Витязь в медвежьей шкуре - Степан Кулик

— Да, Степан, умеешь ты удивить… — Рыжий Лис нагнал меня и пристроился с левого боку. Не вровень, но так чтобы можно было разговаривать, не поворачивая головы.

— И чем же?

Настроения для беседы не самое подходящее, но все-таки лучше, чем в очередной раз возмущаться, мол: «Дурят нашего брата. Ох, дурят! Внутри у средневекового рыцаря наши опилки». В книгах и фильмах все такое яркое, красивое, благородное, романтическое — а сунулся в него, получите грязь, кровь и навоз… Да еще в таких количествах, что никакими фиалками не занюхать…

— Я думал, что уже немного изучил твой характер… И считал, что как только ты увидишь трупы крестьян, то лично порубишь всех в капусту, или — велишь повесить… А ты вон как все повернул.

— Ну, тут все просто… — я с важностью отмахнулся. — Они разбойники и не достойны скрестить со мной оружие. А казнить всех без разговоров — значит опуститься до их уровня. Самому записаться в убийцы или палачи…

— Угу… — капитан хмыкнул как-то очень неопределенно.

— Осуждаешь?

— Нет, Степан… — Лис немного помолчал. — Я тебе не мешаю?

— Говори…

— Я родился и вырос в селе, принадлежащем виконту Флахбергу. Сам виконт наезжал в свое имение два раза в год — на Рождество и день святого Августина, именины его отца. А старый граф жил в замке постоянно. Он еще до моего рождения в какой-то битве обезножел. Так вот, чтобы старому господину не было скучно, к нему каждый день приводили сельскую детвору, слушать его рассказы. За это нас кормили обедом, а иногда и пару пфеннигов давали. Большую часть времени старик бормотал какую-то несуразицу, в которой и одного слова нельзя было разобрать, но иногда его словно подменяли, и он часами четко повторял одну и ту же фразу. Тогда я мало понимал, но запомнил.

— Что-то я, Фридрих, тоже не понимаю, к чему ты клонишь?

— Однажды он полдня повторял такие слова… — Лис помолчал секунду, наверное, хотел отделить паузой свои слова от цитаты. — Враги есть у каждого человека. Храбрец воюет сразу со всеми. Умный — уничтожает врагов по одному. И только мудрец сумеет насладиться их поединком.

— Красиво сформулировано.

Хоть в Трактат Учителя Суня записывай. Фома оценил бы…

— Степан… Ваше сиятельство! — голос капитана наемников мне нравился все меньше. Обычно такие обертоны появляются только в минуты величайшего напряжения. Когда ребром стоит вопрос о жизни и смерти… или о любви. Черт, неужто пырнет ножом в спину?

— Я воюю уже больше десяти лет. Сменил множество нанимателей в шести странах, но только сегодня по-настоящему понял и оценил слова старого графа. Вы победили равного по силе врага, не пролив ни капли крови своих воинов. Клянусь, для меня великая честь служить вам! Ваше сиятельство, господин барон!.. — Фридрих выхватил из ножен свой кошкодер и бухнулся на колено. — Вы примете мою присягу?

«Фу ты… Так и заикой человека сделать недолго!»

— Лис, — я сперва вытер пот с чела, а потом поднял капитана с земли. — Я не могу этого сделать… — и торопливо продолжил: — Ведь мы с тобой друзья! А дружба не нуждается в клятвах и присягах. Верно?

— Да. — В глазах Рыжего Лиса, как в калейдоскопе, менялись местами недоверие и радость.

— Ну вот. Так что прекратим эти нежности, а то воркуем, как пара голубей… и пошли обратно. Кажется, там уже все закончилось.

Фридрих переключался не так быстро. Какое-то время он еще хлопал белесыми ресницами, усиленно сопоставляя полученную информацию с вшитыми шаблонами, и только потом сунул меч в ножны.

— Спасибо…

— Сочтемся…

— Господин ба…

— Степан. Ты обещал.

— Да, ваше сиятельство. Прости… те… — Лис окончательно запутался, и я дал себе слово больше не поправлять друзей в разговоре. Меня не убудет, а если им так привычнее, пусть себе тешатся… — Степан, можно еще один вопрос задать? Почему бы тебе не бросить Шварцреген, не взять мою компанию и не двинуться куда-то дальше? Ведь если ты хоть изредка станешь проделывать такие штуки, как сегодня, от ландскнехтов отбоя не будет, и компания меньше чем за год вырастет в настоящую армию.

— И?

— Не понимаешь? Ты сможешь завоевать себе любой город или богатый замок.

— Ага, — я едва удержался, чтоб не засмеяться. Похоже, пришла моя очередь вспоминать детство и чужую мудрость. — Теперь ты послушай мою историю… Однажды через село проходил купеческий обоз, и купец обратил внимание на человека, лежащего в саду под грушей. Все крестьяне трудились, а этот жевал грушу и глядел в небо. «Ты почему ничего не делаешь?» — спросил лежебоку купец. «А зачем?» — вопросом на вопрос ответил тот. «Ну как? Ты, например, мог бы собрать груши и отвезти их на базар». — «Зачем?» — «Продал бы их, деньги получил». — «Зачем?» — упорствовал лентяй. «На вырученные деньги купишь то, что нужно твоим односельчанам. Продашь им и заработаешь еще больше. Потом — еще и еще… Понимаешь?» — «Нет…» — «Вот болван! — потерял терпение купец. — Станешь богатым человеком. Сможешь целыми днями лежать себе в саду и ничего не делать!» — «Так я и без этого ничего не делаю…»

Я помолчал, глядя на Фридриха.

— Понял смысл?

— Не совсем…

— Ты жалеешь о том, что я не могу бросить свой замок, чтоб отправиться на завоевание другого замка.

— Да разве это замок?!

— Согласен, до шедевров фортификационного зодчества Шварцрегену… кстати, если замок мой — надо его переименовать как-то веселее. В Звенигород или Счастливцево… — я остановился, возвращая утерянную нить размышления. — Так вот, дружище Лис. Какой бы расчудесный город или замок мы с тобой ни взяли на меч, для жителей тех мест мы навсегда останемся завоевателями, чужаками. А здесь — мы уже свои. И если не станем дурить — эта связь только окрепнет. Теперь ответь: какая крепость самая неуязвимая?

— Где стены неприступные?

— Нет, Лис. Самая неприступная крепость та, защищать которую будут не только воины, но и каждый житель. От мала до велика… И все, хватит об этом. Пошли обратно. Слышишь — наши гладиаторы окончательно затихли. Значит, пора подводить и оглашать итог.

Судя по представшей картине, поединок «Польша — Германия» с разгромным счетом «4:4» завершился сокрушительной победой поляков. Четыре рыцаря и четыре шляхтича лежали на земле, не подавая признаков жизни. Впрочем, глядя на большие темные лужи вокруг тел, было понятно, что подавать нечего. Даже если они умерли не сразу, то теперь жизнь окончательно ушла вместе с вытекшей кровью.

Уцелевшие шляхтичи отдыхали после боя, сидя прямо на телах поверженных врагов. Увидев меня, они тяжело поднялись, готовые выслушать свой приговор. Оба раненые, стояли, пошатываясь и тяжело дыша, из-за обилия крови, покрывавшей их лица и руки, трудно было понять, которая их собственная, а где чужая.