Том 9. Рассказы. Капкан - Синклер Льюис

Хозяева сделали все, чтобы оправдать надежды гостей.

Ральф осушил стопку самогона, к счастью, разбавленного лимонадом, так что теперь он напоминал вкусом не купорос, а всего лишь бензин.

На любезное подношение трапперов Джо, как водится, ответил такой же любезностью: предложил им отведать настоящего шотландского виски. Его предложение было принято — и еще как! — а в три часа ввалился Папаша Бак с галлоном цветочного вина и тоже с идеями насчет вечеринки — и пошло веселье.

Разумеется, Элверна должна была расцеловать «дядюшку Па», и, разумеется, после этого она не могла не расцеловать Игана и Реншу, чтобы гости не подумали, что она оказывает кому-то предпочтение.

К пяти часам весть о происходящем неисповедимыми путями достигла Нелса Стромберга — помощника Макгэвити по «Компании Гудзонова Залива» — и агента «Братьев Ревийон» Бирмайера; но к пяти часам с Ральфа было достаточно. Он издавна привык считать, что для успешного ведения судебных дел рекомендуется пить не более пяти рюмок виски с содовой подряд.

— Давай-ка смоемся в лавку, — услышал он шепот Джо. — Устроим себе передышку.

Как сельский магазин, где в полумраке на полках пылятся сапоги минувших идиллических времен и патентованные лекарства, составленные по давно забытым рецептам, а воздух пропитан запахом сена и жевательного табака; как корабельная лавка, где торгуют фонарями для нактоуза, старинными рострами, просмоленными канатами и прочими экзотическими товарами, — так выглядело изнутри бревенчатое здание «Торговой Компании Истера». Содержалось оно аккуратно: Джо был такой же заботливый хозяин, как Элверна, а еще заботливее был его неулыбчивый помощник, метис-везлеянец, беззаветно преданный хозяину, но никогда не переступавший порог его дома, ибо там водились игральные карты и спиртные напитки.

Чисто выметенная, прибранная, лавка была все равно насквозь пронизана романтикой Севера. Здесь висели двубортные охотничьи полупальто: алые, зеленые, рыжие, ярко-синие; рубахи в полоску или клетку немыслимых и пламенных тонов; здесь были кожаные сапоги лесорубов на резиновом ходу; парки из шкур карибу, купленные у эскимосов, что приходят с товаром в Брочет на озеро Оленье; здесь были сети для ловли красной рыбы и смертоносные винтовки для охоты на лося; капканы для бобра, огромные капканы для медведя, волчий яд, ряды блестящих красных консервных банок: лосось, персиковый компот, джем. На одном конце прилавка красовались шляпы — воплощенная мечта какой-нибудь готтентотской модницы. Если бы взять розовую соломенную шляпку, обмазать клеем, вывалять сперва в разноцветных перьях, а потом — в медных бляшках и пряжках и наконец погрузить в ворох бархатных обрезков, выметенных из-под всех столов очень большой мастерской дамского платья, — получилась бы именно такая шляпа.

— Страх божий, да? — сказал Джо. — А скво их обожают. Ты бы здесь побыл в день выплаты договорных: каждая вторая спешит в лавку; купит, наденет — ситцевая юбка, шаль, а сверху шляпа-и выплывает на улицу.

В темном боковом чулане были сложены тугие кипы шкурок мездрой наружу — отвратительной, телесного цвета мездрой. Ральф был разочарован. Он представлял себе, что меха будут лежать лоснящимися грудами, словно во дворце мифического северного владыки. А эти кипы были столь же поэтичны, как связки березовой коры, только в десять раз тяжелен. Впрочем, он понимал, что, проделав долгий путь в Лондон, на лодках и волоком, в товарном вагоне и трюме парохода, они похорошеют вновь, мягко лягут на плечи женщин с Вандомской площади, блеснут в окне лимузина, с шорохом проносящегося сквозь окутанный туманом Мэйфэр.[91]

Джо провел его в свою контору, расположенную за лавкой, очень деловито обставленную; конторский стол светлого дуба и сосновые желтые ящики для бумаг могли бы вызвать у Ральфа нежелательные воспоминания о юридических конторах и работе, но этого не произошло. После нестройного гомона, бушевавшего вокруг Элверны, в этой прозаической обстановке было особенно покойно.

— Тебе этот кавардак ничего? Они народ славный, Ральф, — вздохнул Джо.

— Я знаю…

— Если бы понадобилось вытащить тебя из воды или нести на себе из лесу со сломанной ногой, даже рискуя собственной жизнью, ни один бы не задумался.

— Знаю.

— Ральф. Скажи, с какой стороны грянет беда?

— Ты о чем?

— То ли с Элверной случится что-то страшное, то ли со мной или с другим дуралеем — а нет, так со всеми тремя. Я точно знаю.

Точно знал это и Ральф — и при всем своем профессиональном уменье заговаривать зубы встревоженным клиентам не нашелся, что ответить.

Оба сидели, пригорюнясь. Было слышно, как в доме хрипит патефон и шаркают под звуки фокстрота тяжелые башмаки. «Пусти, Джордж! Отвяжись, тебе сказано!» — донесся визг Элверны.

Джо вздохнул.

Но вот послышались другие звуки: трах-трах-трах. Ружейные выстрелы.

— Кто бы это мог быть? — без особого интереса произнес Джо.

Они вышли через лавку на низенькое крыльцо и окинули взглядом озеро. Ральф различил вдали только лодку с неясной человеческой фигурой на корме. Но Джо тотчас воскликнул:

— Ну, теперь пойдет кутерьма! Кудрявый Эванс — полисмен нашего округа из Манитобской Полиции — душа парень, свой в доску.

Он бросился в контору, вернулся с револьвером и разрядил весь барабан в озеро. Тем временем загремели приветственные выстрелы у лавки Макгэвити, и у «Братьев Ревийон», и у индейских вигвамов, и Кудрявый Эванс подлетел к причалу Джо, встреченный поистине адмиральскими почестями.

Эванс был в полицейском мундире, в форменной шляпе с широкими полями, приколотыми с одного бока к тулье, как у австралийского кавалериста, — молодой крепыш с круто вьющимися желтыми волосами, большим добродушным ртом и неизменной усмешкой, особенно широкой в те минуты, когда он, крадучись, подбирался сквозь густой кустарник к бревенчатой хижине, в которой забаррикадировался какой-нибудь убийца.

Он взбежал на берег, пожал руку Джо, Ральфу, весело протараторил: «Пьянка, да? Мне можно? Рад познакомиться, Прескотт. Слышал, что вы здесь», — и устремился к дому, где его встретили в дверях поцелуями, на которые Элверна, по-видимому, никогда не скупилась.

— Откуда он мог узнать, что я здесь, — поразился Ральф. — Телеграфа нет…

— На Севере двух шагов не пройдешь, чтобы тебя не увидели, — сказал Джо. — Ты будешь думать, что… К примеру, ты совершил преступление. Ты уходишь и уверен, что спрятал концы в воду. А за твоей лодкой с берега наблюдает индеец, и он при первой возможности расскажет о тебе другому индейцу. Тут за всеми нами идет непрерывная слежка. Глушь? Безлюдье? Как бы не так! У каждого обгорелого пня — глаза и уши. Гляди — докажу. Кудрявый!

— Чего? — гаркнул Кудрявый, все еще увлеченно любезничая с Элверной в дверях коттеджа.

— Где сейчас этот тип Вудбери — белый, с которым Прескотт был раньше?

— Один чиппева с Реки Духов говорил, что Вудбери вчера вечером стоял биваком на реке Малый Мокасин. Курс держит на озеро Солферино.

Ральфа охватило такое чувство, будто из глубины зеленого и ласкового бора за ним со всех сторон следят исподтишка враждебные, недобрые глаза; припомнились сторожкие, потаенные шаги в ночи, и снова стало не по себе.

Ну, а потом, в вихре «лихой попойки» (как сказали бы Элверна, Кудрявый и Папаша Бак), тайные соглядатаи, а с ними и все тревоги вылетели у него из головы.

К шести часам — иными словами, к ужину — все, кроме Джо и Ральфа, изрядно захмелели. Элверна определенно не являла собою исключения, Эванс — тоже. Правда, ни та, ни другой не опрокинули в себя столько рюмок лютого зелья, как Па Бак, Иган и Реншу, но и они выпили достаточно, чтобы впасть в меланхолический экстаз, свойственный пьяницам романтического склада. Элверна и Кудрявый сосредоточенно кружились в вальсе по гостиной — круг, другой, третий — под пластинку «В три часа утра», пущенную так медленно, что она напоминала похоронный марш. Остальные сидели в кухне и, страстно убеждая друг друга неведомо в чем, грохали кулаками по столу и твердили: «Я тебе вот что скажу-понял? Нет, ты послушай, что я тебе скажу», — так и не в силах поведать миру ту неоценимую истину, которую им не терпелось высказать.

Джо, лениво откинувшись на спинку стула, не спеша потягивал слабенький виски с содовой и беседовал с Ральфом. Сквозь гам и сумятицу слова его долетали до Ральфа, как чайки сквозь туман, — застенчивые признания в любви к Северу и всему, что с ним связано.

— Уехать из здешних мест и устроиться на работу в городе — это мне нож острый, — вздохнул Джо. — А поторгуешь еще немного себе в убыток — очень даже может быть, что и придется.

В третий раз с тех пор, как они встретились, Ральф попытался под каким-нибудь предлогом заговорить о плате за свой пансион — и не смог. Он знал, что для Джо это было бы оскорбление не менее тяжкое, чем для старозаветного плантатора-южанина.