Державы Российской посол - Владимир Николаевич Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борис озирался, не смыкал глаз в корчмах, углубляясь в Украину, известную по реляциям Мазепы, а теперь загадочную, еще неизвестную.
Неужели отпала от России Украина? Пошлет ли судьба нового Хмельницкого? Не обретет ли Карл мощь поистине непобедимую, соединившись с Мазепой?
Решающее сражение, пылавшее в мечтах Бориса, отодвинулось, победные его стяги потускнели, исчезли в осенней мгле. В холоде, в сырости, в дорожной бесприютности пробудились супостаты внутренние — гипохондрия и меланхолия, а затем начала ломать суставы хворь простудная.
Возле Нежина рушился в огне дом шляхтича-сотника, разбрасывая фонтанами искры. Сполохи накатывались волнами, качали околицу села, усатого хлопца-караульного в барашковой шапке.
— Кто такие?
— Слуги его царского величества, — произнес Борис, не думая, в тупом безразличии, в жару.
Хлопец захохотал.
— И мы не шведы.
Резнул ухо вопль открывшихся ворот. Как добрались до ночлега, где Филька уложил на кровать, Борис не помнил.
Ночами Борис проваливался в забытье, бредил. Привиделась Франческа, на костре, привязанная к столбу, будто колдунья. Филька, одевая князя-боярина, наскоро поил мятой, пока челядинцы почтовой станции меняли лошадей.
Облачный свод таял, юный ледок певуче хрустел под колесами. Поворот погоды паче отваров помогал бороться с недугами. Днепр голубел прохладно, невозмутимо, маковки Печерской лавры отвечали солнцу дружно, истово, играли неслышную зорю.
В Киеве будто и не было Мазепы. Колокола гудели мерно, благостно, не срываясь в набат. Во дворах палили свиные туши. Игриво окликали шановного пана молодки — не купит ли свитку, башлык, теплый треух. Наденет пан, зимы не почует. Башлык Борис, поторговавшись, купил.
Нет, — ни на улице, ни в харчевне, где заедал рыбный, проперченный форшмак пшеничной кутьей на меду, ни в покоях митрополичьих, — нигде не встретил Борис противности. Духовные персоны ждать царского посланца не заставили. Трех часов не прошло, как зацокали по Крещатику сытые, гладкие монастырские кони, прогремели по бревенчатой мостовой экипажи, окованные по бокам крупными крестами.
Захарий, рослый, говорливый епископ Переяславский, выспрашивал Бориса о Риме.
— Папа скоромное ест когда или все постное? К ноге всем велит прикладываться? И тебе, князь?
— И мне.
— Неужто целовал? Грех-то…
— Грех не зачтется, — ответил Борис уверенно. — Каяться не в чем, я профит нашему государству доставал.
Киев проводил голосами базара, выплеснувшего на улицу горы мешков, яблок, арбузов, ревом овечьего стада, сгоняемого на берег с баржи.
Погода ласкала недолго, повалил мокрый снег. Присмиревшая было хворь взяла реванш. Как ни крепился Борис, верст за сотню от Глухова слег, сил не стало вовсе. Преподобные с эскортом вооруженных служек проделали остаток пути без него.
Борис лежал в корчме, над погребом, откуда тянуло гнилью. За стенкой храпели лошади. В темноте по каморе назойливо расплеталась борода переяславского владыки, ломился в голову его бас. И Борис из жаркой перины, словно из ямы, пытался вставить слово, оправдаться.
— Отступил ты от православной веры, отступил, отступил, — рокотал голос.
Ан нет, не Захария голос, а Аврашки Лопухина. Бесконечно сменялись, множились недоброжелатели.
Филька разыскал лекаря. Хромой, кособокий дедка родом из-под Калуги, должно быть из беглых, пощупал лоб Бориса, пустил кровь.
— Лихорадок суть двенадцать, — приговаривал замухрышка. — Двенадцать, по именам дочерей Ирода. Трясовица, огневица, знобея, пералея, горькуша, крикуша, чернетея, пухлея, желтея, дряхлея, дремлея, свербея.
На Бориса чуть ли не все напали.
20
Древний замок в Тыкотине, на дороге из Варшавы в Люблин, два раза осаждался шведами. Щербины свежие врезались рядом со старыми, затянутыми мхом и прахом. Полвека назад твердыню покорил дед Карла — Густав-Адольф.
Зрелище потрескавшихся, местами рухнувших стен не оттолкнуло Лещинского — он нашел, что каменный ветеран, застывший над речной заводью, над камышами, бесподобно романтичен.
Генерал фон Крассов, командир шведского корпуса, приданного польским союзникам, был чужд поэзии.
— Воронье гнездо, — ворчал он. — Куда я дену драгун?
— Что я слышу от германца? — посмеивался король. — Вы форменный скиф, степной кочевник.
Короля забавляет этот коренастый, кривоногий артиллерист, потомок онемеченных славян острова Рюген. Огромный конский хвост спадает с генеральского шлема ниже спины. Драгунский полк — его детище, главный предмет забот. Куда деть драгун? Нигде, за все время похода, не было конюшни, достаточно пригодной для ненаглядных скакунов, обученных танцевать под военную музыку.
— Выбирайте, генерал! Я велю открыть вашим лошадкам бальный зал. Или концертный.
— У вашего величества прекрасное настроение.
Пятидесятилетний рубака позволяет себе иногда тон отечески-снисходительный.
Посылая фон Крассова, Карл поручил ему удерживать польского монарха и его войска в повиновении. Действительно, Станислава нельзя оставлять без надзора. Генерал убедился в этом. Он служил французу Людовику, служил немецким потентатам, но никогда не попадался ему венценосец столь легковесный. Выехал на войну, как на увеселительную прогулку, набил целый обоз прислугой и нарядами.
Что он вообще смыслит в войне! Смешно сказать, он вызывает его, фон Крассова, главнокомандующего, лишь для того, чтобы читать вслух свои сочинения. Вообразил себя философом. Ну, теперь есть кому слушать королевские выдумки!
Нередко Станислав и его гостья, княгиня Дульская, ужинают наедине, в гостиной, у камина. Тем лучше. Генерал не напрашивается. Кичливая, молодящаяся старуха. Скрипучий сварливый голос. Однажды он допустил неучтивость.
— С женщинами я неловок, княгиня. С ними ведь нельзя обращаться, как с лошадьми.
— Что ж, я вас не неволю, — ответила Дульская. — Ступайте к лошадям.
С тех пор они почти не разговаривают. Фон Крассов мысленно не раз отстегал княгиню арапником. Она, уединившись с королем, настаивает:
— Гоните прочь грубияна, бездельника! Пусть Карл назначит вам другого. Карл, вероятно, думает, что мы с вами уже на Волыни. Противно смотреть на шалопаев-драгун. Раздобрели, как коты.
— Я понимаю Крассова, тетушка. Представьте — парад в Москве…
Король, подавшись к мраморной доске столика, пробарабанил пальцами марш.
— Парады… Он просто трус, ваш немец. Он только шпионит за вами.
Дульская ловила щипцами скользкую головешку, выпавшую из камина. Три ожерелья на худой веснушчатой шее раскачивались, крупные янтари сухо стучали.
— Тетя, тетя! — взмолился Станислав. — Пощадите ваши нервы! Белая Криница от вас не уйдет, не беспокойтесь, ради бога! Карлу хватит тридцати шести тысяч солдат, чтобы разделаться с московитами. Он сам сказал мне. Сейчас, считая казаков…
— Не трудитесь считать! Очевидно, проку от них мало. Иначе Карл не требовал бы у вас подкреплений. Вы же знаете, что шведы застали в Батурине пепел и кровь. Меншиков сровнял город с землей. Карлу нужны солдаты, нужен провиант.
— Э, Украина
