История Русской армии - Антон Керсновский

Император Александр и его советники, наверное, очень удивились, если бы им сказали, что идея военных поселений, скопированная ими на Западе и прививавшаяся ими с таким насилием над природой русского человека, существует уже в России испокон веков — притом в естественном, самобытном, вполне подходящем для русских условий виде. Для этого им только стоило обратить свои взоры вместо Запада (куда они упорно смотрели) на Юго-Восток. И они увидели бы, что это их новое слово, это содружество меча с оралом было давно — ив идеальной степени — осуществлено казачеством. К чему было вводить каторжный режим для сотен тысяч русских людей, калечить их души и тела псевдозаграничными хомутами и намордниками, когда те же военные поселения были уже давно осуществлены под именем станиц тут же у нас в России? Учреждение поселений на Кавказе на казацкий образец и полный их успех показали жизненность этой идеи, коль скоро она сообразуется с русскими национальными особенностями и условиями.

Как это ни покажется невероятным, но вопрос этот не пришел тогда никому в голову — так было сильно слепое и безрассудное преклонение перед иноземщиной и до того владела умами вечная наша Мекка и Медина — потсдамская кордегардия.

Политика Священного союза

Мысль о Священном союзе зародилась у Александра I, с одной стороны, под влиянием идеи стать миротворцем Европы путем создания такого союза, который исключал бы в будущем всякую возможность военных столкновений, а с другой стороны — под влиянием мистицизма, всецело им овладевшего. Последнее обстоятельство объясняет странную, совершенно невиданную в истории дипломатии редакцию этого акта, подписанного в Париже 14 сентября 1815 года тремя императорами — во имя Пресвятой и Нераздельной Троицы обязавшимися почитать себя как бы единоземцами и во всяком случае и во всяком месте подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь.

Вот текст этого договора:

Во имя Пресвятой и Нераздельной Троицы Их Величества Император Всероссийский, Император Австрийский и Король Прусский, высочайше внутренне убежденные в том, сколь необходимо взаимные отношения подчинить высоким истинам, внутренним законам Бога Спасителя, объявляют торжественно, что предметом настоящих актов есть открытая перед лицом вселенной их непоколебимая решимость руководиться заповедями сей священной веры, заповедями любви, правды и мира. На сем основываясь:

I. Соответствуя словам Священного Писания, повелевающим всем людям быть братьями, договаривающиеся монархи пребывают соединенными узами действительного и неразрывного братства и, почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же их подданных и войск своих, как отцы семейств будут управлять ими в том же духе братства.

П. Единое преобладание правителей да будет: приносить друг другу услуги, оказывать взаимно доброту и любовь, почитать всем себя как бы главами единого народа христианского, поелику союзные государи почитают себя аки поставленными от Провидения для управления единого семейства отраслями, исповедуя таким образом, что Самодержец народов христианских не иной подлинный есть, как Тот, Кому собственно принадлежит держава, поелику в Нем Едином обретаются сокровища любви, ведения и премудрости бесконечные.

Туманная и неясная редакция акта Священного союза допускала всевозможные толкования относительно формы этого оказания помощи, чем не замедлили воспользоваться иностранные правительства, увидевшие в русской крови удобное и вдобавок совершенно бесплатное средство для тушения своих пожаров.

Пока эти иностранные правительства не сознали той огромной выгоды, отношение их к упомянутому договору было скорее холодно сдержанным. Прусский король (сознававший, что все это его страну ни к чему не обязывает) подписал его тем охотнее, что надеялся доставить этим удовольствие царственному спасителю Пруссии. Франц I Австрийский же сперва просто заявил: Если это документ религиозный, то это дело моего духовника, если политический — то это дело Меттерниха. Сам Меттерних, вообще очень невысоко расценивавший Александра I, охарактеризовал этот акт как смесь либеральных идей с религиозными и политическими. Вскоре однако австрийский канцлер увидел всю выгоду, которую он может извлечь из Священного союза, превратив Россию в орудие для достижения своих целей, поставив русского жандарма в бессменный караул у ворот венского Гофбурга… Франция Талерана тоже увидела в присоединении к Священному союзу верное средство для получения равноправия с победителями и избавления от чужестранной оккупации (совершенно так, как сто лет спустя Германия Штреземана добьется аналогичных результатов от присоединения к пакту Лиги Наций). К союзу примкнуло и консервативное правительство Англии{29}.

Религиозно-монархический интернационал Священного союза по форме своей идеологии имеет чрезвычайное сходство с атеистически-демократическим интернационалом Лиги Наций и утопией Соединенных Штатов Европы сто лет спустя. Эпоху конгрессов можно смело сравнить с эпохой конференций. Идеологи 1815 года и идеологи 1919 года совершили ту же коренную ошибку, применив обывательскую мораль в политической жизни. Братство монархов — такая же бессмыслица, как и единый фронт демократии. Химеры всегда останутся химерами, и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал — в своих национальных интересах. В этом отношении Штреземан стоит Талерана{30} с Меттернихом, хотя, конечно, Александр I в моральном и интеллектуальном отношении неизмеримо выше Вильсона, Бриана и прочих иллюминатов и дельцов женевской идеологии и Соединенных Штатов Европы.

Преследуемые Священным союзом строго охранительные начала выражались во внешней политике водворением всюду силой оружия порядка и тишины (принцип интервенций), во внутренней — в беспощадном подавлении всякого рода либерализма, а либерализмом Меттерних считал всякое неугодное ему движение.

Весь трагизм заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовала в эту метафизику, сделала Священный союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.

Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжение сорока лет, Россия не имела собственной политики, добровольно отказавшись во имя чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных интересов, своих великодержавных традиций; более того, подчинив эти свои жизненные интересы, принеся их в жертву этой странной метафизике, самому неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов интернационалу монархическому.

* * *

В 1821 году в Греции вспыхнуло всеобщее восстание против турецкого ига. Башибузуки и египтяне творили неслыханные зверства, стремясь утопить восстание в крови и вырезав на одном лишь острове Хиосе свыше 90 тысяч христиан. Глаза всего мира были устремлены на Россию, глаза всей России — на Государя. Одно лишь слово Императора Всероссийского, посылка кораблей к греческим берегам могли бы спасти десятки, сотни тысяч жизней. Но петербургский кабинет оставался равнодушным к ужасам этой героической, неравной борьбы. Все внимание старшего внука великой Екатерины было устремлено на волнения в германских университетах. Туда слались ноты и ультиматумы, и по этому столь жизненному для России вопросу созывались конгрессы… И на Веронском конгрессе 1823 года Александр I прямо заявил: Я покидаю дело Греции, потому что усмотрел в войне греков революционные признаки времени. Иными словами, восстание греков против своего законного государя — султана — было делом предосудительным и беззаконным. До посылки русского вспомогательного корпуса башибузукам дело, впрочем, не дошло.

Россия покидает свое первое место на Востоке. Англии надлежит воспользоваться этим и занять его, — заметил Каннинг{31}. Так и случилось. Уже в Лондонском договоре 1827 года (посылка Турции ультиматума о прекращении зверств) Император Всероссийский упоминается лишь в качестве союзника Его Величества Короля Британского.

Зато, когда в 1822 году вспыхнули беспорядки в итальянских владениях Габсбургов, Император Александр немедленно предложил венскому кабинету отправить в Калабрию русскую армию под начальством Ермолова. К счастью, Австрии самой удалось справиться с карбонариями, и тушить чужой пожар русской кровью не пришлось (Ермолов не скрывал своей радости от того, что этот нелепый поход не состоялся).