Реформатор - Юрий Козлов

Главная странность заключалась в том, что на смену денежной цивилизации не шло… ничего. Покончив с (безналичными) деньгами, мир не стал ни чище, ни лучше, ни безопаснее. Он стал никаким, жалким и гадким, как человек в одночасье лишившийся всех своих средств. Может быть, новая истина и вызревала, но определенно ее плодами должны были воспользоваться только грядущие поколения. Поэтому люди из последних сил цеплялись за прошлое. Оно вдруг начало казаться им «золотым веком». Так, наверное, после разрушения Рима ощущали себя римляне в варварских королевствах.

Кто, к примеру, мог представить себе, что США вдруг нанесут по трем атомным станциям России удары тактическими ядерными ракетами, а Россия не только на это не ответит, но, вообще, сделает вид, что ничего не случилось?

Мир медленно и верно сходил с круга.

Никита Иванович сейчас уже точно не помнил, как именно были расставлены вехи на этом пути, при каком именно президенте что произошло. Помнил только, что в день, когда американцы разнесли российские АЭС, президент то ли отбыл с долгим официальным визитом в Новую Зеландию, то ли лично инспектировал строительство своей новой резиденции на острове Врангеля. Он собирался там охотиться на белых медведей, которые, воспользовавшись ситуацией (в Арктике практически не осталось людей) расплодились в великом множестве.

…Это сейчас Никита Иванович стал умным, а тогда картина мира была отнюдь не столь объемной и четкой. События двигались причудливой и жуткой, как магический карнавал, чередой. За привидениями шли василиски, следом летели нетопыри, а там и сама Смерть плясала самбу на колеснице из острых кос. Но вероятно, и внутри схождения с круга выдавались относительно спокойные, ясные периоды. В конце концов, менеджеры карнавала тоже могли уставать.

… «Если народ являлся зеркалом власти, — заметил как-то Савва, — а власть — зеркалом народа, то, согласись, эти зеркала должны что-то отражать».

Никита согласился, но высказался в том духе, что как они могут что-то отражать, когда отражать нечего?

«Когда отражать нечего, — ответил Савва, — система обращенных друг на друга зеркал начинает сама проецировать изображения, лепить из воздуха нечто. Одному Господу известно, что там, в конце концов, появится».

Никита, помнится, подумал, что брат ошибается, что все, что можно, из (тогда) действующего президента уже спроецировано и слеплено, что сейчас, напротив, иллюзорный фантом наводящего в стране порядок строгого государственного мужа, защитника народа и грозы притеснителей дробится и распадается.

Сейчас Никита Иванович точно знал, что ошибался тогда он, а не брат.

Просто Савва смотрел так далеко сквозь время и пространство, как человеку смотреть не дано. Или дано, но с непременным условием, что никто не узнает (опережающее забвение). А потому Савва казался большинству (не видящих людей) ненормальным. Хотя он и не думал оповещать их о том, что увидел сквозь время и пространство. Видимо людей раздражало само обстоятельство, что Савва видит не то, что видят они. Этого он скрыть не мог, как ни старался. У него на лице было написано, что он видит не то, что видят остальные.

Никите казалось, что макет в фонде «Национальная идея» и есть истинная страна тогдашнего президента. Оттуда он вышел. В ней (вместе с маленькими клонированными человечками) ему жить и править. Вот только непонятно было, как его туда вернуть?

Он высказал эту мысль Савве, но тот ответил, что, конечно же, история знает лидеров, масштаб личности которых простирался над масштабом стоящих перед их страной проблем. Однако, гораздо больше таких, масштаб которых неразличим за проблемами, как куст за горой. Главная тайна власти заключается в том, сказал Савва, что все эти так называемые лидеры — пастыри народов — не делают… ровным счетом ничего. Собственно, их затем и ставят на эти должности, чтобы они ровным счетом ничего не делали, чтобы все шло как идет, точнее как должно идти, по мнению тех, кто их ставит.

«В чем смысл глобализма? — вдруг спросил Савва. Он часто (со скоростью света) перемещался из начала логической цепочки в ее конец, минуя срединные звенья. Цепочки были длинные (иногда могли достать до Марса), так что путь мысли терялся в потоках астероидов, метеоритных дождях, туманах мирозданья. — В том, чтобы исключить саму возможность появления в любой стране вождя, который попытается что-то самостоятельно решить, предпринять, главное же — не дай Бог! — сделает свой народ реальным субъектом исторической инициативы. Потому что если национальные вожди, — продолжил Савва, — отцы своих народов, то менеджеры глобализма, они же — глобальные менеджеры — директора детских домов, у которых есть свои любимчики и парии, нет только… родных детей. Точнее есть, но эти дети нематериальны, потому что это… деньги».

«Ты хочешь сказать, что “вождь” и “деньги” — понятия противоположные?» — спросил Никита.

«Я хочу сказать, что истинный вождь невозможен там, где правят деньги, потому что деньги — сами вождь. Где правят деньги, там возможны только фантомы, голограммы, иллюзия вождя, чтобы дурачить, держать в повиновении народ. Где же, вопреки всему или по недосмотру, появляется истинный вождь, там деньги скрючиваются, как вампиры на солнце. Вождь как бы попадает в отравленный вакуум, который вынужден чистить, проветривать, насыщать живым воздухом с помощью… войны, которую… он всегда проигрывает. Я не знаю, почему так получается, — развел руками Савва. — Как алхимик философский камень, ищу золотую середину между вождем и деньгами. Хочу, — понизил голос, тревожно посмотрел по сторонам, — синтезировать такого вождя, который будет управлять деньгами, и такие деньги, которые будут… подчиняться вождю»…

«А не финансовым законам? — удивился Никита. — Тогда это не деньги, а… хлебные карточки».

«В том-то и трагедия современной цивилизации, что деньги в ней сильнее людей, — сказал Савва. — Деньги — все. Люди — ничто, мусор, грязь на подошвах денег».

…Чтобы заманить президента в фонд, Савва затеял многоходовую сложнейшую интригу. Через жен, любовниц, а также подмосковных районных администраторов, ведающих земельными участками вдоль Успенского и Рублевского шоссе, он выходил на каких-то таинственных людей из администрации, как тать в нощи встречался на окружной автодороге с бизнесменами и криминальными авторитетами.

Как-то (они ехали на дачу) вынужденно прихватил с собой на одну из встреч Никиту, который сидел в джипе.

В серебряном лунном свете лица у переговорщиков были как у привидений. Их ноги в темных брюках растворялись в тени машин, и казалось, только белые рубашки парят над окружной. Никита подумал, что воистину президент — фантом, раз вокруг него не касающиеся ногами земли привидения в белых рубашках, с серебряными тарелками вместо лиц.

Савва, впрочем, одними встречами не ограничился. Организовал непонятную, призванную соответствующим образом воздействовать на президента, кампанию в СМИ. В газетах в один день появлялись статьи, содержащие взаимоисключающие прогнозы. По радио оглашались какие-то идиотские гороскопы. Тельцам, мол, (а все знали, что по дню рождения президент — телец) надо готовиться к закланию, а львам (премьер-министр) — примерять овечьи шкуры. По ТВ в прайм-тайм, когда вся страна тупо сидела перед экранами, передавали интервью с предсказателями, с важным видом утверждавшими, что в самое ближайшее время президент будет похищен… инопланетянами.

Президент, однако, наживку не брал, был скользок и неуловим, как пробирающийся в Саргассово море угорь, как объявленный во всероссийский розыск террорист, как тот самый зеркальный уродец, который вроде бы есть, но которого совершенно невозможно потрогать рукой.

«Зачем он тебе, — поинтересовался Никита, — если он, как ты полагаешь, ничто?»

«Он — возможно, власть — нет, — объяснил Савва. — Власть — увеличительное стекло, сквозь которое любое ничтожество смотрится орлом. Особенно в России, — уточнил он, — где больше всего на свете любят лебезить, пресмыкаться перед любым засевшим в Кремле хером, и больше всего на свете не любят выполнять решения и указы этого хера».

Наконец, интриги (и немалые, надо думать, расходы) Саввы увенчались успехом.

Был определен день, когда президент посетит фонд, ознакомится с его проектами и наработками.

…Но прежде чем изумить маленькими человечками президента (и тем самым предстать перед ним полезным, а еще лучше незаменимым), Савва решил показать макет отцу, который к тому времени не то чтобы опустился, а как-то сник, лишился внутреннего содержания. Вероятно, Савва хотел приободрить старика, показать, что нуждается в его советах.

Хотя, конечно, отец лишился внутреннего содержания не так, как президент. У того, если верить Савве, его не было изначально. У отца, вне всяких сомнений, внутреннее содержание было, иначе бы он не являлся столько лет ведущим автором «Третьей стражи», «Прогрессивного гороскопа», «Солнечной революции» и «Натальной карты». Но если и раньше мало кто представлял себе, что это за содержание, то теперь вообще никому не было дела, есть оно или нет.