Экипаж «Меконга» (С иллюстрациями) - Евгений Войскунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лаборант Валерик Горбачевский был любопытен. Он с интересом прислушивался к разговорам о матвеевской рукописи. Он охотно помогал в сверхурочное время Привалову и Багбанлы: бегал в стеклодувную мастерскую паять стеклянные трубки, помогал затаскивать в одну из комнат лаборатории статор от ржавевшей в институтском дворе старой динамо-машины. Никто не объяснял Валерику, зачем все это нужно. А сам он не лез с расспросами: гордость не позволяла.
Кроме того, он побаивался инженера Потапкина. Инженер Потапкин, наверное, думает, что он, Валерик, только и делает, что шляется по бульвару и пристает к девушкам. Ну и пусть думает!
Одно только обидно: на яхту к ним теперь не попадешь. Раньше Потапкин обещал взять его, Валерика, в команду, а теперь, после встречи на бульваре, можно и не заикаться об этом. Плакала яхта.
Ну и пусть!..
Гордый Валерик долго крепился — и не выдержал наконец. Он подошел к Юре, спросил, глядя в сторону:
— Вам по вечерам помогать не надо?
— По вечерам? — Юра внимательно посмотрел на него. — Откуда ты знаешь, что мы делаем по вечерам?
— Не глухой же я… Что вы там делаете, я не знаю. Просто спрашиваю: может, помочь нужно?
— Как твои занятия в школе?
— Я уплотнюсь.
— Ладно, приходи завтра к восьми. — Юра назвал адрес Николая. — Только учти: никому ни слова о том, что ты увидишь. И Борису Ивановичу. Их работа — одно, наша — другое.
Валерик кивнул.
— И еще учти: когда-то Фарадей тоже был лаборантом.
— Фарадей?
— Ага. Правда, не в «НИИТранснефти», в Королевском институте. Так что перед тобой великое будущее.
Валерик ухмыльнулся.
— А как Николай Сергеевич ко мне отнесется? — осторожно спросил он.
— Я буду перед ним ходатайствовать. — Юра доверительно прибавил: — Я тебе сочувствую, потому что в душе я сам стиляга. Но почему-то не люблю стиляг.
— Значит, я приду, — сказал повеселевший Валерик.
Юра распахнул дверь и вошел в галерею. Все уже были в сборе. Николай и еще трое молодых инженеров возились с приборами. Им деловито помогал Валерик, нимало не подозревавший, что ему суждено стать героем этого дня.
— Где тебя носит? — сказал Николай, оглянувшись. — Мог бы сегодня пораньше прийти.
— Дяди Бовина супруга задержала и велела передать тебе горячий привет, — не задумываясь, ответил Юра.
— А гитару зачем притащил?
— Песни буду вам петь.
— Трепло! Давай-ка проверь соединения.
— Вот зачем гитара. — Юра заговорил серьезным тоном: — У нас камертонный генератор вибрирует под действием электромагнита, так? А электромагнит — лишнее магнитное поле. Паразитные частоты. Вот я и подумал…
— Понятно! — прервал его смуглолицый Гусейн Амиров. — По эталонному камертону можно настроить и гитару и камертонный генератор. Проще, чем электромагнитом. Правильно, дорогой!
— А продолжительность звучания? — спросил Николай.
— А много ли нужно? — ответил Юра. — Я трону гитарную струну, она зазвучит, и сразу завибрирует камертонный генератор. Секунды на две хватит. Для каждой отдельной позиции опыта вполне достаточно. Ну, начнем?
За шторой из голубого пластиката, отделявшей часть галереи, на большом столе была собрана установка. Это было все то же «ртутное сердце» и все тот же ламповый генератор с камертонным прерывателем. Но теперь над установкой возвышалось огромное кольцо Мёбиуса — перекрученная петля из прямоугольной медной трубки. К катушкам, окружавшим кольцо, был подключен выходной контур лампового генератора, а внутри кольца помещались весы с «ртутным сердцем».
Одноповерхностное кольцо Мёбиуса! Инженеры полагали, что под действием рожденного им поля натяжение поверхности ртути резко усилится и сожмет каплю так, что она перестанет пульсировать. Тогда можно будет, добавив в нее ртути до восстановления пульсации, вычислить по увеличению веса капли, насколько увеличилось поверхностное натяжение.
А потом, когда будет найдена нужная комбинация часто перейти на опыты с нефтепродуктами…
Николай включил батарею — для этого пришлось залезть под стол и потревожить Рекса, который мирно спал в углу.
Юра проверил соединения. Неоновая лампочка в рукоятке его отвертки то и дело вспыхивала розовым мерцающим огоньком.
— Все в порядке! — провозгласил Юра. — Начнем! — Он вынул из коробки эталонный камертон «ля первой октавы». — Частота прерывания — четыреста сорок герц…
Еще в XI веке итальянец Гвидо из Ареццо изобрел четырехстрочную систему записи нот. Пятая линейка добавилась на триста лет позже.
Этот же Гвидо назвал ноты первыми слогами строчек шуточного гимна певцов, просящих святого Иоанна уберечь их от хрипоты. В гамме Гвидо было только шесть нот; седьмая нота — «си» — была введена только в конце XVI века Ансельмом из Флоренции.[35]
В наше прозаическое время эталоны звуков — камертоны — помечают числом герц — колебаний — в секунду. А в будущем наивные «ре-ми-фа-соль» Гвидо из Ареццо будут, вероятно, полностью вытеснены цифрами. И любители оперы, восхищаясь певицей, будут восклицать: «С какой точностью она взяла частоту 1047 герц!»
Данн-данн, — тихонько и нежно вибрировал камертон в тишине галереи.
Юра торопливо подкручивал колки гитары. Потом настроили камертонный прерыватель, передвигая грузики на его ножках.
Теперь стоило тронуть гитарную струну, как контакты камертонного прерывателя начинали четыреста сорок раз в секунду разрывать цепь высокой частоты.
«Ртутное сердце» спокойно пульсировало в недрах загадочного поля кольца Мёбиуса. Наши экспериментаторы знали, конечно, что предстоят долгие и скучноватые поиски режима. Знали, что с первого раза опыт не даст ожидаемого эффекта. И все же… Все же в глубине души жила надежда: а вдруг «чудо» произойдет уже сегодня?
«Чуда» не было.
— Надо изменить условия, — сказал Николай. — Валерик, возьми камертон «си».
Данн, данн…
Юра пощипывал гитарную струну. Тишина.
И вдруг — резкий стук в дверь.
— Кто бы это? — сказал Николай. — Мать сегодня поздно придет.
Он отогнул занавеску, посмотрел — и сделал знак рукой.
— Конфиденция, — тихо сказал Юра.
Инженеры отошли от приборов и задернули штору. Теперь за шторой, возле установки, остался только Валерка со своим камертоном да Рекс.
— Больше жизни! — крикнул Юра. Ударив по струнам гитары и приплясывая, он запел в бешеном темпе:
Что ты ходишь, что ты бродишь, черноокая моя!
Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня…
Николай открыл дверь, и вошел Вова. На нем была синяя полосатая пижама.
