Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Ты молодец, я с тобой, — щекотнул мне ухо шёпот. Я благодарно улыбнулся ей.

— Я за нападение, — встал Вадим. Санёк ожёг его взглядом, но Вадим невозмутимо продолжил: — Мне хочется поразвлечься. Ничего больше я объяснять не собираюсь.

Я не очень ему поверил и даже встревожился. Вадим всегда был себе на уме и очень часто за словами прятал двойной, а то и тройной смысл. Впрочем, я не додумал — поднявшись, Танюшка сказала:

— Я с Олегом.

— Кто бы сомневался, — буркнул Саня. Танька спокойно парировала:

— Естественно.

— Я против, — отвернувшись от неё, бросил Саня. Танька спокойно парировала:

— Я за, — коротко сказал Арнис, даже не вставая.

— А я против, — покачала головой Ленка Власенкова. И добавила в ответ на удивлённый взгляд Олега Крыгина: — Не считайте меня бессердечной, просто нам лучше в это не соваться.

— Я тоже против, — вздохнула Ленка Черникова.

— Я за, — кивнул Игорь Мордвинцев.

— И я, — поднялся Север. — Тут Саня сказал, что Олег играет в рыцарей. Не вижу в этом ничего плохого, кстати.

— Я как Саня, — помотал головой Щусь.

— А я — как Сергей, — извиняющимся тоном оповестила Ленка Чередниченко. Серёжка тряхнул светлым чубом:

— Я за драку!

— И я за драку, — сообщила Наташка Мигачёва, обычно молчаливая, как пень.

— Я… — Сморч потёр лоб. Видно было, что ему хочется подраться, но пойти против мнения Сани он не мог. — Я против, — с усилием выдавил наконец Сморч.

— Я тоже, — неожиданно сказал Андрей Альхимович. Сергей не выдержал:

— Приехали!

— Не хочу новых похорон, — прямо отрезал Андрей.

— Я тоже против поэтому, — присоединилась Олька Жаворонкова.

— И я против, — глядя в огонь, Колька Самодуров ничего не стал объяснять.

— Я за, — подняла руку Ирка Сухоручкина. Кристина Ралеска тоже подняла ладонь:

— Мне не нравится рабство. Я за бой.

— Я против, — отрезал Олег Фирсов.

— А я за, — одновременно с ним сказала Наташка Крючкова.

— Я с Колей, — подала голос Валька Северцева. Брат покосился на неё и чуть скривил губы.

— Я за, — Игорь Басаргин вскочил. — Мы должны помогать творить справедливость в этом мире, понимаете?!

— Я тоже за, — раздумчиво произнёс Олег Крыгин.

— Против, — коротко отрезала Наташка, сестра Сани.

— Против, — так же коротко сказал Андрей Соколов.

— Я тоже не хочу драться не с неграми, — покачал головой Богуш.

— Я за бой, — заключил Джек Сойер.

— Пятнадцать "за", тринадцать — "против", — тут же подвёл итог Вадим, всё это время, оказывается, считавший голоса.

— Небольшой перевес, — тихо пробормотал я, снова поднимаясь: — С голосованием всё?

Теперь позвольте мне сказать. Те, кто не хотел идти, могут не идти. Я никого не хочу тащить насильно.

Наступило молчание. В тишине хмыкнул Санёк. А Андрей Альхимович покачал головой:

— Ну уж нет. Идти, так всем. Всем, Олег. Иначе ни к чему было затевать голосование.

Игорь БасаргинЯ — меч. Прославленный кузнецМеня любовно закалял.Огонь могучий — мой отец,А мать — глубокая Земля.

Прорву кольчугу, как листок,Чертя смертельную черту.Пушинка сядет на клинок —И распадётся на лету.

Но всё ж не этим я силён.Не тем душа моя горда.Я силой правды наделёнИ неподкупностью суда!

Когда истрачены словаИ никакой надежды нетПонять, кто прав, кто виноват —Спроси меня. Я дам ответ!

Суров мой верный приговор.Всему на свете есть цена!На мне горит стальной узор —Священных рун то письмена.

Закон небесный и земнойНавеки вплёл в себя мой нрав.И потому хозяин мой —Непобедим. Покуда — прав…

Джек Сойер пил возле ручья, когда я, подойдя сзади, тронул его за плечо. Англичанин повернул узкое лицо и коротко улыбнулся.

— Если бы ты проголосовал против, была бы ничья, — тихо сказал я. — Если честно — я был уверен, что ты не захочешь драться.

— Нас никто не гнал в тот поход, в котором погибли мои друзья, — тихо сказал Джек. — И мы не искали выгод. Мы просто хотели справедливости… Тот парень, Александер, назвал тебя рыцарем, чтобы оскорбить. Но я бы не оскорблялся. Это скорей похвала.

— Спасибо, — я пожал ему запястья. — Спасибо… Ты не видел, где Танюшка?..

…Мой палаш и корда Татьяны столкнулись с коротким лязгом. Тонкий лёгкий клинок опасно засвистел, плетя плотное кружево ударов. Улучив момент, я сильным толчком в основание клинка вышиб корду из рук Татьяны и, перехватив её запястья, притянул девчонку к себе. Луна освещала нас; со стороны костра ещё слышалась перекличка самых неугомонных.

— Ты не жалеешь, — засмеялась Татьяна, — это хорошо, ведь и в бою не жалеют!

— Ты пошла со мной только потому, что это — я? — я держал её запястья крепким хватом, хотя она и не вырывалась.

— А этого мало? — тихо спросила она. Я упрямо покачал головой:

— Мне бы не хотелось, чтобы ты одобряла мои ошибки из-за того, что они — мои.

— Тут не было ошибки, — она заглядывала мне в глаза, и из её зрачков смотрела луна. — Я не хочу говорить избитые слова, но в жизни должен быть смысл. Даже в бессмысленной и заведомо обречённой. Мы всё равно погибнем, так к чему бежать и прятаться? Лучше быть таким, как Джек — сражаться с врагом и встречать опасность лицом к лицу… — я с уважением смотрел в лицо своей подружки, а она продолжала: — Если есть выбор — быть трусихой или рыцарем — я предпочту быть рыцарем. Даже если это выглядит глупо… — она подняла свободную руку и коснулась моей щеки: — Помнишь, ты мне говорил про одну книжку Астрид Линдгрен? Там двое братьев сражаются со злом, и один спрашивает другого, почему тот идёт в бой, если мог бы спокойно сидеть дома, не рискуя жизнью? А тот отвечает: "Чтобы быть человеком, а не комком грязи."

— "Братья Львиное Сердце", — вспомнил я. — Я читал про эту книжку в "Пионере". А её саму так и не успел…

— Может быть, там ты её ещё прочитаешь, — сказала Таня. — А здесь мы просто должны жить, как люди.

— Просто? — переспросил я.

— Просто, — подтвердила Танька. — Даже если это и… непросто.

Валентин МиляевВ тумане теплится восход.Копьём, мечом и кулакамиС баранами и ветрякамиСражаться едет Дон Кихот.

Он едет тихо мимо стенИ кровель, слабо освещённых…Как много есть неотомщённых……А отомщённых — нет СОВСЕМ!

И в миг, когда сверкнёт над нимЛатунный таз огнём холодным,Смешное будет благородным,А благородное — смешным.

В тумане теплится восход…Сражаться — глупо и опасно…Смириться может Санчо Панса.А Дон Кихот, а Дон Кихот…

Коридор был бесконечным, тускло освещённым и совсем не страшным. Одно плохо — бесконечным. Я даже не шёл, а просто брёл уже по нему, время от времени толкая и дёргая двери, в шахматном порядке расположенные по обеим сторонам. Двери не шевелились. Казалось, они просто вмонтированы в глухую стену. Кое-где между дверей попадались прислоненные к стене швабры. Их созерцание выводило меня из себя, но тоже как-то устало. Это занятие меня так заколебало, что я не сразу заметил происходящие со мной изменения. А совершались они как-то плавно и совершенно естественно. Я шёл только что одеты так, как был одет этим вечером… а потом оружие осталось прежним, но самоделковая кожа сменилась отлично выделанной, и длинные перья широкополой шляпы то и дело цеплялись за стены… через секунду я отпихивал локтем мешавший мне дисковый ППШ, а мешковатую гимнастёрку перетягивал потёртый ремень… ППШ сменялся мечом, плечи тяжело облегала плотная кольчуга… И ещё что-то было, снова и снова, чуть ли не возле каждой двери.

У меня возникло ощущение, что я иду по коридору уже много часов. Три шага — дёрг — шаг — поворот — дёрг — три шага — дёрг… Что же дальше-то?

Впереди — мне показалось — внезапно возник тупик. Но это оказалось разветвление — коридор уходил вправо и влево.

Ишак, которого поставили между двумя возами морковки, в конце концов сдох от голода. Печально… Я решительно повернул направо, начисто отметая все соблазнительные мысли о том, что слева мог быть близкий выход.

Справа, впрочем, выхода не было тоже. Да и коридора тут тоже не было. Вместо этого — тупик, в котором стояло мягкое кресло, а перед ним серым холодным глазом поблёскивал стоящий на растопыренных тонких ножках массивный телевизор "чайка". В точности такой же, как стоял у нас дома, только там он находился на тумбочке. И этот телевизор включился в тот самый момент, когда я, удивлённо разглядывая это чудо, подошёл к креслу.