Мэри Джейн - Джессика Аня Блау
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама смотрела на меня так, словно пыталась навести фокус на расплывчатое пятно.
– Ох, Мэри Джейн. Надеюсь, мне тоже понравится та Мэри Джейн, которую они увидели. – Она развернулась и направилась к отцовскому кабинету. Я пошла следом.
Мама знала, где находился магнитофон. Она вытащила его, поставила на письменный стол, а затем кивнула на него, как бы предлагая мне действовать.
Я нажала кнопку, и пластиковая дверца выскочила наружу. Я вставила кассету, закрыла отсек, довольно прислушавшись к пластиковому щелчку, а затем нажала воспроизведение. Джимми заговорил:
– Мэри Джейн! Сколько лет, сколько зим! Нам чертовски тебя не хватает! Вот заглавный трек моего нового альбома. Я уж надеюсь, тебе понравится, черт возьми.
Мама содрогнулась всем телом. Она зажмурилась и подняла руку, как бы говоря «хватит». Я нажала на «стоп».
Мама открыла глаза.
– Именно из-за подобной лексики тебе и не следует общаться с такими людьми.
– Я понимаю, что ты чувствуешь по этому поводу. Но если ты сможешь смириться с лексикой…
– И с татуировками. И с наркотиками. – Мама снова зажмурилась. Она долго сидела так, с закрытыми глазами, и я даже решила, что она начала молиться. Наконец она открыла глаза и сказала: – Я бы хотела послушать эту песню.
Я снова нажала воспроизведение. Прежде, чем прозвучало первое слово, я положила палец на регулятор и увеличила громкость. Мама наблюдала за мной с таким же лицом, с каким люди в кино обычно смотрят, как кто-то перерезает провода, чтобы предотвратить взрыв бомбы.
– Мэри Джейн! – запел Джимми, и мама часто заморгала при звуке моего имени. Я не смогла смотреть на нее ни секундой дольше и уткнула взгляд в магнитофон.
Только когда песня закончилась, я подняла голову. Жар на моей коже мгновенно остыл, и все тело приятно загудело, когда я увидела, что мама улыбается. Ее нижняя губа слабо дрожала.
– О, боже. – Ее улыбка стала шире, и ощущение гула под кожей стало сильнее, распространилось вглубь, наполняя меня чувством, подозрительно похожим на счастье. В этот момент я видела, что мама мной гордилась.
16
– МЭРИ ДЖЕЙН! – Иззи обвила меня руками и повисла на мне, как лиана. – Я так сильно по тебе скучала!
Я оглянулась на маму. Она улыбалась. Трудно было не умилиться щенячьей восторженности Иззи Коун, ее кудряшкам, ее безусловной преданности. Я наклонилась и поцеловала Иззи в макушку. Ее глинистый запах был таким знакомым, таким родным моему сердцу.
Услышав шаги, мы с мамой посмотрели вверх на узкую лестницу, которая казалась еще уже из-за стопок книг и белья, подпирающих стену с одной стороны. Миссис Коун спустилась вниз, как обычно, босая. Она была в джинсах и мягком оранжевом свитере, который полностью скрывал ее соски. Ее рыжие волосы стали темнее, чем были в конце лета, а губы казались восковыми от слоя яркой помады.
– Вы пришли! – воскликнула она. Миссис Коун обняла меня, а потом протянула руку моей маме и не столько пожала, сколько, скорее, стиснула ее ладонь.
– Нам нужно торопиться! – крикнула Иззи.
– Пойдемте, – сказала миссис Коун. – Мы с Иззи испекли печенье. Радио уже включено.
Дом был узким, с окнами только спереди и сзади. Мы прошли мимо гостиной в кухню, совмещенную со столовой, которая выходила окном в крошечный задний двор. В центре круглого дубового стола стояла большая тарелка с шоколадным печеньем, почерневшим и обуглившимся по краям.
– Хотите кофе? – спросила миссис Коун у моей мамы. – Я начала заваривать сегодня утром, потом отвлеклась, да так и не закончила. – Она рассмеялась, и мама рассмеялась тоже. Мне кажется, мама к этому времени успела привыкнуть к миссис Коун. Мы приходили к ней каждую неделю с тех пор, как вышел альбом Джимми. Отец никогда не спрашивал, куда мы уезжаем по воскресеньям после церкви. Думаю, его вполне устраивало сидеть на кухне в гордом одиночестве и есть обед, который оставляла для него мама.
– Я помогу, – сказала мама, и они с миссис Коун отошли к стойке и тихо переговаривались, а Иззи взяла меня за руку и усадила на стул.
На столе стоял серебристый транзисторный радиоприемник с длинной антенной. Точь-в-точь как тот, который я приобрела со своих летних заработков. Громкость стояла на минимуме, но я слышала, что «Лабелль» поют «Леди Мармелад». Это была одна из моих любимых песен – недавно я даже купила ее на «сорокапятке»[48]. Иззи прибавила звук и забралась ко мне на колени, когда девушки начали петь по-французски.
– Voulez-vous coucher avec moi? – пела Иззи, а я смеялась, обнимала ее и снова целовала.
– Девочки, хотите молока?! – прокричала миссис Коун, как будто мы находились в другом конце коридора, а не в нескольких футах от нее.
– Да-а! – крикнула в ответ Иззи.
– С удовольствием, – сказала я.
– Думаю, ты права насчет ведьмы, – сказала Иззи. Мы говорили про нее в каждую нашу встречу. А в прошлую пятницу, когда я сидела с Иззи в Роленд-Парке, в доме, где доктор Коун теперь жил один, мы искали ведьму с фонариками, которые я достала из чулана.
– Она точно съехала. Ты согласна?
– ДА! – Иззи сжала крошечный кулачок. – И здесь я ее тоже не видела.
– Ну конечно. Я же говорила тебе, ведьмы не любят малоэтажки. Она никогда здесь не появится.
– Но, Мэри Джейн… – Иззи повернулась и наклонилась ко мне; ее лицо помрачнело и посерьезнело.
– Да?
– Я нашла вишни макарино в холодильнике, – прошептала Иззи.
– Это твоя мама их туда поставила, – прошептала я в ответ.
– Правда? – все еще шептала Иззи.
– Да. Правда. – На прошлой неделе я столкнулась с миссис Коун в «Эддис». Мы стояли прямо у банок с вишней мараскино, и я призналась, что рассказала Иззи о ведьме, которая набивает холодильник вишнями мараскино. Она рассмеялась, взяла банку и положила ее в свою тележку.
– Так тут правда нет НИКАКОЙ ВЕДЬМЫ! – Иззи схватила печенье с черным донышком и надкусила его.
Мама и миссис Коун поставили на стол два стакана молока и
