Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Курт Давид

Старшие ламы окропили «сор» святой водой и провозгласили:

— Да будут ниспосланы счастье и святость богам! Да будут ниспосланы счастье и святость драконам! Да будут ниспосланы счастье и святость людям! Пусть счастье и святость простираются надо всеми!

Под музыку больших и малых труб, барабанов, медных тарелок и колокольчиков ламы и монахи запели молитву.

Потом вперед вышел танцовщик в маске и громко объявил:

— Пусть существа, ступившие на стезю тайных магических заклинаний и спасшие свой дух от пут приверженности к чувственной жизни, очистятся от совершенных ими недостойных деяний; для этого нужно научиться почитать и благоговеть, понимать, как соотносятся вещи в природе, и танцевать в масках, ибо эти три вещи весьма способствуют очищению от грехов и провинностей. Танцевальный ритуал в масках благодаря внешнему облику танцора уничтожает злых духов, а внутренним содержанием танца радует нашего Будду.

И сразу загудели малые и средние трубы.

Раздалась бешеная дробь барабанов.

Как дикие доисторические звери, взревели огромные трубы на подставках. Выскочили танцовщики и заплясали вокруг «сора». Они были в очень больших масках, деревянных или картонных. Костюмы на них были шелковые, в широких рукавах они прятали ножи и кинжалы, с помощью которых должны были изобразить борьбу со злыми духами. Высокие деревянные воротники защищали их от сильного ветра. Их костюмы украшали тяжелые подвески с жемчужными ожерельями в восемь рядов. Подвески эти завязывались на спине и прикреплялись потом у всех к высокому деревянному Колесу Закона. Словом, одеяния на них были такие тяжелые, что во время необузданной пляски ламам иногда приходилось поддерживать или подхватывать их, чтобы они не упали на снег. Тогда толпа — и особенно монгольские воины — засмеялись бы, чего доброго, проявив тем самым непочтительность.

Через некоторое время к танцовщикам в масках присоединились танцовщики-«скелеты», мужчины с надетыми на голову «черепами», в узких, облегающих белых одеждах, на которых черные полосы изображали ребра. Отплясывая вокруг «сора», они поколачивали дубинками и хлестали плетками маску-птицу, изображавшую ворону, вознамерившуюся похитить жертвоприношение, то есть ячменный хлеб.

После «скелетов» настала очередь шутов-весельчаков, исполнивших новогодний танец-поздравление. Перед лицами они держали в руках маски, изображавшие людей из горных и лесных племен. Движения у них были презабавные и напоминали прыжки то карабкающихся в гору, то подпрыгивающих на месте обезьян. Вдобавок они пускали дым из выдолбленных бараньих костей и без конца верещали.

В эту пеструю круговерть танца на площадь перед пагодой ворвались еще «злые духи» с поднятыми чашами-черепами и жертвенными ножами. Лица у них были коричневые, синие и зеленые, головы — с оленьими рогами и ослиными ушами. Короче говоря, это были палачи, владыки ада. Из чаш-черепов они проливали на снег кровь, и стоявшие под стеной китайцы съеживались от страха, когда один или несколько таких злых духов подбегали к ним, делая вид, будто собираются отправить грешника в ад.

Они не обошли своим вниманием и монгольских воинов: плясали вокруг них, издавая крики диких животных, или выхватывали из ножен мечи и кинжалы и, пошатываясь, изображали пьяных. Однако монголы с презрением отталкивали их и с искаженными злобой лицами поднимали на смех танцовщиков.

И наконец, появился Яма, жестокий владыка ада.

Толпа испустила крик ужаса, когда среди танцующих как бы из ниоткуда возникла омерзительная маска. Это была огромная синяя маска невиданного дикого зверя с длинными огненными рогами и черепом-короной.

Монастырский повар начал быстро бегать по площади с жертвоприношением в руках — фигурой обнаженного человека из теста размерами с пятилетнего ребенка.

Мечи и ножи блеснули на солнце.

Толпа воззвала к Будде.

И все маски затанцевали вокруг человеческой фигуры из теста. Загремели барабаны.

А ламы громкими голосами возносили молитву:

— Врага этого, приносящего зло трем святыням, ругающего своего ламу и преступающего святые обеты, — убей и уничтожь! Отринь его от своего бога, который родился одновременно с ним; соедини его с демоном, родившимся вместе с ним, отринь его от его отца, отринь его от его матери, отринь его от его друзей, отринь его от его счастья, разуй и раздень его, напусти на него ливень болезней и смердящих ран, низвергни на него мечи!

Все палачи Ямы набросились с мечами на жертву из теста, разрубили ее на мелкие части: в соответствии с двенадцатью проклятьями ламы ровно на двенадцать частей — и отшвырнули их прочь!

Толпа ликовала.

А монгольские воины только диву давались.

Красочность и разнообразие происходящего действа радовали глаз Тенгери.

Праздник Нового года достиг своего апогея. Над площадью гремела музыка — медь, барабаны, колокольчики. Она то убыстрялась, то замедлялась, становилась то оглушительно громкой, то едва слышной, и музыка эта повелевала масками, заставляя их высоко подпрыгивать или падать на снег, чтобы потом под призывный грохот барабанов снова вскочить. Под громкое многоголосье пляшущих, всеми своими телодвижениями и криками выражавших радость и страх, страдания, смех и слезы, маски и «скелеты» подскакивали к людям, стоявшим под желтой стеной, и тащили их за собой в самую гущу праздничной оргии, в хоровод, окруживший большой костер, в который бросили «сор». Только монгольские воины не принимали во всем этом никакого участия, хотя к ним тоже приставали и тянули в круг.

Тенгери стоял на третьей ступеньке той самой узкой лестницы, что вела на помост под крышей пагоды, где обычно сидели художники. Отсюда вся площадь была видна как на ладони. У задних ворот группа танцовщиков-«скелетов» исподтишка напала на нескольких стоящих там монгольских воинов, повалила их наземь, закатала в большие белые полотнища и поволокла к лошадям. Когда раздался клич: «Китайцы!», всадники с пленными уже скрылись за монастырской стеной.

— Китайцы!

— Среди нас враг!

Такие крики доносились со всех сторон, и Тенгери тоже кричал, охваченный страхом.

Китайцы угнали монгольских лошадей, так что о преследовании нечего было и думать. И вот воины обнажили мечи и начали разить подряд всех, кто был в масках. Яма тоже упал на снег, обливаясь кровью, меч раскроил его синий бычий череп надвое. Эта кровавая бойня привела к тому, что китайцы начали защищаться, хватая все, что под руку попадалось. Это были и мечи палачей, и жертвенные ножи, серебряные жезлы, символизирующие громовые молнии, дубинки и плетки. Тенгери могли в любую секунду сбросить с лестницы и затоптать. Он молотил кулаками по омерзительным рожам, возникавшим перед ним, но и по поразительно красивым маскам — тоже. Это были до того красивые маски, что казалось просто кощунством не то что убить их, но даже ранить, повредить.

Но вот огонь охватил башни монастыря: туда, наверное, успел проникнуть кто-то из воинов и поджечь изнутри. Языки пламени лизали деревянные опоры, черепица падала с крыш и разбивалась вдребезги, с башни сваливались позолоченные верхушки, со своих лотосовидных тронов низвергались статуи Будды. Голуби уносились прочь, найдя себе убежище на невысокой скале у самого побережья.

Со двора удалось убежать нескольким женщинам с детьми. Огонь ревел не переставая, и вот уже начали обрушиваться несущие балки.

Некоторое время спустя примчались всадники из лагеря, которые обратили внимание на пожар в монастыре и в пагоде. Однако до боя дело не дошло. На площади лежало множество убитых, снег, грязный и затоптанный, был залит кровью. Большинство мертвых было в пестрых масках, в масках плачущих, в масках, искаженных яростью, и в масках с доброй и нежной улыбкой. И никто не видел настоящих лиц людей, глаза которых закатились навсегда. Зимний ветер наметал снег на шелковые одеяния лам и погребал под собой обрывки коричнево-красных знамен.

Сидя на ступеньке лестницы, Тенгери смотрел на площадь перед пагодой, и из глаз его лились слезы. У его ног лежал мужчина в черном халате. Когда он упал, маска сползла с его лица. Но случилось это не раньше чем Тенгери пронзил его мечом. И оказалось, что он убил старого мастера, художника, и теперь его полузакрывшиеся глаза были обращены к чистому голубому небу.

— Хочешь сгореть тут вместе со всеми? — спросил Тенгери проходивший мимо воин.

Как раз в это мгновение рухнул навес и множеством головешек рассыпался по помосту, где прежде сидели и рисовали монахи. Воин силой оттащил Тенгери с лестницы.

— Ты ранен? Подлые ламы подарили тебе вместо благословения удар кинжалом?

Тенгери действительно был ранен. Его халат был вспорот кинжалом, и на теле зияла открытая рана.