секунда – выпрыгнул летчик. Раскрыл парашют, приземлился у самого края поляны. Подбежали солдаты, взяли фашиста в плен.
Доволен Жулин. Поправил пилотку, гимнастерку одернул. К генералу опять шагнул. Козырнул. Замер по стойке «смирно».
– Товарищ генерал, рота лейтенанта Жулина проводит учебные занятия.
Улыбнулся генерал, повернулся к ополченцам:
– Благодарю за службу, товарищи!
– Служим Советскому Союзу! – точно по уставу, дружно ответили ополченцы.
– Вольно, – сказал генерал. На Жулина одобряюще глянул.
Вместе с генералом приехали и два майора.
– Товарищ генерал, – шепчут майоры, – разрешите начать экзамен.
– Зачем же? – сказал генерал. – Считаю: экзамен принят.
Подошел и крепко руку пожал лейтенанту Жулину.
А потом и орден прислали Жулину. Жулину – орден. Солдатам – медали.
Важное дело – готовить войска к боям. Во многих местах: под Москвой, на Урале, в Сибири, в Средней Азии, на Дальнем Востоке – завершают войска обучение. Пройдет немного времени, и новые силы станут здесь, под Москвой, на пути у фашистов.
Шагает, шагает время. Не в пользу фашистов часы считают.
Дедушка
Военкомат. Приемная. Сидят люди. Ждут вызова к военкому. Это добровольцы, желающие записаться в народное ополчение.
В те грозные дни в народное ополчение уходили сотни и тысячи москвичей. Многие рвались тогда в ополченцы. Уходили целыми семьями. Из институтов – целыми курсами, с предприятий – целыми цехами. Запись в народное ополчение производилась прямо на фабриках, в учреждениях, на заводах и конечно же в военкоматах.
Сидят люди. Ждут приема. Рядом с другими сидит подросток. Посмотришь на него – ясно, что лет ему пятнадцать, не более. Тут же сидит старик. Посмотришь на этого, и ясно – лет шестьдесят ему, не менее.
– Сколько же тебе лет? – спросили другие, ждущие очередь к военкому, у подростка.
– Семнадцать, – ответил подросток.
Усмехнулись. Всем ясно – пятнадцать ему, не более.
– Точно – семнадцать, – уверяет подросток. – Даже чуть-чуть еще с хвостиком.
– Ну-ну! – рассмеялась очередь.
– Ну, а вам сколько же лет, папаша? – обратились люди теперь к старику.
– Сорок девять, – сказал старик. Добавил: – Даже еще неполных.
– Ну-ну! – и ему ответили улыбкой люди.
Дошла до подростка очередь. Прошел он в кабинет к военкому. Пробыл недолго. Вышел понурый. Ясно – не получился номер. Молод. Не взяли его в ополчение. Скрылся за дверью теперь старик. Этот пробыл там дольше. Разговор в кабинете был громкий. Всего люди не слышали, но отдельные фразы долетали сюда в приемную.
– Да я еще – ого-го! Я еще молодого заткну за пояс. – Это говорил старик.
– Не могу. Нельзя. Поймите. – Это говорил военком.
– Да я еще в Гражданскую войну ротой командовал, да я еще в первую империалистическую войну Георгиевский крест получил, да я еще в 1904 году под Мукденом с японцами воевал. – Это опять говорил старик.
– Понимаю. Понимаю. Но не могу. Не имею права. – Это опять говорил военком.
Наконец дверь открылась. Вышел старик. И у этого вид угрюмый. Много лет старику для того, чтобы записывать его в ополчение.
Ушли подросток и старик из военкомата. А на следующий день, когда ополченцы явились на сборный пункт, смотрят, а там в строю ополченцев уже стоят и вчерашний подросток и вчерашний старик.
– Вот это да! – поразились люди.
Правда, у подростка с ополчением так ничего и не вышло. Заметили его. Вернули назад мальчишку. Война не детское это дело. А вот старик так и остался вместе со всеми. Вместе со всеми и шел он в учебный лагерь. Тут же двигались повозки со снаряжением.
– Дедушка, – обращаются к нему ополченцы, – да ты хотя бы присел на одну из повозок.
Сердится старик, негодует:
– Какой я вам дедушка! – Вскинул голову: – Я – боец! Я – солдат!
Самым удивительным оказалось то, что ему было даже не шестьдесят лет, как предполагали тогда в военкомате другие, и даже не семьдесят, а целых восемьдесят. Как раз летом 1941 года восемьдесят лет исполнилось. Так что был он даже не столько дедушкой, сколько прадедушкой. Каким он чудом попал и удержался в ополченцах, так никто и не смог понять. Однако имя и фамилию его запомнили – Иван Иванович Резниченко.
Три приятеля с Волхонки
Гошка, Витька и Алешка – три приятеля с Волхонки.
В дни обороны Москвы население города не только уходило в ряды ополченцев, не только помогало в сооружении оборонительных рубежей и укреплений. Все, кто мог, стали к станкам московских заводов. Жена заменяла ушедшего на фронт мужа, сестра – брата, старики – сыновей, подростки – своих отцов.
Круглые сутки, в три смены, работали московские заводы. Все, что необходимо фронту, выпускали тогда заводы: гранаты и мины, колючую проволоку и противотанковые «ежи», железобетонные надолбы, снаряды и другое вооружение, военное обмундирование и много-много другого военного имущества.
На одном из московских заводов и работали трое друзей.
Вот идут они с работы. Вот встречают их мальчишки. Все мальчишки на Волхонке обожают трех друзей. Вот кричат привет мальчишки:
– Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лешенька, привет!
Остановились ребята, улыбнулись:
– Нас не трое, нас четыре.
Сказали и пошли себе дальше.
Стоят мальчишки, смотрят подросткам вслед, поражаются:
– Где четыре? Как четыре?! Где четыре, если три!
Верно – трое идут ребят. Три спины. Три головы. Четвертой нигде не видно.
Через несколько дней снова мальчишки увидели трех друзей. Озорно кричат мальчишки:
– Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лешенька, привет!
Остановились ребята, опять улыбнулись:
– Нас не трое – целых шесть!
Сказали и пошли себе дальше.
Опешили вовсе теперь мальчишки, смотрят подросткам вслед, плечами худыми водят:
– Где же шесть, раз только трое?! Трое, трое! Где же шесть?
Снова прошло несколько дней. Вновь идут они с работы – три приятеля с Волхонки, три рабочих паренька – Гошка, Витька и Алешка. Вновь мальчишки на Волхонке отдают друзьям салют:
– Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лешенька, привет!
Остановились опять подростки, посмотрели на мальчишек и вдруг сказали (у мальчишек даже глаза вразлет):
– Нас не трое, девять нас!
Ухмыльнулись мальчишки, на лицах улыбки глупые – как же понять?
Не мучили долго ребята мальчишек. Достали подростки свои рабочие книжки. Показали. В книжках нормы, в книжках цифры, сколько сделано за день. Вот рябит в глазах от чисел. Вот еще графа – процент. Смотрят мальчишки: сто… сто тридцать… двести… триста.
– Ого-го! – зашумели мальчишки.
Пропали с лиц у мальчишек улыбки глупые.
Ясность теперь на лицах. Понятно любому и каждому – триста процентов, значит, работа здесь за троих. Смотрят мальчишки на трех друзей:
– Девять их, конечно, девять! Математика проста!
Улыбаются ребята. Приосанились ребята. Вот шагает по асфальту молодой рабочий класс: Гошка, Витька и Алешка – три приятеля с Волхонки. Три приятеля с Волхонки, лет военных пареньки.
«Айн, цвай, драй!»
Бывалый солдат во взводе что вожак в журавлиной стае.
Бой шел южнее Москвы, в Тульской области, около города Венев. Фашистские танки стали заходить в тыл советским войскам. Пришлось войскам отступить. Не успел уйти из Венева лишь взвод полковой разведки. Укрылись бойцы в одном из сараев на окраине города.
Захватили фашисты Венев. Стоят часовые при въезде, при выезде. Не прорваться к своим разведчикам.
– Нет тут выхода!
– Нет спасения!
– Верный плен!
Вдруг вышел вперед разведчик сержант Мисанов:
– Разговорчики! Как нет выхода, нет спасения?!
Смотрят бойцы на Мисанова. Известен во взводе боец Мисанов. Если такое сказал Мисанов, значит, надежда и вправду есть. Притихли солдаты в сарае. Смотрят сквозь щели в стене на улицу. Смотрит и сам Мисанов.
Ноябрь. Морозно на улице. Падает снег. Ветерок колесит по улице. Гонит вперед поземку.
Проходят через город по улице совсем рядом с сараем, в котором сидят советские бойцы, маршевые колонны фашистской пехоты. Идут в колоннах по два человека. Зябко фашистам. Ссутулили плечи, подняли воротники.
– Айн, цвай, драй! – командуют фашистские командиры.
«Айн, цвай, драй!» – отдается в ушах у Мисанова.
«Что же сержант придумает?» – гадают солдаты.
Смотрит Мисанов на фашистских солдат:
– Эка вон как ссутулили плечи.
– Так ведь от холода, – поясняют бойцы.
– Эка ж задрали воротники.
– Так ведь за уши мороз хватает.
Наступил вечер. Стемнело вокруг. Ни звезд, ни луны на небе. Лишь раздаются за стенами сарая немецкие голоса, лишь слышен топот солдатских ног.
Прошло какое-то время, и вдруг Мисанов подал команду:
– Становись! Стройся по два в колонну.
Построились солдаты. Что же такое будет?
– Поднять воротники! – командует Мисанов.
