Поколение пепла - Алексей Доронин

Данилову вначале пришлось поддерживать свою челюсть, чтоб не выпала от изумления. Во время скитаний ему случалось попадать в цель из пистолета с десяти метров и из ружья с двадцати. И он считал это неплохим результатом. То, что люди поражают цель из неудобного, как коряга, автомата на таком расстоянии, казалось волшебством.

Стоял жуткий грохот, к которому еще надо было привыкнуть. С замиранием сердца и заложенными к такой-то матери ушами, салаги смотрели, как стреляют профессионалы. Наушники им не выдали, когда кто-то заикнулся об этом, посмеялись. Старожилы немного напускали на себя, выпендривались. Отходя от огневого рубежа, смотрели на новеньких покровительственно: мол, учитесь, и, может быть, сможете так же.

Данилову оставалось только радоваться, что уже на третьей неделе жизни в городе его обеспечили контактными линзами. Тогда он понял, что такое по-настоящему общедоступное медобслуживание. Он и не просил, а ему по результатам обследования выдали хорошие линзы, и теперь мог соперничать в остроте зрения с другими. За линзами последнего поколения ухаживать было очень просто, они не создавали эффекта инородного тела в глазу и держались как вторая радужная оболочка.

А рядовой в очках – нонсенс. В России до войны вообще была смешная ситуация: каждый второй близорук или дальнозорок, но мужчин на улицах в очках не сыщешь. И не из-за контактных линз. Просто каждый хочет выглядеть мачо, а мачо книжек не читают.

И все равно Александр не представлял, как в эти силуэты можно попасть, хотя бы зацепив край. Демонстрация закончилась. Было еще два занятия в классе, где их учили обращаться с тремя самыми распространенными автоматами российской (и советской) армии. И только после этого вновь привели на стрельбище. Новичков ожидал совсем другой рубеж, где стояли самодельные мишени из досок, с нанесенными краской кругами. В противоположной стороне, там, куда должны были лететь пули, были только бескрайние просторы Кузнецкого Алатау. Тут уже им дали настоящее оружие с настоящими патронами.

В первый раз, стреляя по цели, он чувствовал легкий мандраж: не хотелось сесть в лужу. Тем более другие на его глазах попадали. Хорошо еще руки его были теперь достаточно сильными, чтоб передернуть затвор, почти не напрягаясь. Для прицеливания он зажмурил левый глаз, правым смотря через прорезь прицела на мушку так, чтобы мушка пришлась посредине прорези, а вершина ее стала наравне с верхними краями гривки прицельной планки. Взяв «ровную мушку», Данилов нажал на спусковой крючок. Немного более отрывисто, чем говорили.

– Мать твою за ногу. Мимо, – сказал он тогда со злостью на себя.

Руки чуть подрагивали – нормальный тремор после перенапряжения мышц. Не позволяя себе пасть духом, Александр, как и требовалось, сделал десять одиночных выстрелов. «Пятеры» – патронов калибра 5.45 – в городе было навалом, но расходовать все равно приходилось, зная меру. Отпускали им по сто патронов на человека в день.

Стрельбище огласилось грохотом, все остальные тоже стреляли. Одни мазали, другие попадали в «молоко», но дыры в мишенях уже казались им достижением. Летели щепки, падали деревянные истуканы. Александр вспомнил, как радовался, когда в первый раз после четырех промахов попал в цель. И как потом это превратилось в рутину.

Кроме стрельбища они продолжали заниматься физической подготовкой, ничуть не сбавляя темп. Упражнения все больше приближались к жизни.

Если месяцы в пути закалили Александра, то курс молодого бойца придал его физической форме огранку. Сносная кормежка в добавление к равномерным нагрузкам способствовала росту мышц. Он потяжелел на три килограмма. Внешне это было не очень заметно, потому что мускулатура равномерно распределилась по скелету, но теперь Данилов мог долго нести на плечах столько, сколько еще недавно весил сам. Уже в первые дни сборов он понял, насколько немощен был, начиная свой переход от Новосибирска до Прокопьевска. Сейчас он мог пройти вдвое больше с удвоенной поклажей. И все-таки он выжил тогда. А значит, какой бы немощной ни была плоть, дух важнее.

Теперь у них добавилось хлопот – им необходимо было самим чистить оружие и ухаживать за своим снаряжением. И вот здесь началось самое страшное. Интенсивность тренировок медленно, но верно нарастала. Если кроссы заставляли почувствовать себя марафонским бегуном, то марш-броски с полной выкладкой сначала казались чем-то нереальным.

Но накачка дутых мышц основной целью не была. Среди грузчиков, шахтеров, строителей не так много амбалов, и если в драке на кулаках тот, у кого больше мышечной массы имеет преимущество, то в физическом труде они почти равны, а война, как оказывается, это скорее труд, а не драка. Тем более до рукопашной в современном бою доходит редко. В нем гораздо большую роль играет выносливость. А еще важнее – мозги. Думать ими, как давно узнал Саша, можно не только о высоких материях. Поэтому теперь он жадно постигал с помощью логики и тяги к анализу то, что другие хватали интуицией и чутьем.

Некоторые упражнения давались Александру тяжело из-за врожденных проблем с координацией движений, чего-то вроде легкой формы ДЦП. В девять месяцев научившись говорить, только в девять лет Саша научился завязывать шнурки, да и то не тем способом, что остальные.

Другим серьезным испытанием для него и остальных было метание гранат. Инструктор-взрывник рассказал им про случаи, когда новички из страха перед взрывной волной и осколками начинают делать глупости. Фатальные глупости. Например, бросают в цель чеку, а гранату оставляют себе.

Данилов подумал, сколько подобных ему растяп погибло таким образом, учитывая, что граната Ф-1 используется уже лет восемьдесят и на всех континентах, кроме Антарктиды.

Очень трудны были и некоторые физические упражнения. Когда надо было влезть на канат, Александр понял главное: чтобы достичь успеха, надо как следует разозлиться на себя. Не пожалеть, не посочувствовать, не смириться с неизбежным, а разозлиться. Этот гнев, в отличие от гнилой рефлексии, только придает сил. Проще всего махнуть рукой и сказать себе: «Зато я знаю четыре языка, а этот не свяжет и трех нематерных слов». Но вместо этого он сказал себе: «Если другие могут, то и я смогу».

И он лез. Обдирая руки до крови, срываясь, разбив нос, слышал чей-то хохот, но все равно карабкался вверх, стиснув зубы, представив, что в мире нет ничего, кроме этого проклятого каната… Ему было плевать, станут ли больше уважать остальные. Он должен был вернуть собственное уважение. И, в конце концов, у него получилось. Мертвая материя уступила человеческому духу.