Летописи Святых земель - Полина Копылова

Ниссагль едва успел высвободить носок сапога из стремени, как навстречу ему рванулись пажи:

– Ваше сиятельство! Вас ждет королева!

– Бегу! – Он спешился, запахнул обеими руками плащ, с которого так и не стряхнул оставшиеся после леса сухие листья, иголки, и бросился через двор к башне, откуда начиналась навесная галерея в Цитадель. Пока он бежал, мысли его метались от самого хорошего к самому дурному, вплоть до осиянного скорбными свечами смертного наказа.

Перед покоями Беатрикс был выставлен тройной караул. В малой приемной важно кивали головами засевшие в кресла местные медики. Личные врачи королевы, близнецы Гаскерро, остались без мест – они шептались у окна, склонив друг к другу бронзовые горбоносые лица. Двери были плотно закрыты. Гирш задержал дыхание, стиснул зубы и толкнул створки от себя.

С королевой был только Раин. Он угрюмо ссутулился на табурете возле обширного ложа. Край балдахина был спущен, и виднелось только сползающее пушистыми складками верхнее меховое одеяло. Ниссагль продвигался к ложу, стараясь держаться в тени, но Беатрикс увидела его, узнала, показала Раину взглядом – вон! Тот тяжело поднялся и удалился вразвалку, ничего не сказав и ни на кого не глядя.

Ее дыхание было прерывистым и хриплым. Больно дышать… на глазах непросыхающие слезы, рот кривится. Левая половина лица – в кровавых ссадинах.

– Не дозовешься тебя… Где шлялся? – Его встревожил непривычный придушенный голос королевы. Больно дышать… И говорить, значит?

– Служу тебе, Беатрикс. – Он устремил на нее твердый взгляд. – Что говорят медики?

Свеча стояла в ногах. Лицо Беатрикс покрывали бурые тени, и оттого оно казалось больше изувеченным, чем было на самом деле. Она попыталась улыбнуться – получилась болезненная гримаса.

– А… Ребра поломала… Как курва в потасовке. Руку вывихнула, рука эта неподвижно лежала поперек груди, распухшая, синеватая, расшиблась, одно слово. Ты где пропадал-то? Ты мне нужен был. Я так без тебя орала… Когда эти чертовы медики прощупывали мои кости… Ох.

– Ах, ну чем бы я тебе помог?..

– Стоял бы рядом и слушал. – Она закашлялась, пытаясь засмеяться, резко откинулась и замерла с расширенными глазами, невнятно что-то шепча посеревшим ртом. – Стоял бы рядом и слушал, – глуше и прерывистей зазвучал ее голос, – как больно… Нет, пронесло. Ох, какая я дура! Ох, какая дура!

– Может, выпороть этих коновалов?

– Медиков? С ума сошел? За что? Они же не виноваты, что мне больно.

– Да это я так. Для смеха. Знаешь, ведь я тебя люблю.

– Ага, любит он… Шлялся где-то.

– Беатрикс, – он осторожно погладил ее по плечу, – Беатрикс, тебя хотели убить.

Ее лицо напряглось, глаза стали суше.

– Тебя хотели убить. Элас Аргаред и Кэри Варрэд. У меня есть доказательства. С мэйлари и гончими я прошел по следу оленя. Скажем так, обнаружил кое-что занимательное. След ведет до лесной речки и там прерывается. Олень уходит по воде, как делает вообще всякий старый умный олень. А на берегу начинается другой след – человечий. Я пустил по нему мэйлари, и они выследили Эласа. Да, у Кэри я обнаружил черный с золотом рожок. Второй такой же висит у Эласа на шее. Подул я в него – тут и прибежал ко мне волшебный олень как миленький. Вот тебе и вся история. Значит, Элас нас с тобой заманил к оврагу посредством оленя и знал заранее, что олень может его перескочить, а мы-то нет.

– Что же это за олень? Вправду, что ли, волшебный?

– Да нет, вполне нормальный олень. Только здоровенный. И ученый. Что-то вроде подсадной утки. На нем магнатские детки охоте учатся. Учились по крайней мере. Это мне Кэри рассказывал, зубы заговорить хотел. Так вот, он идет на звуки охоты, верней, его подзывает егерь особый, дудит в рожок. Короче, Эласа я сюда на нем привез. Лишних лошадей у меня не было. Выздоровеешь – посмотришь.

До Беатрикс начало доходить, что ей грозила смерть, неизбежная, как отражение в зеркале, и такая же хитрая, какую готовила она своим врагам. Разгадаешь в первый раз, второй, но попадешься в третий и погибнешь в четвертый. Этарет объявили ей войну – значит, нежные юноши и гордые мужи все-таки признали себя людьми. По крайней мере, они сравнялись с людьми в коварстве, что гнездилось среди горячих извилин в их раздраженных мозгах.

– Ладно. Поглядим. – Она старалась выговаривать слова как можно спокойнее, чтобы не надрывать разбитую грудь. – Поглядим. Но уж этого прощать не буду. Ребра мне ломать – не рожу за плечом у соседа корчить! Ублюдки… Ох, черт! – вскрикнула она, бледнея и обмирая с полуоткрытым ртом. На ресницах снова заблестели слезы.

– Очень больно?

– Очень… – уже не было сил скрывать. Она перевела дух. – Интересно, – начала шепотом, – интересно, тем, кого ты пытаешь, им так же больно?..

– Клянусь рыцарской клятвой, за тебя им будет больнее, Беатрикс, свирепея, отозвался Ниссагль. – Клянусь, пораскрываю все окна в Страже Ночей, пусть внемлют господа магнаты, у кого еще головы остались, как орет и визжит этот ублюдок Элас!

Элас сидел на голом полу, поглаживая больное колено. Оно опухло, на ногу он теперь совсем наступить не мог, даже просто пошевелить было больно. Надо бы заклясть боль, отслоить дух от тела, но вместо этого в голову лезли какие-то нескладные, суетливые оправдания. Горло было как песком и солью посыпано, до того пить хотелось, в желудке словно лежал острый булыжник, по уставшей спине разливалось ноющее колючее тепло, а от кончиков пальцев полз липкий озноб.

От ткнулся лбом в колени, стараясь сосредоточиться, собраться, отрешить сознание от плоти. Тогда пытка будет бессильна. Боль пройдет стороной, лишь сообщая о новых ранах, но не заставляя биться и вопить с пеной у рта. В узкой бойнице вечерело, свет тускло отливал на боковинах чугунных прутьев, издалека несся вороний грай. Уже совсем стемнело, когда ему удалось отрешиться. Серая пустота заполнила сознание. Он прислонился к стене и опустил веки.

С грохотом и скрежетом явились четверо в черных бесформенных балахонах из колючего казенного сукна и в войлочных бахилах, подвязанных сыромятными шнурами. Еще были на них перчатки из шершавой прочной кожи то ли для того, чтобы лучше держать, то ли для того, чтобы не запачкаться. Они сняли с Эласа кандалы и вывели его в коридор, крепко подхватив под локти.

Стол Ниссагля был освобожден от привычных на нем свитков, листочков и цидулок. Несколько самых важных рескриптов торчали, клонясь, из поставленного сбоку темного резного перегородчатого ящика, напоминавшего домик без крыши. Медленно колебались в нагретом воздухе длинные очиненные перья. Ниссагль откинулся в кресле, с преувеличенным вниманием разглядывая широкие, плетенные из золота нашивки на своей одежде. Подбородок его упирался в грудь, кисти рук покоились на резных шишечках подлокотников, и перстни на пальцах казались тяжелыми каплями расплавленного золота.