Замуж с осложнениями - Юлия Жукова

— Ты просто посмотреть или участвуешь? — спрашивает он, пропустив приветствие.

— Надеюсь, что поучаствую, — улыбается Азамат, закрывая багажник, в который упихивал посылки.

Арон оглядывает его от пояса и выше округлившимися глазами:

— Какой у тебя… это жена сделала?

— Мать жены, — улыбается Азамат.

Арон обходит его кругом пару раз, рассматривая мамино изделие, при этом страшно напоминает павлина в зоопарке, гуляющего вокруг кормушки с новым кормом. Вышагивает так странно, глазом косит, на лице изумление.

— Невероятно… и пряжа такая роскошная… о прошлом годе мой сосед такую привозил, он на Брогу летает торговать — так никто не купил, слишком дорого!

Азамат бросает на меня обеспокоенный взгляд.

— Не волнуйся, — говорю, — моя мать состоятельная женщина и очень себя любит. Раз сделала, значит, могла себе позволить.

На самом деле у нас такая пряжа стоит гораздо дешевле чистой шерсти, хотя я их плохо различаю на ощупь, но пусть Арон думает, что вещь и правда дорогая.

Мы наконец-то двигаем на стадион, где уже довольно много народу. Арон откланивается, потому что сидит где-то в гуще людей с семьей, а мы отправляемся искать места поближе к полю, чтобы Азамату было недалеко идти.

— А ты правда непобедимый? — спрашиваю я, провоцируя его на хвастовство.

— Это просто звание, — скучно отвечает он. — Если четыре года подряд выиграть, то на всю жизнь получаешь звание Непобедимого Исполина, даже если больше не участвуешь в соревнованиях.

У края поля натыкаемся на одного Старейшину-духовника в золотом халате и с карманным буком в руках. Азамат подходит к нему записаться на участие. Старейшина окидывает его странным взглядом, но записывает. Тут я замечаю, что нам кто-то машет из второго ряда, — это Старейшина Унгуц. Эге, и он сюда доехал. Однако важное мероприятие, похоже.

Мы садимся рядом с Унгуцем.

— Все-таки выбрались, — одобрительно улыбается он. — Молодцы. И хорошо, подобающе одеты. Лизонька, хом наружу вынь, чтобы поверх шубы был… ага, вот так. Мужнин будешь в руках держать и тереть, это на удачу.

Похоже, у меня появился путеводитель в этом диком мире.

Наш разговор заглушает внезапная музыка, а потом на поле выплывают несколько десятков девиц в ярких платьях и забавных шапочках, их ручеек рисует по полю петли и круги, при этом они все время делают какие-то выкрутасы руками, так что действительно очень похоже на рябь на воде.

Потом музыка стихает, а вместо нее раздается оглушительный вой какого-то духового инструмента, такой, что, по-моему, горы затряслись. Я с перепугу зажимаю уши и вжимаюсь в Азамата.

— Это просто рог трубит к началу боев, — объясняет он, посмеиваясь.

Старейшина тоже хихикает.

— А что ж он такой безумно громкий-то?! — жалобно блею я.

— Чтобы в городе все слышали, а лучше и за горами.

— В этот раз, — поддакивает Унгуц, — хорошо дунули. За горами слышно было, я думаю. Хороший знак.

Златооблаченный Старейшина-духовник поднимается на нечто вроде трибуны и зычно оглашает:

— Великие мужи Муданга, слушай!

Народ вокруг гаркает в одну глотку:

— Есть слушать!

— Величайший, сильнейший из сильных, выдвинувшийся из тысячи борцов, преисполненный неубывающей мужественности, вступивший в семью могучих, Тигр Гирелбойгол вызывает борца Шриновча, прославленного народом Исполина, наимогущественнейшего, выдвинувшегося из трех по три сотни борцов, достигшего расцвета сил и мощи!

Упомянутые граждане появляются из двух шатров по краям поля и орут:

— Благодарим за честь!

Они сходятся, и начинается бой. Вокруг них, почти вплотную, вьются двое в ярких халатах, из-за которых иногда ничего не видно.

— А что эти двое там делают? — спрашиваю я нетерпеливо.

— Они… — Азамат задумывается, подыскивая слово, — секунданты. Следят за правилами и наставляют.

— Это называется «тренеры», — поправляет Старейшина на всеобщем. — Хорошо, конечно, что ты много слов знаешь, но иногда надо быть проще, сынок.

Азамат смущенно улыбается, но мне кажется, ему нравится тон Унгуца. Впрочем, неудивительно, если родной отец такой моральный урод, то умный и добрый учитель его легко заменит.

Бой кончается неожиданно быстро: юноша в звании Тигра до Исполина еще не дорос и проиграл. К нам подходит очередной человек-в-халате и намекает Азамату, что пора идти в шатер разминаться.

— А вы не его тренер? — спрашивает он у Старейшины.

— Куда мне, — хохочет Унгуц. — Я-то уж плесень старая!

— Так что же, вы без тренера? — обращается озабоченный халатоносец к Азамату. Тот смущенно пожимает плечами:

— Нет, сам разберусь…

— Да ладно! — перебивает Старейшина. — А Алтонгирел на что?

— А я ему не говорил, что буду на играх.

— А то он сам не догадался! Уже полчаса как в шатер вошел, иди давай.

Азамат так и двигает прочь, небрежным жестом бросив мне хом. Приходится ловить мужа за карман штанов, возвращать и нагибать — как же не поцеловать на удачу?! А то, что потом все вокруг на меня квадратными глазами смотрят, так это бесплатное приложение.

Но вот он ушел, а я сижу с Унгуцем, смотрю бои. Честно говоря, не то чтобы мне было сильно интересно, я только радуюсь, что они обходятся практически без травм. А еще понимаю, что до Азамата этим всем далеко, потому что прекрасно вижу их движения, а когда Азамат с Алтошей махались, ничего я не видела. Сижу, позевываю, в общем, развлекаюсь только титулами борцов. С первого ряда на меня то и дело оборачивается какой-то дед. После третьего невероятно долгого и нудного боя дед не выдерживает и спрашивает:

— Чего ты, женщина, сидишь тут вообще, если так скучно?!

Я слегка обалдеваю от такой постановки вопроса, но решаю не откусывать голову сразу же.

— Муж участвует, — выговариваю мучительно. — Пришла посмотреть.

Все-таки мне очень тяжело пока говорить на муданжском. Понимать-то понимаю, но, как только нужно заговорить, мигом забываю всю грамматику и половину слов.

Дед разворачивается на сиденье так, чтобы получше меня видеть.

— Это ты Азамата жена? — спрашивает. Я киваю. — И как он?

— Как он — что?.. — моргаю.

— Он спрашивает про здоровье, — поясняет Унгуц. — Это целитель.

— Тот целитель, что его лечил? — уточняю.

Старейшина кивает. Так, главное — не взорваться.

— Хорошо он, — цежу сквозь зубы. — Очень хорошо. Хотя не вам за это спасибо.

— А я что? — удивляется дед. — Я его спас! А что шрамы — так с этим я ничего поделать не могу.

— Конечно, — шиплю я. — Расправить кожу, чтобы не загибалась, было совершенно невозможно! Зашить — в голову не пришло!

Не знаю уж, насколько я верно сказала то, что хотела, но горе-целитель от меня отшатывается.

— А чего ты за него вышла, если так не нравится моя работа? Исправить решила, что ли? — Он имеет наглость смеяться. Ну погоди же…

— Да, — киваю, — решила. Это долго, конечно, зато потом все ко мне лечиться пойдут. И все деньги мои будут.

Теперь уже и целитель, и Старейшина на меня как-то странно смотрят.

— Так про Эцагана — это не байки? — спрашивает Унгуц, кивая куда-то назад. Присмотревшись, замечаю в той стороне одиноко сидящего Эцагана, который со скучающим видом наблюдает за боем. — Ты и правда целительница?

— Правда, правда, — киваю. — И лучше многих.

У местного лекаря вдруг загораются глаза:

— Целительница?! С самой Земли?! — Он встает коленями на лавку, поворачиваясь спиной к полю. Вокруг начинают шипеть, что мы мешаем. — Научите меня, как вы лечите!

— Я этому десять лет училась, — отвечаю, проморгавшись.

— Ничего! — заверяет лекарь. — Я еще десять лет проживу, мне Старейшины обещали, правда же? — Он поворачивается за поддержкой к Унгуцу.

Тот кивает, усмехаясь. Я еще ничего не успеваю сообразить, когда Старейшина кладет мне руку на плечо и говорит по-отечески:

— Не ссорься с ним, Лиза. Учить его, я думаю, бессмысленно, старый слишком, зато вы можете вместе книги про целительство писать, чтобы другие могли пользоваться. Я думаю, боги предвидели, что от тебя тут будет польза.

— Я вообще-то собиралась практику открыть, — говорю.

— Откроешь, — заверяет меня Унгуц. — И целитель Ндис тебе поможет. Без его, э-э… рекомендации все равно к тебе никто не пойдет. Я вот всякое повидал в жизни, но женщина-целитель — это даже для меня слишком. Так что ты не спеши, освойся сначала, язык подучи… Опять же Ндис тебе расскажет названия болезней. Ты, главное, не кипятись. Раз уж Азамата принимаешь с его уродством, то и нас прими.