Похороненный дневник - Д. М. Пулли

На дальнем краю двора протяжно замычала корова. Ее вымя отвисло, точно мешок с песком, и все остальные буренки тоже начинали жаловаться на судьбу. В ушах Джаспера раздалось теткино предупреждение: «Этих коров нужно скорее подоить, иначе у них разовьется воспаление».

Джаспер вернулся в перекошенный амбар и, выбросив из головы загадки доктора Уайтберда, собрал все веревки и ведра, какие сумел там отыскать. Птица так и распевала на ветке, когда он выставил табурет с ведром и принялся за дело, привязывая каждую корову по очереди и выдаивая досуха. Наполнил молоком два больших бидона и не забыл плеснуть немного в миску для Тимми.

Все это время со стороны шоссе не доносилось ни звука. Джаспер то и дело поглядывал в сторону подъездной дорожки, надеясь увидеть там тетю Вельму или дядю Лео — еле плетущихся, израненных, но живых. «Они все, наверное, сейчас в какой-то больнице, им накладывают гипс на сломанные кости». Размышляя об этом, Джаспер старался не вспоминать о девочке, неподвижно лежавшей рядом с ним в кузове пикапа. Он не представлял, что случилось с ней потом.

Покончив с дойкой, Джаспер побрел в опустевший амбар, чтобы провести учет уцелевшим вещам. Дядин ящик для инструментов опрокинут, содержимое на полу. Как сказал бы отец: «Хороший инструмент не достается задешево». Если амбар все-таки рухнет, дяде придется приложить немало сил, чтобы добраться до них.

Джаспер шлепнулся на пол и поставил тяжелый ящик вертикально. Верхний и центральный поддоны отлетели в сторону, металлическим дождем рассыпая отвертки с ключами.

— Черт! — прошипел Джаспер, зная, как взвился бы дядя при виде своих драгоценных блестящих штуковин, валяющихся в грязи. Но так даже лучше. Приподнять полный ящик одной лишь рукой он все равно не сумел бы. Придется выносить по частям. Он собрал поддоны и отнес к дереву, где в одиночестве дремал Тимми.

Бедняжка Тимми! Джаспер погладил козленка по голове, приговаривая:

— Все будет хорошо. Я о тебе позабочусь. Опекун из меня так себе, хотя… — он понимал, конечно, что любые слова служили козленку плохим утешением.

Перед тем как вернуться в амбар, Джаспер вновь окинул долгим взглядом безлюдную подъездную дорожку. Когда же он склонился над громоздким ящиком, соображая, где защелкивается крышка, его взгляд привлекло что-то на самом дне. Под дядиными трубкой и табаком лежала небольшая книжечка в кожаном переплете. Протянув руку, Джаспер поднял ее, не слишком доверяя глазам. И раскрыл на первой странице.

Внутри прилежным девичьим почерком было выведено имя: «Алтея».

Глава 48

Почему об убийстве не сообщили властям?

Джаспер опустился с маминым дневником на грязный земляной пол скрипящего амбара, потрясенный тем, что пропавшая книжица все эти месяцы была под самым его носом. Неспокойная мамина жизнь заново распахнулась перед ним. То, как она не переносила ферму, как Хойт застиг ее в своем хлеву, как она правила повозкой вверх на холм по дороге, сулившей встречу с «Вратами веры». Джаспер колебался, стоит ли читать последние записи в дневнике, потому что боялся опять швырнуть книжицу куда подальше и потерять насовсем.

Он прижал дневник к груди, набираясь духу, и зашелестел страничками.

1 октября 1928 г.

Сегодня никаких доставок. Хойт заставил меня смотреть на своего быка с новой телкой по имени Клементина в загоне для спаривания.

— Позовешь меня, когда кончит, — велел Хойт.

Я и не знала, что он имеет в виду под словом «кончит». На лице Хойта красовалась коварная такая ухмылочка, будто ему страсть как хотелось, чтобы я спросила, — я и не стала.

Клементина была хорошенькая собой телушка, с золотисто-коричневой шкурой и всего двух лет от роду. А Хойтов племенной бык Плутон — чудище вдвое ее больше. Прежде я ни разу не видала, что происходит в загоне, а потому отчасти мне было любопытно. Эту мою часть стоит, наверное, обозвать «порочной». Папенька завсегда приводит наших телочек к мистеру Хойту. И через несколько дней они возвращаются, только уже никто не зовет их «телочками». Еще год — и они уже коровы.

Мистер Хойт привязал милую Клементину к одному из столбов ограды. Веревка позволяла ей шагнуть в сторону разочек-другой, но повернуться уже не вышло бы. А потом он впустил в загон Плутона и направился в дом, оставив меня смотреть.

Только смотреть я не могла ни в какую. Ну, не больше минуты. Едва завидела, что бык вытворяет с Клементиной. Я сжалась, присев к земле, накрыла глаза и уши руками, но все равно слышала, как она кричит, бедняжка. Такие звуки, будто бык рвет ее на части. До сих пор их слышу. Отныне и навсегда мои уши бесполезны.

Когда все наконец кончилось, я так и просидела бог знает сколько, вся сжатая да съеженная. И очнулась, лишь когда старина Хойт постучал пальцем мне по затылку.

— Я же просил позвать меня, — посмеялся он.

И когда я подняла голову, обрадовался вовсю. Так его насмешили мои слезы.

Джаспер поспешно перевернул страницу и пробежал глазами следующую запись. Та была пугающе короткой.

7 ноября 1928 г.

Завтра папенька поведет Дейзи на встречу с быком мистера Хойта. Я так упрашивала не делать этого. Плакала. А он в ответ обозвал меня глупой маленькой девочкой. Все телки должны становиться коровами, а иначе их попросту съедят.

— Уж лучше пусть съедят! — крикнула я.

Не будь я такой рохлей, сама бы ее зарезала. Боженька дорогой, как я жалею, что не сделала этого.

Вместо этого я налила ей Хойтовой веселящей воды и наказала не плакать. Плачут да хихикают одни только глупые девчонки, а мы с тобой уже не девочки, дорогая Дейзи. Только пить она не захотела. Такая жалость, милая моя. От огненной воды перестаешь что-либо чувствовать. Как будто тебя и нет там вовсе. Будто все происходит с кем-то другим.

С кем угодно, только не с тобой.

Чернильные слова сплетались в небрежные, неровные строчки, будто выводившая их рука была полусонной. Или сильно навеселе. Джаспер перевернул страницу, а за ней и вторую, но все они оказались пусты. В животе у мальчика поселилось мерзкое тянущее чувство. Он захлопнул книжицу и бросил назад в ящик для инструментов. И, зажмурившись покрепче, вернулся назад, в свой старый кошмар: он снова лежит на полу в бабушкином доме. И смотрит, как на его маму, лежащую на грязной кровати, набрасывается какой-то дородный мужик…