Стены из Хрусталя - Кэтрин Коути

Обернувшись, она встретилась глазами с вампиром, который успел проснуться и подпирал дверь. Ждет, поди, когда она еще выше юбку задерет. Радуется дармовому развлечению, предвкушает сытную трапезу. Она стянула его рубашку и, скомкав, швырнула ему. Пусть подавится своим благодеянием.

— Чего вы пялитесь? — спросила она грубовато. — А еще из благородных. Не стыдно?

Вампир начал одеваться, но от волнения все никак не мог попасть в рукав.

— Ну за что мне такое, а? — распалялся он. — Каюсь, убивал людей, но мало ли кто людей убивает. И рыцарем я был не то чтоб образцовым, но кодекс чести ни разу не нарушил… Так почему именно меня заперли в одной камере с бабой? Тьфу! Я ведь даже думать толком не могу, настолько вы мне мешаете! Правду говорят, от женщин все зло!

— Врете! — взвилась Эвике, глядя на него снизу вверх. — Зло — оно само по себе. Просто с появлением женщины иногда становится ясно, что зло уже было с самого начала! Так можно ли винить женщину, если она попросту привлекла к нему внимание?

— Не перечьте мне, мадам! Для споров с мужчиной у вас умишка не хватает!

— А вы раз такой умник, так давно бы вытащили нас отсюда!!

— Да как я нас вытащу, как, если я по рукам и ногам стянут цепями?!

— Нет на вас никаких цепей, глаза, что ли, протрите!

Тяжело дыша, они обменялись неприязненными взглядами.

— Вы только что надели рубашку, — попыталась урезонить его Эвике. — Будь у вас кандалы на руках, они бы вам помешали.

Но вампир досадливо отмахнулся.

— Ничего вы не понимаете. Эти цепи реальнее одежды. Они реальнее всего, что только есть.

Эвике дотянулась до керосиновой лампы и попыталась привстать, чтобы рассмотреть его получше — вдруг цепи и правда появились — но ойкнула, ступив опухшей ступней на ледяной пол. Хмурясь все сильнее, вампир наблюдал за ее попытками принять вертикальное положение.

— Вытяните ноги, — сказал он внезапно.

Сначала Эвике просто удивилась, и лишь затем вспомнила байки из детства, истории, рассказанные ночью под колючим одеялом, шепотом, чтобы ненароком не призвать злые силы. Правда, под злыми силами подразумевалась сестра Схоластика, которая запросто могла устроить взбучку не в меру болтливым подопечным.

— Еще чего! — возмутилась она, подбираясь. — Вы у меня кровь через пятку высосите! Знаю я вас, упырей. Наслышана.

Вампир хохотнул, но как-то невесело.

— Стану я возиться… Я кровь хотел разогнать…

— Вот видите!

— …чтоб вам полегче стало. Ну? Давайте их сюда!

Он присел рядом, и Эвике, каждый миг готовая отдернуться, осторожно положила ноги ему на колено. Сгорбившись, вампир начал добросовестно их массировать. Спутанные волосы лезли ему в глаза, но он даже не удосужился их смахнуть, настолько был поглощен процессом. Его жесткие, по-змеиному холодные пальцы не разогрелись даже от непрерывного трения. Но в общем и целом, получалось у него хорошо. Удивительно хорошо.

— У вас отлично получается, — жмурясь от блаженства, похвалила Эвике, а вампир нагнулся еще ниже и что-то промычал.

— На жене упражнялись? Коли так, повезло ей.

— Нет, — рыкнул он.

Вампир умолк, но когда Эвике уже подумала, что чем-то его оскорбила, невнятно пробормотал:

— На матери.

— Что?

— На матери, говорю. Мы жили на острове, там все время шли дожди. Как зарядят, так месяцами не кончаются. И туман с моря. Вот у нее ноги и опухали. Особенно когда она брюхатой ходила. После меня у нее еще двое сыновей было… то бишь, трое.

— Ой, как славно! — обрадовалась Эвике, любившая такая разговоры. — Выходит, у вас была большая и дружная семья.

— Да, — согласился вампир, — большая и очень дружная. Правда, один из братьев потом убил нашу мать, второй поспособствовал моей смерти, но в остальном жили мы просто замечательно. Лучше не бывает.

…Дождь сопровождал его всю дорогу от Лотиана и до Оркнейских островов, но если на корабле можно было спрятаться в каюте и покрикивать оттуда на лентяев-матросов, то на суше укрыться от него было негде. Казалось, что вода не падает с неба, а висит в воздухе неподвижными серыми нитями, и сэр Агравейн нетерпеливо махал рукой, пробираясь через мокрую завесу.

К замку он шел пешком. Коня решил не захватывать, тем более что овсом его все равно не накормят, дома и сена не допросишься. Да и задержится гость ненадолго. Перескажет матери последние сплетни, попросит ее благословения и — если повезет — потискает в темном уголке какую-нибудь служаночку посмазливее, да завтра же и отчалит. Всего-то делов.

Чего бояться?

Замок стоял на холме и походил скорее на груду замшелых камней, чем на королевские палаты. По холму рассыпались овцы, напоминавшие издалека размокшие хлебные крошки на зеленой скатерти. Зеленый цвет довлел над островом. Все, что попадало сюда, рано или поздно приобретало этот оттенок. Любил его и сэр Агравейн, но сегодня буйство красок показалось ему злорадством со стороны природы, настолько оно не совпадало с его настроением. И когда же прекратится треклятый дождь?

Перед воротами он снял доспехи, долго провозившись с кожаным ремешком шлема, который намок и никак не желал расстегиваться. Негоже въезжать в родной дом, как на поле брани. Но вместе с тем он облачался в другую броню, внутри себя, повторив с дюжину раз, что опасаться ему совершенно нечего. Хотя он не знал наверняка, сколько ему лет, но за двадцать точно перевалило, третий десяток не за горами. Уже не мальчик. Кроме того, он рыцарь, а разве рыцарей страшит женская болтовня?

Повидается с ней и уедет. Всего-то.

После смерти отца, короля Лота, замок окончательно обветшал, а четыре принца-оркнейца — славные рыцари Гавейн, Агравейн, Гахерис и Гарет — не посещали родные пенаты более десяти лет. Их мать, королева Моргауза, не изнывала от тоски по сыновьям. Но крайней мере, домой не звала. Тем паче удивился сэр Агравейн, когда получил от нее приглашение. В грамоте он был не силен, так что заставил гонца трижды перечесть письмо, но поскольку количество прочтений не повлияло на смысл написанного, в конце концов пинком прогнал беднягу из покоев. Хотя никаких страшных вестей послание не содержало, рыцарь был настороже. С чего бы матери вообще проявлять к нему интерес? И остальные сыновья умом не вышли, но его, грубого и нескладного Агравейна, она любила меньше всех.

Сама ему об этом говорила в детстве.

Каждый день.

Во дворе широко раскинулась лужа — ладью утопить можно, — и сэр Агравейн обогнул ее, направляясь к крыльцу под деревянным навесом. Трухлявые доски навеса прогибались под тяжестью росшего на них мха. На верхней ступеньке сидел худой мальчишка лет четырнадцати, в зеленых чулках и серой тунике. Высунув кончик языка, он стругал палку кинжалом. Каштановые волосы с проблеском рыжины, прикрывавшие плечи, были слишком длинными для слуги, и уже это обстоятельство взбесило рыцаря.

— Эй, парень, чего расселся? — напустился на него сэр Агравейн. — Доложи королеве, что к ней гость.

Мальчишка и бровью не повел.

— Оглох?

— Нет. Я принц, а не мальчик на побегушках, — отозвался он с тихой, прочувствованной гордостью.

Рыцарь перескочил через несколько ступеней и влепил ему такую пощечину, что мальчишка отлетел назад и ударился затылком о дверной косяк. Зарвавшихся слуг надо сразу одергивать. Матушка только спасибо скажет.

— Ты принц? Еще чего! Поговори мне тут, пащенок!

Нахальный паж поднялся, слизывая кровь с губы, и кинулся на обидчика, тоже молча. Только кинжал свистел, рассекая воздух. Причем метил пониже, негодник!

Рыцарь отступил в сторону, но подскользнулся на мокрой древесине и упал навзничь, прямо в жирную грязь. Туда же спрыгнул и мальчишка. Пыхтя, они начали возиться в луже, и если сила была на стороне рыцаря, то по части ловкости мальчишка оставил его далеко позади. Но когда сэр Агравейн все же ухватил его за волосы и пару раз окунул лицом в бурую жижу, это в высшей мере приятное и поучительное времяпровождение прервал спокойный голос:

— Как славно, что вы успели познакомиться, мальчики.

Королева Моргауза стояла на крыльце, и шлейф ее некогда алого, а теперь грязно-зеленого платья стекал по ступеням. Неприятели вскочили и посмотрели сначала на нее — виновато, потом друг на друга — со злобой.

Первым к ней подошел гость и поцеловал руку, которую мать протянула ленивым движением. Кожа ее стала дряблой и, казалось, едва держалась на тонких косточках. Из-под белого покрова, стянутого золотым обручем, выбивались седые волосы, неряшливые, как паутина. Сердце рыцаря сжалось. Он хотел упасть на колени и вымаливать прощение за свое затянувшееся отсутствие, но мать столь же равнодушно убрала руку и поверх его головы окликнула мальчишку, который топтался под дождем, не решаясь подойти.