Искусство и его жертвы - Михаил Игоревич Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слушать не желаю. Ты теперь не в себе от романтики и не можешь рассуждать здраво; а потом мне сама "спасибо" скажешь. Словом, решено: завтра в путь.
Анна Петровна рухнула на колени и рыдала уже беззвучно, только плечи ее вздрагивали зябко.
6.
Пушкин же узнал об отъезде тригорских дам день спустя, вновь от Акулины. Подойдя к крыльцу, где поэт распивал чаи после бани, дворовая девушка, уперев руки в боки, отозвалась едко:
— Что, не выгорело у вас покрутить любовь с барыней кудлатой?
Александр Сергеевич не понял:
— Что? О чем ты?
— Так покинула она ихний дом заодно с семейством, знамо дело.
— Как покинула? Что ты здесь городишь?
— Ускакали ноне на двух колясках. Сказывали тригорские люди: возвернулась к ейному мужу, генералу. И оставила с носом кой-кого.
— Быть того не может.
— Вот вам крест!
Пушки как был в домашней косоворотке и холщовых штанах, босиком, так вскочил на Рыжика без седла и помчался в Тригорское. Он отказывался верить. Акулина врет по злобе. Так же не бывает — объясниться в любви и сбежать. Или не любила на самом деле? Просто была игра?
Но ведь он же сам затеял эту игру. Разве его стихи — не часть ее? Так ли сам любил Анну Керн?
Или заигрался?
Дом и вправду стоял пустой. Парень, шедший с удочками мимо, вылупился на соседского барина, прискакавшего без седла и в простой рубахе. Чуть не выронил ведерко с наловленной рыбой.
— Слушай, братец, а куда делись все ваши господа?
Тот сглотнул и ответил робко, поклонившись:
— Поутру отбыли. Все они, всемером.
— Ключница Серафима где?
— Не могу знать, ваша милость.
Разыскал Серафиму у нее в сторожке, собиравшуюся спать на печи. Напугал, огорошил:
— Никакой записки не оставила барыня для меня?
Женщина крестилась и кланялась:
— Нет, записки не было, точно не было. Но просили, коли ваша милость приедут, передать на словах.
— Ну, так говори. Что ты медлишь?
— Дескать, обещают вскорости вернуться.
— Кто, Прасковья Александровна?
— Нет, ея светлость генеральша, Анна Петровна.
Пушкин встрепенулся.
— Как сказала? Повтори слово в слово.
— Передай, мол, барину михайловскому, Александру Сергеевичу, то есть — вашей милости, что вернутся оне вскорости. До конца лета непременно.
— Так и сказала — "непременно"?
— Истинно так, до конца лета.
Он воскликнул радостно:
— Вот ведь хорошо! — обнял Серафиму и поцеловал в темечко в платке.
7.
В Риге поначалу Анна Петровна присмирела и почти свыклась с мыслью, что отныне ее планида — быть примерной супругой престарелого генерала. Ермолай Федорович очень удивился возвращению второй половины, совершенно не злился от былых несчастий, сжал в объятиях по-отечески, чмокнул в щечку. И проговорил:
— Ну и слава Богу. Почудила малость, с кем не бывает, и вернулась, словно блудная дочь. — И смеялся собственной шутке долго.
"Блудная дочь" — этот каламбур прозвучал двусмысленно, но мадам Керн предпочла смолчать. Грусть-печаль ей помог развеять подоспевший к маменьке Алексей Вульф, приходившийся Анне двоюродным братом. Он учился недалеко, в Дерите, но по случаю вакаций прибыл не в казенной форме студента, напоминавшей солдатский мундир, а в обычном светском платье, синем фраке и серых панталонах. Стройный и живой, обладал приятной внешностью и завидным остроумием. До своей учебы жил в Тригорском и накоротке сошелся с Пушкиным, даже оба строили планы бегства ссыльного поэта за границу — вроде бы под видом слуги молодого Вульфа. Но мамаша Прасковья Александровна поспешила поломать их прожекты, срочно отослав сына на учебу.
Анна Петровна в скором времени посвятила Алексея в свою тайну и с волнением прочитала ему, развернув бесценную бумажку: "Я помню чудное мгновенье…" Тот одобрил, восхитившись музыкальностью пушкинских строф. Впрочем, романтическая влюбленность мадам Керн в Александра Сергеевича вовсе не помешала студиозусу приударить за своей прелестной кузиной, а она и не возражала. Отношения их зашли очень далеко, и однажды маменька, заглянув ненароком в будуар генеральши, их застукала полуголыми в недвусмысленной позе. Вышел грандиозный скандал. Слава Богу, Ермолай Федорович находился в то время на маневрах и ни сном ни духом не прознал о своей рогатости. Просто, возвратившись домой, обнаружил, что и Осиповы, и Вульф уехали. Был в недоумении. Анна Петровна сбивчиво объяснила:
— Алексей с матерью повздорил и умчался первым к себе в Дерпт. А когда я встала на его сторону, то Прасковья Александровна и меня отругала. Собралась в одночасье всем семейством и отбыла обратно в Тригорское.
— Да из-за чего ж сыр-бор разгорелся?
Дама, не моргнув глазом, ответила:
— Я не знаю в точности, но как будто бы из-за денег. Алексей вроде проигрался и просил у матери в долг, а она ему отказала. Слово за слово — ну, как водится…
Генерал неспешно раскурил трубку. Произнес задумчиво:
— Очень, очень жаль. Только все налаживаться стало — и на тебе!
— А не согласитесь ли вы, дорогой супруг, также съездить в Тригорское? — неожиданно предложила его благоверная. — И помиримся с мадам Осиповой, и развеемся, отдохнем на природе. Там такие дивные места!
Ермолай Федорович выпустил из ноздрей и губ завитушки дыма.
— А ведь вправду, отчего бы не съездить? У меня по службе никаких срочных дел не предвидится, и на две недельки я вполне смогу отлучиться. В самом деле — съездим! Ты ж моя разумница! — И поцеловал жену в зардевшуюся щечку. А проказница дышала с волнением, плохо веря в свалившееся счастье.
8.
Пушкин едва проснулся, как Арина Родионовна принесла ему кофе и варенье на блюдечке. На подносе няни Александр Сергеевич увидал небольшой конверт.
— Что сие?
— Давеча мальчонка приносил из Тригорского.
— Из Тригорского? От кого же это? Там, поди, и грамотных совсем не осталось. Разве управляющий? Ну, так он писать мне не станет.
Няня сообщила:
— Возвернулися господа, Акулина сказывала.
У поэта заблестели глаза:
— Неужели? Очень любопытно! — Вытащил листок и прочел по-французски:
"Дорогой, любимый, единственный. Сделала все, чтобы вновь увидеться с Вами. Будьте осторожны: тут мой Е.Ф.К. Что-нибудь придумайте. Ваша А. К.".
Он почувствовал, как стучит его сердце. Боже мой! Анна прилетела к нему, окрыленная чувствами. Ах, какой подарок Фортуны!
…И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как Гений чистой красоты!
Он любим и любит. И теперь его мечтам суждено сбыться. Грех вторично упустить такой шанс.
Да, но если с нею муж — "старый муж, грозный муж", — прямо, как в "Цыганах"! — что делать? "Что-нибудь
