Необходимо и недостаточно (СИ) - "Швепса"

Она могла зайтись хохотом, а в следующую секунду прогнуться под одолевающей истерикой, захлёбываясь слезами. Могла начать ластиться ко мне игривой кошечкой, а затем всерьёз накинуться с кулаками и проклятиями, обвиняя в какой-то надуманной хуете. И всё это было в абсолютно непредсказуемом порядке, будто кто-то навёл масштабный кавардак в её голове и Грейнджер кубарем катилась вниз по эмоциональной лестнице, ударяясь о каждую ступеньку, перескакивая на новую гамму чувств.

Словно кто-то вручил младенцу побрякушку, управляющую настроением Гермионы, и он хаотично тыкал мелкими пальчиками по переключателям, наслаждался звуками, которые издаёт роковая игрушка. Пока его безвольная кукла на цепи тотчас подчинялась манипуляциям незрелого мозга. Пока она летела в пропасть, всё больше теряя саму себя.

И самое ужасное, сраная вишенка на торте — она этого не замечала. Сука, делала вид, что всё в порядке, и, возможно, действительно так считала. Когда безумная пелена, затягивающая её радужки, сходила на нет, Грейнджер продолжала кривить губы в улыбке и бодрым шагом тащилась на урок, на ходу вливая в себя щедрую порцию зелья.

Мне оставалось только до боли стискивать зубы и терпеть её сумасшествие. Подыгрывать ей в нелепом спектакле под названием «жизнь прекрасна», сглаживая углы. Давать ей датур и исполнять роль няньки, пока Блейз и Дафна пытались найти способ открыть амулет Сэма.

С каждым новым заскоком Грейнджер я чувствовал, как что-то внутри даёт очередную трещину. И скорее всего, это была моя надежда. Надежда на спасение Гермионы и собственное искупление. Сердце обливалось кровью от вида её закатившихся глаз, стоило ей опять с моей подачи получить дозу. Хоть это и было чёртовой необходимостью для её выживания, внутри меня скрежетало негодование.

Теперь я понимал, почему Блейз не хотел продавать мне датур. Это, блять, просто невыносимо — наблюдать, как дорогой тебе человек медленно обращается в прах. С каждой новой дозой делает шаг в сторону могилы и даже не обращает внимания на протянутую ему руку помощи.

Всё это разбивало меня, пускало по щеке непрошеную слезу, когда я обнимал по ночам измождённое хрупкое тело. Прижимал его к себе, был рядом. Ближе к ней, к её душе.

Мне так хотелось, чтобы это самое тело было со мной не только из-за датура. Чтобы желание Грейнджер было продиктовано не зависимостью, а её собственным рассудком. Чтобы, блять, она действительно была моей.

Именно Гермиона, а не то, что от неё осталось.

Я старался держать её в поле зрения даже тогда, когда она прохлаждалась со своими слепыми друзьями. А они явно слепые, блять. Как можно не замечать, что их лучшая подруга в край ебанулась?!

Мелкую Уизли волновал только Поттер, она трещала о нём без конца так громко, что я чётко слышал каждое её вожделенное лепетание. Долгопупс, похоже, собирался жениться на профессоре Стебль, судя по тому, сколько времени он торчал в теплицах. Симус и Дин бесконечно притесняли детей со Слизерина, видимо находя в этом какую-то извращённую отдушину. Чёртовы животные. А Лавгуд… Она, пожалуй, и сама могла дать фору Грейнджер в умении мастерски сходить с ума.

Ебучий набор чемпионов. Как только эти недоумки умудрились спасти мир?

Надежды на здравомыслие подавал только Поттер. Поэтому я так и боялся его приезда. И, сука, не зря. После той хуйни, что сегодня натворила Грейнджер, можно было засекать время до того момента, когда золотой мальчик что-нибудь предпримет и вставит нам не просто палку в колёса, а обрушит на нашу хилую колесницу громадное бревно. Перерубит на корню наши попытки спасти Гермиону и всё сделает по-своему. По правильному, блять.

Вот только это убьёт её. И меня заодно, до кучи.

Но шанс на успех всё же был. Мой семейный колдомедик приедет в аккурат после рождественского бала. А значит, оставалось только молиться, чтобы выдержки Поттера хватило на дней пять. Или ненасытности мелкой Уизли в постели — это, наверное, единственное, что сможет удержать недогероя от действий. Хоть в чём-то рыжая девчонка будет полезной. Я даже подумывал о том, чтобы на досуге подлить ей афродизиака и обеспечить Поттеру великолепную ночь, но вряд ли у меня получится сделать это незаметно.

Омрачало наш план только одно: мистер Крейг не сможет вылечить Грейнджер, если мы не узнаем о проклятье хоть что-нибудь. Поэтому мы все силы вкладывали в то, чтобы открыть амулет Сэма. Он, сука, носил его на груди и запечатал чем-то мощным не просто так. Там наверняка должно быть что-то стоящее.

— Опять ничего? — спросил я у Дафны, пока та размахивала палочкой над золотым украшением, сидя на диване.

Она сжала губы и покачала головой, прекращая шептать заклинание.

— Я думаю, что Сэм запечатал его кровью.

— И что, мне идти раскапывать его могилу? — я приподнял бровь на ответный многозначительный взгляд Дафны и опустился в кресло.

— Уже поздно, — хмыкнул Блейз. — Его кровь наверняка свернулась.

— О, блять! Спасибо за урок анатомии.

Я закатил глаза и взял с тумбочки стакан воды. Полез в карман брюк, доставая оттуда небольшой бутылёк с успокоительным, и отмерил пару капель, стряхивая их в жидкость. Блейз внимательно следил за моими действиями, ещё больше выводя меня из себя. Ума не приложу, как ему доказать, что мои руки больше не потянутся к наркотикам и уж тем более что я не собираюсь становиться торчком, вечно сидящим на расслабляющих настойках. Меня тошнило от одной мысли о подобной перспективе.

Две капли три раза в день — этого вполне достаточно, чтобы сохранять ясность рассудка и не свихнуться рядом с чокнутой Грейнджер. Держать сознание в небольшом холодке, чтобы мозг продолжал соображать, а не захлебнулся в жгучих разрушающих чувствах, что переполняли меня. Их было слишком дохуя.

Заскоки Грейнджер реально, блять, забирали все мои силы. Не быть рядом — невыносимо, но каждая минута с ней была тяжёлой и чертовски болезненной. Заставляла сердце сжиматься, а кадык дёргаться, пока я проглатывал очередной комок горечи, застрявший в горле.

Я чувствовал себя беспомощным зверьком, которого выкинуло в жерло вулкана. Приходилось кое-как балансировать на небольшой деревяшке, подстраиваясь под волны бушующей раскалённой лавы, которой сполна одаривала меня Грейнджер, даже не осознавая этого. Но до этого момента у меня кое-как получалось оставаться на плаву.

Я, кажется, люблю тебя.

Как удар под дых.

И я сгорел.

В тот же самый миг, стоило ей произнести запретные слова.

Гермиона собственноручно выбила мне опору из-под ног и столкнула в огненную магму, прямо в ад. А сама съебалась в сады Эдема, будучи окончательно захваченной эйфорией.

Это было жестоко. Настолько, блять, что я, не помня себя от накрывшей радости вперемешку со злобой, принялся вколачиваться в её обмякшее тело. И пока руки грубо хватали её, пытаясь отомстить за причинённую боль, разум ликовал, вынуждая губы шептать то, что порочным осадком сидело где-то глубоко внутри.

Да. Я полюбил её.

Мою Гермиону, что приносила солёные супчики и мягкие подушки, чтобы такому бухому ублюдку, как я, было удобнее спать в её гостиной. Ту Гермиону, которая вздёргивала раздражающий подбородок, пытаясь доказать мне какую-то херню. Её снисходительную улыбку и тёплый взгляд в те моменты, когда она должна была поливать меня ядом.

Настоящую Гермиону, ту, что, наверное, до сих пор сидела где-то внутри этой спятившей наркоманки. И иногда я подмечал её сквозь призму датурного сумасшествия. Но после приёма Розовой смерти она испарилась. Бесследно исчезла, оставив меня наедине со своей оболочкой, о которой мне мало того что приходилось заботиться, так ещё и заниматься с ней сексом.

И, блять, для меня это не было чем-то механическим, потому что я чувствовал всё. Ловил каждый её стон, наслаждался каждым украденным поцелуем. Всем теплом, что она была способна подарить.

Но я запретил себе даже думать о чувствах, не то что говорить о них. Сука, пообещал себе, что буду рядом, только пока она жизненно нуждается во мне. Что вылечу её и уйду без сожалений.