Вечно жить захотели, собаки? - Фриц Вёсс

«Я не это хотел сказать!» — думает Виссе. Он сердится, что сам того не замечая, поддался настроению, чтобы только поважничать разболтал вещи, о которых его никто не спрашивал. Тем не менее, он продолжает:

— Французская военная техника, на которой обучалось боевое командование, хуже немецкой. Там, где румынским командирам удается приноровиться к немецкому командованию, они добиваются больших успехов!

— Вы имеете представление о французской военной технике? — спрашивает фон Цитцевиц.

— Не слишком большое, господин майор! — признается Виссе.

Цитцевиц улыбается и с удовольствием объясняет:

— Французская военная техника является наиболее утонченной, продуманной и совершенной! Просто для ее применения надо иметь нужные средства! Примерно так, как для изысканного французского обеда! Нам же слишком часто хватает только на добротный, сытный гуляш, у которого, конечно, тоже есть свои преимущества! — Майор доверительно прищуривается и дает Виссе понять, что такое мнение высказывается только офицерам, которые принадлежат к избранному кругу или которых считают достойными войти в него. — К сожалению, этот Сталинградский «котел» был приготовлен с небольшим количеством мозгового вещества и слегка подгорел!

«Наш человек», — ликует Виссе и высказывается прямо:

— Хотя германское командование было точно информировано о том, что 20-я румынская дивизия будет находиться в эпицентре русского наступления, ее там оставили, — на полосе обороны в девятнадцать километров, что было бы слишком и для германской дивизии. Да еще и без прикрытия правого фланга! Мы были разбиты при артобстреле противника и смяты русскими танками.

Обещанные штурмовые и противовоздушные орудия прибыли только тогда, когда фронт уже был уничтожен. Если бы подкрепление прибыло несколькими часами раньше, можно было бы предотвратить прорыв, удержать передний край обороны и сделать так, чтобы непрестанно атакующий противник был обескровлен в своих атаках. Две стоящие к югу от нас румынские дивизии должны были бы быть подкреплены танками, противовоздушными орудиями и боевыми самолетами! 29-я мотопехотная дивизия освободилась бы тогда, чтобы поддержать нас и устранить все возможные прорывы противника!

Фон Цитцевиц внимательно слушает Виссе, как будто ничего об этом не знает. Виссе, разгорячившись, продолжает:

— О планах противника все было точно известно, приближающаяся катастрофа была очевидна, и румын все же бросили в беде! Теперь на них хотят свалить всю вину и считают, что за их верность и стойкость с ними можно обращаться так пренебрежительно!

— Кто знал? — спрашивает фон Цитцевиц и встает. — Вам следует ограничиваться техническими терминами! — В его пренебрежительном взгляде недовольство, а еще больше сожаления.

У обер-лейтенанта сразу возникает ощущение, что он провалился на решающем экзамене.

— Румыны даже охотнее сражаются под германским командованием, хотя бы из-за более высокого довольствия… — мямлит Виссе.

Цитцевиц улыбается и, снова доброжелательный и человечный, дает молодому офицеру указание:

— Остатки 20-й дивизии по-прежнему останутся в едином румынском формировании. Та часть 1-й кавалерийской дивизии, которая находится в Гончаре, будет расформирована по германским частям. Я приказываю вам как германскому офицеру связи помогать полковнику Димитриу, чтобы расформирование было проведено немедленно.

Вы должны явиться завтра в десять часов к генералу фон Гартману, командиру 71-й пехотной дивизии, в Хартмансдорф. Там вы обсудите с господином майором Креве снабжение румын, которые будут получать довольствие в 71-й пехотной дивизии, пока не будет проведено расформирование. — Немного насмешливо он поясняет: — 71-я пехотная дивизия это выдержит. Она не отдала русским ни единой колбаски.

Фон Цитцевиц протягивает Виссе руку, и на его лице мелькает тень сочувствия к этому искреннему юношескому нерасчетливому мнению, которое ему даже немного импонирует.

— Генерал фон Гартман, как я слышал, вручит вам штурмовой пехотный знак!

И вот Виссе уже битых сорок минут ждет на пустой стоянке. Кремер, ничего не сказав, самовольно уехал куда-то на машине.

Чем больше Виссе мерзнет на пронизывающем ветру, тем больше вскипает в нем ярость. «Вот так всегда и бывает, когда бываешь слишком добреньким! Я из этого собаки Кремера отбивную сделаю», — ругается он и мчится, навстречу машине, которая, наконец, когда уже совсем темнеет, приближается из Гумрака.

— Я здесь уже околел от холода! — набрасывается он на Кремера, а тот сияет от радости. — С минуты на минуту генерал выйдет от главнокомандующего, а машины нет!

— Он ничего не скажет, потому что тоже получит! — Кремер протягивает Виссе две сосенки.

— Ну, откуда это у вас? — теперь сияет и Виссе.

— Рождество не бывает без рождественской елки, подумал я. Два уборщика под величайшим секретом срезали несколько сосен. Дрожали над ними, как скряги. Тогда я привел фельджандарма, который случайно оказался поблизости: «У меня строжайший приказ главнокомандующего привезти два красивых рождественских деревца, которые он дарит моему генералу!» — «Документ есть?» — недоверчиво спрашивает этот цепной пес. Я на него наорал: «Ты что, думаешь, что главнокомандующий подписывает тебе квитанцию, чтобы ты совал в нее свой нос? Тебе что, недостаточно его слова? Хорошо, тогда я доложу!» Сажусь в тачку и завожусь. Тут он самолично выбрал два самых красивых деревца. «Так позвони главнокомандующему!» — сказал я еще ему.

На этот раз проходит полчаса, прежде чем Татарану считает необходимым заговорить.

— Никто ничего не говорит, но операции «Гром» дается отбой, хотя Гот на реке Мышкова не продвигается. 20 декабря Адольф Гитлер позволил Паулюсу, удерживая Сталинград, прорываться навстречу Готу. Паулюс добился этого у Гитлера, а теперь ничего не предпринимает. Он ожидал, что Гитлер даст ему строжайший приказ, неважно, что из этого получится. Паулюс надеялся, что генерал-фельдмаршал фон Манштейн как главнокомандующий группы сухопутных войск лично прилетит в «котел», чтобы поддержать своего командующего армией, отдать однозначный приказ о прорыве и отвечать за это перед Гитлером! Он очень разочарован и чувствует себя покинутым, потому что Манштейн только посылал уполномоченных, которые проводили совещания, зондировали положение и передавали советы.

Сегодня мне было его жаль и как солдата, и чисто по-человечески! — рассказывает Татарану. — Кубанская армия вопреки приказу Гитлера уже два месяца готовилась к отступлению, перебралась в Крым и оказалась в безопасности. Меня удивляет то, как старательно Паулюс еще ужесточает и без того строгие приказы фюрера и выполняет их! Как жесток может быть слабый человек!

Я рассказал ему, что некоторые из моих солдат сбежали, но полковник Димитриу со всей строгостью восстановил порядок и приказал привести в исполнение два смертных приговора. Ему это показалось слишком мягким. «В борьбе против большевизма пощады быть не может. Победа или смерть! — таков девиз», — заявил он. Это останется фразой, если он, по крайней мере, не будет сам примером бескомпромиссного духа. Он должен бы вести солдат на врага, а не заставлять их умирать от голода, не вешать и не расстреливать их!

В желтоватом конусе света маскировочного фонаря в снегу лежит что-то темное.

Кремер направляется к этому темному пятну, и машина проваливается в сугроб. Генерал молча стоит и смотрит, как Виссе и Кремер переворачивают на спину неподвижное тело. Высокая пастушья папаха валяется рядом в снегу. Кремер отводит румынскому солдату густые черные волосы со лба и освещает лицо фонарем. Восковое лицо, заросшее щетиной, исхудало до костей. Труп уже окоченел.

— Наверное, из 1-й кавалерийской дивизии! — считает Виссе.

— Умер от голода и холода! — Кремер быстро выкапывает лопатой могилу в снегу. — Бедняга! Вот что ждет нас всех… А дома — мать, жена и малыши, они тоже ждут! Завтра Рождество! Как мне опостылела эта болтовня по радио и в газетах о героях Сталинграда!

Ах, какое Рождество! В светлом небе разбросаны звезды. Лопаты, скребущие снег. Что за домашний звук, словно дворники — после выпавшего, сверкающего волшебной белизной снега — расчищают своими длинными лопатами тротуары… Но это солдаты, которые расчищают подходы к своим бункерам. Продвигаясь на юг по компасу, поздней ночью они добрались до Басаргино. С воем метель наметает снег в бункер, вырывает дверь из рук Виссе и громко захлопывает у него за спиной. Он рад, что вернулся, что снова в безопасности, как дома, и с удовольствием мелкими глотками, отхлебывает горячий чай, чувствуя, как согревается все внутри.

Еще в темноте, перед рассветом, Виссе и Кремер выезжают, чтобы, согласно приказу, в десять уже быть в штабе 71-й пехотной дивизии в Хартмансдорфе.