ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ - Феликс Кузнецов

Осенью 1872 года Зайцев поселяется в Локарно, где жил М. А. Бакунин. Вскоре они сблизились. Зайцев жил в одном доме с Бакуниным, писал под диктовку его «Воспоминания», которые довел до 1848 года; судьба их, к сожалению, неизвестна. В той борьбе, которая шла внутри Интернационала, Зайцев поддерживал Бакунина. Биограф Бакунина М. Неттлау, отмечает, впрочем, что при всех дружеских отношениях Зайцева с патриархом русского анархизма, он «не был принят во внимание как пропагандист и революционер» в бакунинской среде. И это понятно: как показывает его публицистика периода семидесятых годов, правоверным анархистом-бакунистом Зайцев так и не стал.

К Бакунину Зайцева привела тоска по практическому революционному делу. Само имя Бакунина, его биография были окружены для многих в ту пору романтическим ореолом. Его местопребывание в Локарно, на Гранине Швейцарии и Италии, было не случайным: Локарно играло роль революционного центра, куда съезжались итальянские заговорщики для тайных совещании с Бакуниным. Но не европейские, а прежде всего русские дела влекли Зайцева. Уже в 1870 году, сразу по приезде в эмиграцию, он ведет переговоры с Элпидиным об издании бесцензурного печатного органа в России. В связи с этим М. Элпидин пишет 1 сентября 1870 года П. Лаврову: «…Мы толковали с Зайцевым (что писал в «Русском слове») о необходимости иметь за границей орган (или газету), который бы давал какую-нибудь удобоваримую пищу русской публике, газету, бьющую на чисто политические вопросы, не залезая слишком далеко в социализм абстрактный… Ваше сотрудничество или редакторство было бы большой гарантией успеха журнала, хотя бы и не выставлено было имен».

Лавров, по-видимому, тут же ответил Элпидину, выразив некоторые сомнения в осуществимости этой идеи, на что Элпидин 9 сентября 1870 года писал: «Для журнала нужны две вещи, как вы говорите, — деньги и литературные силы. Совершенно верно. Но из этого не следует, что для журнала, издающегося за границей, нужны были преимущественно силы эмигрантские. Я не говорил и никогда не скажу, чтобы журнал был эмигрантский… В прошлом письме я указывал Вам, что Зайцев (живущий теперь за границей) с большой охотой принял мысль о журнале и обещал помочь всем, чем может. Доктор Белоголовый ручается, повторяю, за Елисеева, Курочкина, за некоторых из «Недели»…»

В 1870 году эта идея не осуществилась. Подобный орган под названием «Общее дело» возник лишь в 1877 году, и Зайцев принял в нем самое активное участие. А пока он жил вестями с родины, мучился отсутствием революционного движения в народе, своей оторванностью от России и от настоящего революционного дела. Его прогнозы на возможность революции в России в течение всей первой половины семидесятых годов были самыми мрачными.

И с каким же ликованием встретил он известие о выстреле Веры Засулич, который принял за начало нового революционного подъема.

«Терпит народ, терпит интеллигенция, терпит печать, терпит юстиция и ее прокуроры… и вот является 23-летняя русская девушка и смелой рукой разом срывает маску с тирании и воздает должное извергу. О героиня! Зачем ты родилась среди нас! Мы не достойны тебя!.. Ты Жанна д'Арк человеческого достоинства, мстительница поруганного человечества!.. Но нет, ты все же дочь нашей несчастной, нашей робкой, погрязшей в варварстве земли. И если эта земля могла создать тебя, то не все еще потеряно. Если нет у нас мужей, то есть женщины, которые спасут нас. Будь же благословенна, пославшая луч надежды на наше темное царство!» [19]

С нетерпением мечтал он о знакомстве с Верой Засулич, которая после оправдания ее судом присяжных скрылась из Петербурга и приехала в Женеву. В ожидании ее прихода он сильно волновался и принимал всех вновь появляющихся женщин за нее, к общему удивлению присутствующих, не привыкших видеть его в роли любезного кавалера, становился с ними крайне любезен и всячески ухаживал за ними. Когда пришла жена Сергея Кравчинского, он рассыпался в любезностях, долго принимал ее за Веру Ивановну, рассказывает жена Зайцева, и порывался поклониться ей в ноги. Когда недоразумение рассеялось, все очень смеялись. Наконец он ее дождался и повторял при том окружающим: «Неужели это не во сне я ее видел, неужели это все наяву?!» Он писал потом своей матери, проживающей в Ницце: «…На днях у нас была с визитом Вера Ивановна. Как-то странно видеть у себя Жанну д'Арк в башлыке, ужасно гримасничающую (у нее такой тик — нос морщит) и пьющую чай».

В подвиге Веры Засулич Зайцев увидел принципиально новое явление в истории русского революционного движения. Выстрел Веры Засулич и революционная борьба народовольцев, развернувшаяся после него, оказались созвучными каким-то очень глубинным струнам его души.

«Мы, люди 60-х годов, — писал он в статье «Новая нравственность», последней статье своей, которая появилась в «Общем деле» уже вместе с некрологом, — протестовали по мере сил наших, страдали, жертвовали, но все это делалось вразброд, пассивно; как агнцы шли мы за наши убеждения, но как ни многочисленны были заклепываемые жертвы, все они были одиночны… Наконец, по сигналу героини, имя которой будет жить в памяти цивилизованных народов, как имена Гармодия и Телля, такое пассивное положение прекратилось. Против лагеря «обагряющих руки в крови» восстал строем «стан погибающих за великое дело любви», погибающих не пассивно, а с честью, в сильной, порой победоносной борьбе» (1882, № 47).

Зайцев счастлив, что «лагерь старого порядка» увидел наконец «против себя настоящее общество среди общества, увидел людей, тесно сплоченных общей целью, общим идеалом, общими чувствами и понятиями, одним словом, всеми связями, конституирующими общество».

С интересом и вниманием всматривается он в «молодую генерацию» русских революционеров, знакомится с различными течениями в русском народничестве, избегал узости и предубеждения против любого из них. По свидетельству жены критика, «из всех окружающих его там (в Женеве, куда Зайцев перебрался после смерти Бакунина.- Ф. К.) эмигрантов Зайцев больше всего сошелся с Г. В. Плехановым, которого он находил самым талантливым и образованным из них и наиболее обещающим в будущем». Но дружба с «чернопередельцем» Плехановым не мешала ему переписываться с самым ярым сторонником террора в Исполнительном Комитете «Народной воли» Николаем Морозовым. Это шло не от беспринципности: истосковавшийся по революционному времени Зайцев принимал и приветствовал все оттенки новой революционной партии, находившейся в России. «А народ какой славный, особенно молодежь, — пишет он жене о своих встречах с эмигрантами-народниками в 1881 году. — Все враки, что про них говорят за глаза. Такие задушевные. Меня холили, всякий вечер угощали, по скудости средств, чаем и колбасой. Сегодня я, разжившись деньгами, купил хорошей колбасы 1/2 фунта, коробку конфет и персиков — их угостить. «Народная воля» вышла в России, но еще здесь не получена. Пока все хорошо, только уже высылками одолевают. Гартман на волоске от выдачи».