Сочинения - Григорий Турский

О прекрасный и удивительно умный король! Он так уразумел хитрость еретиков, что они никак не могли скрыть от него то, о ча позднее намеревались просить его. Во время обеда король сказал присутствующим епископам: «Прошу вас удостоить меня завтра в моем доме вашего благословения, и да будет мне приход ваш благостным, дабы я грешный, когда на меня изольются слова вашего благословения, был бы через это спасен». После его слов мы все поблагодарили его и, закончив трапезу, поднялись.

2. А на следующее утро, когда король посещал святыни, чтобы там помолиться, он подошел к нашему жилищу, ибо там находилась базилик святого аббата Авита, о котором мы упоминали в книге о Чудесах [1264]. Признаюсь, я поднялся ему навстречу обрадованный и, сотворив молитву, попросил его удостоить вкусить в моем доме святые дары блаженного Мартина. Он не отказался, вошел приветливо и, вкусив из чаши, пригласил нас на обед и ушел радостный. В то время Бертрамн, епископ Бордо и Палладий, епископ Сента, были в большой немилости у короля из–за того, что они приняли выше упомянутого мною Гундовальда [1265]. Но больше всего гнев короля навлек на себя епископ Палладий, потому что тот часто его обманывал. В самом деле, незадолго до этого остальные епископы вельможи короля подвергли их допросу, выясняя, зачем они принял Гундовальда и зачем по его [Гундовальда], не имеющему силы, повелению рукоположили Фавстиана в епископы Дакса [1266]. Однако епископ Палладий, сняв вину за рукоположение Фавстиана с митрополита Бертрамна возложил ее на себя, говоря так: «У моего митрополита сильно болел глаза, а меня, обобранного и униженного, привели против моей воли в этоместо. И я вынужден был сделать только то, что приказывал тот, кто уверял, что он получит всю власть над Галлией». Когда об этом стал известно королю, он так сильно разгневался, что с трудом согласился пригласить на обед тех, кого он до этого не принимал. И вот когда вошел Бертрамн, король спросил: «Кто это?». Ведь он давно его не видел. И сказали ему: «Это Бертрамн, епископ города Бордо». Тогда король oбратился к нему со словами: «Вот спасибо тебе за то, что ты так сохраняешь верность своему роду! Ведь тебе следовало бы знать, любезнейший отче, что ты доводишься нам родственником по нашей матери [1267], и ты не должен был напускать эту чуму на своих родичей». Когда Бертрамн выслушал эти и подобные им слова, король обратился к Палладию, молвив: «Да и ты, епископ Палладий, достоин не большей благодарности. Ибо ты трижды, — что недостойно и говорить о епископе, — нарушил клятву мне, отправив письма, полные коварства. В одних письмах ты просил у меня прощения, а в других письмах приглашал брата моего [1268]. «Господь да будет судьею в деле моем» [1269], ибо я всегда старался содействовать вам как отцам церкви, а вы все время хитрили со мной». А епископам Никазию и Антидию король сказал: «Скажите же и вы, святейшие отцы, что вы предприняли для блага нашей страны и сохранности нашего королества?» [1270]. В то время как те безмолвствовали, король, омыв руки и получив [221] благословение от епископов, сел за стол с радостным и довольным выражением на лице, словно он ничего и не говорил о неверности по отношению к нему.

3. Между тем когда пир подошел к разгару, король повелел, чтобы я приказал петь моему диакону, который утром за мессой пел псалом–респонсорий [1271]. Когда тот пел, король опять повелел мне просить всех присутствующих епископов петь для короля, так что каждому клирику досталась бы своя часть службы. И во исполнение воли короля я попросил их, и каждый как мог пропел псалом–респонсорий в присутствии короля.

Когда же разносили блюда, король сказал: «Все это серебро, которое вы видите, принадлежало вероломному Муммолу [1272], но теперь, благодаря господу, перешло в наше распоряжение. Пятнадцать таких больших блюд, как то, что вы видите, я уже пустил на монету, и у меня теперь осталось только вот это и другое, весом в сто шестьдесят фунтов. Да и зачем бы я оставил себе больше, чем мне нужно для ежедневного пользования? У меня, к несчастью, только один сын Хильдеберт, коему достаточно сокровищ, оставленных отцом; и из вещей этого презренного [Муммола], найденных в Авиньоне, я уже позаботился кое–что переслать ему. Остальное же серебро нужно будет раздать на нужды бедным в церквах».

4. «Об одном только прошу вас, святители господни, — продолжал король, — это чтобы вы молили о милосердии господнем для моего сына Хильдеберта. Ибо он человек умный и деятельный, и едва ли за многие годы найдешь столь осторожного и энергичного мужа, как он. И если бог сочтет его достойным, чтобы даровать ему власть в этой галльской стране, то, может быть, будет надежда на то, что наш весьма обессиленный род благодаря ему сможет воспрянуть. И я верю, что так и будет по милосердию божию, потому что при появлении мальчика на свет было такое предзнаменование. А именно: когда брат мой Сигиберт в святой день пасхи стоял в церкви и когда вышел вперед диакон со святым Евангелием, к королю подошел вестник; и в один голос с диаконом, читавшим Евангелие, вестник сказал «У тебя родился сын». Посему весь народ при этом одновременном возвещении единодушно восклицал: ,,Слава вседержителю богу!». Кроме того, Хильдеберт принял крещение в святой день пятидесятницы [1273] и наконец возведен в короли в святой день рождества господня [1274]. Поэтому если ваша молитва будет с ним, то он с божьей помощью сможет править». И по слову короля все обратились с молитвой к господу, моля о том, чтобы его милосердие сохранило обоих королей. Тогда король добавил: «Правда, мать его, Брунгильда, грозила мне смертью, но я нисколько ее не боюсь. Ибо господь, который вырвал меня из рук врагов моих, спасет меня и от ее козней».

5. В ту пору король во многом обвинял епископа Теодора [1275], угрожая, что если тот явится на собор, то он опять отправит его в изгнание, говоря так: «Я ведь знаю, что ради этих людей он велел убить моего брата Хильперика [1276]. И наконец я не вправе считать себя мужчиной, если я не отомщу за его смерть в этом году». Я ему ответил: «А кто погубил Хильперика, как не его же злодеяния и твоя молитва? Ведь [222] Хильперик сознательно строил тебе множество козней, которые и привели его к смертельному исходу. Говорю же я так потому, что ясно уразумел это из сонного видения, в котором я видел, что как будто Хильперик уже с выбритой тонзурой посвящается в сан епископа; затем его посадили в простое, покрытое сажей, епископское кресло и понесли, а впереди шли люди со светильниками и свечами». После моего рассказа король молвил: «А я видел другой сон, возвестивший о его гибели. Якобы привели его ко мне, скованного цепями, три епископа, из которых один был Тетрик, второй — Агрекула, третий — Ницетий лионский. Двое из них говорили; «Просим тебя, освободи его от цепей, накажи и выпусти». Тетрик, возражая им, отвечал с горечью: «Не будет сего, а гореть ему в огне за его злодеяния». И пока они довольно долго переговаривались, как бы споря между собой, я замечаю вдали медный котел, который стоял на огне и сильно кипел. Тут я заплакал. А несчастного Хильперика схватили, переломали ему руки и ноги и бросили в котел. И он мгновенно так разложился и рассыпался в пару, что от него совершенно не осталось никакого следа». Дивясь рассказу короля, мы окончили трапезу и поднялись.

6. И вот на следующий день король отправился на охоту [1277], Когда он вернулся, я ему представил графа Бордо Гарахара и Бладаста, которые, как я сказал выше, укрылись в базилике святого Мартина [1278], потому что они были связаны с Гундовальдом. Но так как я еще раньше просил за них и ничего не мог добиться, то на этот раз я сказал так: «О король, да выслушает меня величество твое! Се от господина моего послан я послом к тебе. Но что скажу я пославшему меня, если ты не хочешь дать мне никакого ответа?». А он в изумлении говорит: «Кто же твой господин, пославший тебя?». Я усмехнулся и говорю ему: «Блаженный Мартин послал меня». Тогда он приказал привести к нему упомянутых людей. Но когда они предстали перед его очами, он начал укорять их во многочисленных вероломствах и преступлениях, называя их хитрыми лисицами. Однако он вернул им свое расположение и возвратил им все, что у них было отнято.

7. Когда же наступило воскресенье [1279], король поспешил в церковь на праздничную мессу. Братия же и епископы, присутствовавшие там, предоставили епископу Палладию совершать богослужение. Но когда он начал чтение из пророков [1280], король спросил: «Кто этот человек?». И когда ему ответили, что службу начал епископ Палладий, король, обуреваемый гневом, сказал: «Он всегда был неверным и вероломным, а теперь он произносит святые словеса. Я сейчас же уйду из этой церкви, чтобы не слышать, как мой враг произносит пророчества». И с этими словами он направился к выходу. Тогда епископы, смущенные унижением брата, сказали королю: «Ведь мы видели, что он присутствовал у тебя на пиру и что ты получил из его рук благословение. Так почему же теперь король им пренебрегает? Если бы мы знали, что он тебе ненавистен, мы обратились бы к другому, который совершил бы эту службу. Теперь же, если ты позволишь, пусть он продолжает начатое. А затем, если ты в чем–либо обвинишь его, то будет произведено строгое расследование по церковным канонам». Но Палладий с чувством большого унижения уже ушел в ризницу. [223] Тогда король велел его позвать и заставил его продолжать мессу. Когда же во второй раз Палладий и Бертрамн были приглашены на королевскую трапезу, они поочередно в раздражении бросали друг другу многочисленные упреки в прелюбодеянии и распутстве [1281], и даже в клятвопреступлениях. Многие смеялись по этому поводу, но некоторые, более дальновидные, сокрушались, что вот так среди епископов господних начинают произрастать диавольские плевелы. И вот, уходя от короля, они дали клятву и выставили поручителей в том, что они предстанут перед собором в десятый день перед ноябрьскими календами [1282].