Дороги товарищей - Виктор Николаевич Логинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, все читали… Кто же не читал, — проронил Сторман.
— Ясен ответ нашего правительства на провокационные утки?
— Подожди ты, Ваня! — вмешался в разговор Гречинский. — Ответ ответом, а я скажу, что есть сведения, которые я узнал случайно, и вряд ли нужно было говорить об этом… впрочем, здесь мы — свои, комсомольцы, товарищи. Положение на границе серьезное. Принят ряд мер.
— Если бы не договор… — начал Золотарев.
— Договор, договор! — сказал Гречинский с насмешкой. — Это же такие выродки… Правильно, Ваня, выродки? Можно назвать их — с учетом договора?
— Договор факта не меняет, — с усмешкой подтвердил Ваня. — Выродки были, ими и остались. Так и говорить надо.
— Эти выродки ни с какими договорами не считаются! — закончил Гречинский.
— Повод надо…
— Повод! У Крылова есть замечательная басня, где волк говорит: «Уж виноват ты тем, что хочется мне кушать»[50]. Вот и повод.
— Обломится же этому волку по зубам, когда он оскалит пасть на нашу овечку! — воскликнул Сторман и с хохотом оглядел ребят. — Как вы думаете? Хороша себе овечка — Россия! От одного этого слова — Россия… Как звучит — Советский Союз! От одного этого слова дрожь проходит по всему буржуйскому миру!
— Да, ребята, — сказал Ваня, радостно потирая руки, — неужели они не понимают, что мы не простые, а новые люди — совсем не такие, как они? Что мы — советские, свободные люди! Вот что меня интересует. И все-таки не понимают, нет, не понимают, — с веселым сожалением заключил он. — Куда им понять, разгадать нашу душу! Да, — продолжал он, — вот я и говорю: неужели они не понимают, что мы сильны не только пушками и самолетами — идеей непобедимы мы, знаменем своим, которое ведет нас! Ну, пусть начнут, пусть! Пусть перейдут границу, пусть перейдут ее, пусть убьют нашего человека, — какой гнев поднимется, какая стена встанет на них!
— Да, все-таки нам придется столкнуться с ними, — убежденно вставил Сторман.
— Определенно придется. И вот я представляю, — вдохновенно говорил Ваня, — как я в бою занесу штык над ошеломленным, сломленным морально врагом! И я не убью его, ребята! Я опущу штык и скажу ему: «Товарищ, в кого стреляешь? Кого убивать пришел? Я такой же, как и ты, из народа. У меня отец — рабочий, паровозы делает, чтобы возили они вагоны с хлебом, с вином, с веселыми людьми в гражданских одеждах. А у тебя кто отец?» — спрошу я его. И он поймет меня и пожмет мне руку.
— Фашист не поймет!
— Не все же они фашисты. У них партия фашистская, дурачащая народ. Там коммунистов было около двух миллионов.
— Они все преданы или убиты.
— Ну, не все! Настоящего коммуниста нельзя ни купить, ни убить. Ленин умер, но дело его живет. Киров убит, но память о нем живет. Коммунисты ушли в подполье и борются.
— Что-то не слышно.
— Какой ты скептик! — неодобрительно сказал Золотареву Ваня.
В это время Женя вскочила и крикнула: «Ребята, станцуем!», и Сторман прикрикнул на нее, назвав ее бабочкой-стрекозой. — Вот женщины! Им только одно — танцевать, а до остального дела нет. Ветер с беспечностью.
Сожалеющий, сокрушенный, но совсем не серьезный тон его голоса рассмешил товарищей, только Ваня Лаврентьев неодобрительно покачал головой.
— С каким пренебрежением ты, Вадим, относишься к девушкам! Словно ты у Юкова учился. Это недостойно комсомольца. Та же Людмила Лапчинская или вот Женя Румянцева… да они храбрее, отважнее многих из нас!
— Ну уж! Женщина никогда не может быть ни храбрее, ни отважнее мужчины.
— Да ты знаешь, что были такие женщины, имена которых вписаны золотом в историю! Ты знаешь о русской девушке Соне Перовской?
— Слыхал о Софье Перовской.
— Эта Соня Перовская, хрупкая, слабая женщина с сердцем, как у орлицы, боролась с царизмом. Она была членом террористической группы «Народная воля», и по ее знаку был убит царь! Она была повешена. Вот какая благородная жизнь и какая гордая смерть!
— Я бы умер, как Соня Перовская, — вдруг тихо сказал молчавший все это время Коля Шатило и с преданностью посмотрел своими девичьими глазами на Стормана.
— А мне, ребята, кажется, что я не умру, — сказал Вадим, отвечая другу ласковым взглядом. — Не могу я представить, чтобы я умер.
— Я тоже думаю, что я не умру просто так, — добавил Ваня. — Я не представляю себе тихую, бессильную смерть. Уж если придется умирать, то умирать в бою, как умирают бойцы. Умереть за свое Отечество не страшно — была бы любовь к Отечеству.
— А из-за любви можно умереть?
— Из-за любви к Отечеству? — переспросил Ваня.
— Нет, — смущенно объяснил Коля Шатило, — из-за Отечества — ясно. Из-за девушки?..
Раздался смех.
— Стреляются из-за любви буржуазные интеллигентики, — авторитетно заметил Ваня. — Впрочем, если девушка, которую ты любишь, — в опасности, умереть за нее не менее благородное дело.
— Да, нам еще придется увидеть всякое, — с легким вздохом сказал кто-то.
В это время раздался звонок, и Женя Румянцева, выскочив из круга подруг, выбежала в прихожую.
ЖЕНЬКА РУМЯНЦЕВА ДЕЛАЕТ ВЫПАД
Женя чувствовала, как горят ее щеки.
«Это Саша, Саша!»
Но за дверью, оправляя стесняющий его костюм в серую полоску, стоял Аркадий Юков.
Суконный костюм Аркадия Жене был не в новинку, а вот зефировую рубашку с галстуком и черные полуботинки Женя увидела на Аркадии впервые. Новый наряд делал Аркадия старше, мужественнее. Одна только кепка с поломанным козырьком была старой, прежней и как бы кричала:
«Полуботинки, галстук — все ерунда. Аркашка Юков — Это я!»
— Опаздываете, модник! — кинулась к Аркадию Женя и тотчас же взвизгнула: Юков крепко схватил ее за уши.
— А ну попляши, попляши, именинница! — шутливо нахмурился Аркадий, осторожно дергая ее то за правое, то за левое ухо.
— О-о-й, отпусти! — тихо просила Женя. — Милый Аркадий, отпусти! Да отпусти же, Соня ждет.
Пальцы Аркадия мгновенно разжались.
— Да ну-у! — изумился он. — А я ее битый час около дома караулил.
— Тоже еще! — презрительно сказала Женя, потирая уши. — Кавалер… проворонил Соню! Мы с ней вместе пришли…
— С ней? А Саша?
— Саши нет, — грустно прошептала Женя. — Я думала, что это он, а это ты. Может, он обиделся и совсем не придет?
— Приде-ет! Задержался просто…
— Идем, идем! — кричала Женя.
Аркадий замялся, подтягивая галстук.
— Ты хоть посмотри на меня… Как я выгляжу? Мать заставила надеть все это… Удавка
