С вождями и без них - Георгий Шахназаров

Быстрое, по тогдашним меркам, возвышение (кандидат, потом член Политбюро, ведущий поочередно с Черненко заседания Секретариата) укрепило убеждение, что вскоре на Старой площади воцарится новый лидер, свежие ветры расчистят затхлую атмосферу, грядут благотворные перемены. У нас в семье это для "конспирации" окрестили по Беккету "ожиданием Годо". Дома интересовались, как там Годо, обсуждали его шансы. Такое же настроение преобладало в цековских коридорах. Помню, после смерти Андропова замы собрались в кабинете Рахманина, ждали его возвращения с заседания Политбюро. Он пришел расстроенный, к общему разочарованию, сообщил, что председателем похоронной комиссии, то есть очередным вождем, утвержден Черненко.

Олег не догадывался, какая судьба ждет его при генсеке Горбачеве. Ему, как и всем, надоело видеть на престоле беспомощных старцев, но он имел весьма превратное представление о новом лидере. Полагая, что тот, с его энергией и задором, начнет с "закручивания гаек", Рахманин опубликовал в "Правде" под псевдонимом (Ковалев) пространную статью, смысл которой сводился к необходимости укрепить расшатавшуюся блоковую дисциплину в соцсодружестве и подтвердить право Москвы на "интернациональную солидарность". Она была принята за подтверждение так называемой доктрины Брежнева, вызвала переполох в столицах союзных государств и привела в крайнее раздражение Горбачева. Советским послам было дано указание разъяснять друзьям, что новое руководство не имеет никакого отношения к этой статье, напротив, придерживается мнения, что каждая партия должна самостоятельно определять политический курс и нести ответственность перед своим народом.

При первой же встрече с партнерами новый советский лидер недвусмысленно дал понять, что не намерен навязывать им свой курс. Истинной "доктриной Горбачева" в отношении стран Восточной и Центральной Европы стало невмешательство, хотя те не сразу в это поверили. Чему удивляться - многие историки до сих пор не верят, хотят дознаться, не лукавил ли тогда Михаил Сергеевич, не пытается ли теперь выдать нужду за добродетель. Нет, не лукавил, в противном случае Европа и мир по-прежнему были бы разделены на блоки, разгороженные Берлинской стеной.

Неудачная эскапада лишила Рахманина шансов "унаследовать" отдел, на что у него были основания рассчитывать. После ХХVII съезда партии (февраль-март 1986 г.) он остался в составе ЦК, но ушедшего на покой Русакова заменил никем не ожидавшийся в такой роли Вадим Андреевич Медведев. Между тем это было одно из самых продуманных кадровых назначений нового генсека. "Поручая" соцсодружество близкому своему соратнику, он брал под личный контроль важнейшее в то время направление внешней политики. А доверяя вести здесь дела квалифицированному экономисту, давал понять, что отныне первостепенное значение будет придаваться экономическому сотрудничеству.

Странным образом рисуется в общественном мнении облик политических деятелей. Одни видятся намного более почтенными, чем того заслуживают, других молва обкрадывает достоинствами и награждает несвойственными пороками. Из двух ближайших сподвижников Горбачева Яковлев был ее явным любимцем, Медведев пасынком. Вероятно, тому виной было и неравномерное распределение ораторских дарований - суховатая "профессорская" речь Медведева уступает образной публицистической риторике Яковлева. Свою роль сыграли характеры: Александр Николаевич везде, где можно было, оказывался на виду, под лучами телесофитов, Вадим Андреевич - даже там, где трудно было, выбирал тень, избегал выходить на авансцену. Должно быть, есть и такой фактор, как прихоть, каприз фортуны. Яковлев был Мирабо горбачевской перестройки, подбирающим славу, которая достается глашатаям, трубачам. Медведева в этом смысле можно уподобить усердному методичному организатору Карно.

Но при всех личностных особенностях подноготная пристраст-ной оценки двух этих деятелей все-таки в существенном различии их ценностных установок. Яковлев импонировал журналистской братии, большинство которой было изначально настроено на либеральный лад, своим крайним, я бы употребил здесь ленинское выражение, зряшным отрицанием марксизма и безоговорочным поношением советского опыта. Медведев был им неугоден отказом перечеркнуть все, чему поклонялся, метнуться, подобно маятнику, из одной крайней точки в другую, своей умеренной, взвешенной, по сути центристской позицией. "Акулы пера" и камеры соответственно отретушировали его политический портрет, а потом сами приняли этот искаженный образ за правду. До сих пор иной интервьюер от телепрограммы, выясняющей "как это было", спрашивает, ничтоже сумняшеся, почему Горбачев решил в какой-то момент заменить прогрессивного Яковлева в роли главного идеолога консервативным Медведевым.

Да не было, господа, замены демократа на ретрограда, потому что Вадим Андреевич демократ не худшей пробы, чем Александр Николаевич. Признаюсь, назначение это произошло не без моего участия. Как-то, когда я уже был помощником генсека, мы с Михаилом Сергеевичем работали вдвоем в его кабинете, и он поделился своим беспокойством ситуацией в средствах массовой информации: перестройку со все большим остервенением клюют чикины слева и коротичи справа, на телевидении обозреватели то и дело передергивают факты, в искаженном виде представляя нашу политику, идеологи бездействуют, утратили инициативу, вяло обороняются, самого Яковлева приходится защищать от нападок, в то время как надо наступать, доказывать, убеждать. Недавно в "Московских новостях" Гельман напомнил мысль Пастернака: событиями управляют те, кто властвует над умами.

Тогда я и высказал мнение, что стоило бы "рокировать" Яковлева с Медведевым. Вадим Андреевич обладает организаторским даром и сумеет сладить с журналистской стихией; Александр Николаевич с большей охотой займется продвижением "нового мышления" на международной арене; одновременно появится основание отвести от идеологии его антагониста Лигачева. Шефу идея пришлась по душе. Советовал я, исходя исключительно из интересов дела, как их понимал в тот момент, но, боюсь, доставил Медведеву много головной боли. С обычной для себя ответственностью он взялся наводить порядок в "информационном омуте", а всякий, кто у нас берется за такую задачу, пусть даже речь идет о порядке элементарном и вполне разумном, становится мишенью призываемых к порядку. С тех пор и потянулась за ним незаслуженная репутация чуть ли не "гонителя" вольной мысли.

Для меня Вадим Андреевич - образец питерского интеллигента. Умный, порядочный, скромный, без усилий и самолюбования ставящий на первое место общественное благо. Человек, которого не бросает в жар и холод перемена места в жизни, остающийся самим собой во всяких обстоятельствах. Такое впечатление сложилось с первых встреч, когда он был заместителем заведующего отделом науки, потом ректором Академии общественных наук, и укрепилось в течение нашей совместной работы, практически не прерывавшейся с его приходом в Отдел ЦК. Тогда он был моим непосредственным начальником, теперь трудится над экономическим разделом исследования, которым мне доверено руководить. В роли начальника и подчиненного одинаков: охотно уступит, если вы его сумели убедить, в противном случае упрется: кто бы ему ни указывал, хоть и Горбачев, будет стоять на своем.

В отделе начал с того, что собрал руководящий состав и "обнародовал" свои представления о научном управлении. Секретарь ЦК не мешает своим замам самостоятельно действовать на порученных им участках, они тоже не досаждают ему пустяками, обращаются за помощью только тогда, когда недостает полномочий. Никто не поверил. Привыкнув при Русакове к тому, что никакая, даже самая малозначная, бумаженция не должна проскочить мимо бдительных очей "зава", сунулись, как обычно, к начальству и получили "отворот". Внедренный всерьез принцип персональной ответственности довольно скоро обнаружил, у кого недостает деловой хватки и, что еще хуже, чьи взгляды не соответствуют "новому мышлению". Поручив Рахманину подготовить ряд концептуальных записок, Медведев остался недоволен содержанием и стилем представленных проектов, оказался перед необходимостью собственноручно править тексты и нашел выход в учреждении поста еще одного первого зама для меня. Разлад с Рахманиным углублялся. В конце концов ему предложили место ректора Ленинской школы (официально именовалась Институтом общественных наук), но Олег, то ли от обиды, то ли из других соображений, отказался и предпочел уйти на пенсию.

Вадим Андреевич объездил всех наших "подопечных" и принялся перестраивать в прагматическом духе устаревшую систему сотрудничества, о чем потом поведал в книге*. Я подстраховывал его в отдельской рутине. Кроме того, мы "на пару" написали и направили генсеку несколько записок с далеко идущими предложениями о назревших реформах. Отклика на них не последовало, но, вероятно, кое-какие мысли оказались небесполезными.