Бывших ведьмаков не бывает - Галина Романова

Так говорил о себе Лясота-Иван, с каждым пересказом все больше проникаясь своей легендой. Кончилось тем, что на пароходе «Апостол Фома» один князь даже предложил составить ему протекцию, буде молодой человек выкажет желание служить. Намекнул, что один его знакомый ищет управляющего в свои поместья. Лясота поблагодарил, сочтя это за перст судьбы. Поместья вполне могли оказаться далеко от столицы. Должность управляющего предоставляла большие возможности. Поленька могла бы согласиться на такое предложение. Дело было за малым — встретиться с возлюбленной и сообщить ей благую весть.

И вот тут его начинали одолевать сомнения. А согласится ли Поленька уехать из столицы? А вдруг она уже куда-то уехала? Вдруг, в конце концов, она умерла? Ведь девять лет прошло. И он, даже став Петром Михайликом, так ни разу и не решился написать ей, боясь, что письмо перехватят. Она пока ничего не знала о бывшем возлюбленном — где он, что он, жив или умер? Если же помнить, что его ищет Третье отделение, то, возможно, они приходили и к ней, задавали вопросы. Чего ей наговорили дознаватели? Что она думает о нем сейчас? Вопросы, вопросы… Ни одного ответа! Да и вообще, как отрекомендоваться, под каким именем переступить порог ее дома? Подающий надежды молодой поручик, ученик школы ведьмаков Александр Травникович по приговору суда стал Лясотой Травником и сгинул за Каменным Поясом, Петр Михайлик в бегах, Ивана Горского она знать не знает… Правда, по документам вымышленный Иван Горский выше родом, чем настоящий Лясота, но денег больше как раз у первого.

Даже не подумав о еде, хотя желудок и ворчал, Лясота в один присест выпил всю бутылку. Хотел заказать вторую, но одумался. Для объяснения с Поленькой ему нужна ясная голова. Поэтому он заставил себя встать и, расплатившись, вышел, не задержавшись даже для того, чтобы снять комнату.

Трубников переулок находится в конце Широкой Троицкой улицы, которая тянулась через весь город. Была еще и Троицкая слобода, которая очень разрослась за последние годы; проезжая мимо, Лясота дивился на новые двухэтажные и трехэтажные дома. Почти в каждом на первом этаже была лавка, закусочная или контора. Да, много воды утекло! Жизнь действительно придется начинать сначала.

Не доехав до конца улицы, он остановил извозчика, расплатился и пошел пешком. Он волновался. Воскресли все сомнения. Жива ли Поленька? По-прежнему ли живет на старом месте, на углу Трубникова переулка и Затинной улицы? Здорова ли? Дома ли? Принимает ли? Уже отпустив извозчика, вспомнил, что не купил ни цветов, ни шоколадных конфет, до которых его возлюбленная была большая охотница. Да что вспоминать! Он ведь мечтал бросить к ее ногам меха песцов и черно-бурых лис, одеть ее в соболью шубу, подбитую рысьим мехом. И ведь он уже вез ей колечко с камушком. Простенькое, но зато с настоящим хризолитом. Где оно? Осталось у старого колдуна вместе с прочими вещами. Может, вернуться и купить, пока не поздно?

Нет. Поздно. Вот и дом на углу. Тот самый… и не тот.

Лясота остановился в двух шагах, глядя на добротный терем. Первый этаж был низким, полуподвальным — там располагалась мастерская. Узкие окошки еле поднимались над землей, наполовину закрытые крапивой и сорной травой. Но верхняя, жилая часть дома поражала новизной. Стены заново обшили тесом, с которого еще не сошла желтая краска. Крышу тоже перекрыли, а пристроенного сбоку крыльца раньше не было. И забор теперь был выше и крепче. И ворота другие. И наличники резные, с узорами. За окнами пышно цвела герань.

Несколько минут Лясота стоял как громом пораженный. На всем тут была заметна печать довольства и достатка. Откуда такое богатство? Умерла-таки тетка, у которой, сказывали, в перине были зашиты миллионы? Или здесь теперь живут другие люди, а самой Поленьки простыл и след?

Пока он стоял и раздумывал, отворилась калитка, и на улицу выскользнула служанка с корзинкой — наверняка пошла на базар. Сорвавшись с места, Лясота подбежал к девушке.

— Скажи-ка, красавица, а не проживает ли тут Аполлинария Мамыкина, купеческая дочь?

Девушка скривила губы в горделивой улыбке.

— Как же-с, проживают. Только оне теперича…

— Барыни нет дома? — догадался Лясота. Ну конечно, стоят последние летние денечки, многие из города в такую пору перебираются на дачи и живут чуть ли не до первого снега.

— Как же-с, дома оне, — огорошила его служанка.

— Но не принимают, — догадался Лясота.

— Да вроде никого оне не ждут… Разве что к вечеру Кирила Андреич гостей назвать хотели…

— А я гостем и буду, — мгновенно сообразил Лясота. — Со временем немного напутал, раньше срока приехал. Примет меня Аполлинария Матвеевна?

— Должно, примут. Только оне теперича…

— Разберусь как-нибудь. Спасибо, красавица!

Порывшись в кармане, извлек монетку. Быстро глянул — полтина. Шарить искать другую времени не было, но служанка и такой была рада — заулыбалась еще шире, принялась торопливо что-то объяснять, извиняясь. Лясота не слушал. Мелькнувшее имя Кирилы Андреича не резануло его слуха. Вроде как знакомое что-то. То ли слыхал, то ли бывал… Не важно. Главное другое — Поленька дома. И через несколько минут он ее увидит!

Едва он отворил калитку, из конуры вылетел здоровенный, песочного цвета лохматый кобель. Отчаянно забрехал, гремя цепью и припадая на передние лапы. Лясота остановился. Рука сама потянулась к пистолету, но тут из-за угла вышел дворник.

— А ну, Волчок, цыц! Пшел вон, сукин сын!

Замахнулся метлой, чуть не попав по морде пса, и тот, ворча и скалясь, отступил к конуре.

Лясота осмотрелся. В просторном дворе было чисто. Выложенные деревянными плашками дорожки вели к каретному сараю, в сад и в курятник. У крыльца росли розы. Кусты уже отцветали, земля была укрыта упавшими лепестками. Рядом стояла пыльная сирень. Под нею — невысокая деревянная скамеечка. Дворник терпеливо стоял и ждал, пока гость накрутится головой по сторонам.

— Вы кто таков будете, господин хороший?

«Не узнал», — догадался Лясота. Еще бы, минуло почти девять лет. Он сам бы себя не признал, если бы вдруг увидел. Вспомнил, как в один из первых дней после побега, остановившись напиться из ручья, замер, не веря своим глазам, и долго пытался поверить, что этот наполовину седой, осунувшийся старик — он сам. Потом, конечно, он оправился, но от прежнего блестящего офицера сейчас в нем мало что осталось. Вдруг не признает и Поленька? Нет, не должна. Он признает ее в любом обличье, что бы годы ни сделали с его возлюбленной!

— Аполлинария Матвеевна дома?

— Дома, как не быть. Вы, стало быть, к ней?

— Да. Принимает?