Законы прикладной эвтаназии - Тим Скоренко

Всё это Майя проговаривает для самоуспокоения. Но лучше ей не становится. В ней сосуществуют два человека: один хочет в кино с Димой, другой должен сидеть на даче и ждать новостей.

Волковский не протестовал против Майиной поездки. Кажется, ему стало даже проще. Проблемы Морозова он хотел взять на себя и не вмешивать в них других.

Дима уже здесь, на «Арбатской», в центре.

«Я решил, что цветы всё равно не доживут, и купил это», – весело говорит он, подавая ей коробочку.

«Что это?»

«Головоломка. Энигма».

«И что нужно сделать?»

Она открывает коробочку и достаёт три сцепленные фигуры сложной формы.

«Расцепить».

Шум поезда прерывает разговор.

«Наш!» – громко говорит Дима, и они заходят в вагон.

Майя вертит в руках головоломку.

«Только торопиться не нужно. Тут штук пятнадцать независимых ходов. Я замучился, пока разбирал, а потом собирал. Дома потом посидишь, пострадаешь».

«Ты хочешь, чтобы я страдала?» – перекрикивает она шум.

«Ну что ты! Я хочу, чтобы ты радовалась!»

Она понимает, что радуется. Прямо сейчас, когда Алексей Николаевич Морозов сидит в камере предварительного заключения за то, что пытался убить смертельно больную девочку. Она забывает об этом в реальном времени, она смотрит на Диму, такого весёлого, но при этом надёжного и сильного. С Гречкиным она ощущает себя мамой, которая должна присматривать за непоседливым сыном. С Димой она чувствует себя женщиной.

Когда ты родишься, моя девочка, Дима будет мёртв уже несколько сотен лет. Его не существует, Майя.

Нет, он существует. Вот он, едет вместе с тобой в метро, висит на поручне и смотрит на тебя снизу вверх, потому что ты высокая. И очень, очень красивая.

«Милая Майя, станцуй мне фламенко на площади перед дворцом», – вдруг говорит Дима.

Он говорит это тихо, но Майя слышит каждое слово.

«Что это значит?»

«Это первая строка песни. Я напишу её полностью и обязательно тебе сыграю».

«Нет уж. Говори дальше».

«Дальше я не знаю. Просто строка музыкальная, а дальше я пока не придумал».

«Тогда я сейчас придумаю».

«Ну, давай!»

«Чёрная кошка крадётся по стенке с хитрющим до жути лицом».

Дима смеётся.

«У тебя талант!»

«А можно ещё: каждой флейтистке и каждой спортсменке…»

«…поёт по-грузински кацо!» – заканчивает Дима со смешным акцентом.

«Кто такой кацо?»

«По-грузински – мужчина».

Поезд уже отправляется со станции «Фили», «Багратионовская» – следующая.

Мужчина, стоящий рядом с ними, вмешивается в разговор.

«Мужчина по-грузински – каци. А кацо – это звательный падеж, обращение», – говорит он.

«Спасибо!» – улыбается Дима.

У мужчины ярко выраженная кавказская внешность.

Смешно, думает Майя. В моё время нет никакого различия, нет негативного оттенка в понятии «кавказец», да и в регионе том давно живут люди самых разных национальностей. А в этом времени лучше быть осторожным. Назовёшь ещё таджика узбеком или чукчу китайцем.

Двери открываются, они выходят из вагона. Станция открытая, снаружи – дождь.

«У тебя зонтик есть?» – спрашивает Майя.

«Не-а».

«Значит, под моим пойдём».

У неё большой красный зонт, подаренный Морозовым. Она не сразу привыкла к дождю, от которого нужно прятаться. Который идёт просто так, а не по заказу.

Зонт смешной. У большинства людей зонты круглые, а этот – квадратный, с четырьмя мощными спицами. Под ним не очень удобно ходить вдвоём.

Дождь проливной. Они бегут, и Майе в ботинок попадает вода, но она не обращает внимания.

«Тут можно срезать».

Они идут через рынок, и Майя временно складывает зонт, потому что над ними – прозрачный навес. Когда Майя в первый раз была на рынке, её шокировала антисанитария и суета. Но теперь она относится ко всему спокойно. По сравнению с сорок пятым это – рай.

Снова дождь, снова зонт, и они бегут по лужам, и уже видно канареечно-жёлтое здание развлекательного центра «Филион» и реклама кинотеатра.

Они забегают под навес, минуют вращающиеся двери, поднимаются по траволатору.

«А на что мы идём?»

Майя даже не помнит, говорил он это или нет.

««Мегамозг», – напоминает Дима, – мультик».

Последний этаж, вход в кинотеатр.

«Зал повышенной комфортности! – провозглашает Дима. – Прекрасные атланты будут массировать тебе ноги, а летающие ангелочки – подавать напитки».

«Правда?»

«Конечно, правда, я никогда не вру».

Очереди нет, они сразу берут билеты в шестой зал. До начала сеанса ещё двадцать минут.

«Постреляем-с?» – спрашивает Дима.

«В кого?»

«В тире! Я выиграю тебе плюшевого медведя, как во всех американских комедиях».

Майя смеётся.

Тир маленький, оружие – пневматическое. Винтовка, пистолет.

Дима старательно целится из винтовки. Мажет по пяти мишеням из десяти.

«Я, честно говоря, даже военные сборы прошёл на халяву», – сообщает он.

Майя не знает, что такое сборы. Она берёт винтовку. Работник тира смотрит на неё со смесью снисхождения (он уверен, что она промажет) и вожделения (все мужчины смотрят на неё так).

Майя последовательно, выстрел за выстрелом, выбивает все мишени. Работник привстаёт.

«Пистолет можно?» – спрашивает Майя.

«Ну ты даёшь», – восхищается Дима.

Да, Дима, я даю. Меня учил стрелять молоденький лейтенант, он же лаборант Комацу, который загадочно исчез, потому что слишком активно болтал языком. Комацу говорил: бери правее, у него там сердце, ты точно попадёшь, вот так, вот так, чуть легче. А ещё был полковник доктор Мики, который придерживал её руку с пистолетом и комментировал: целься в правый глаз, так надёжнее. Если бы ты была левшой, следовало бы целиться в левый глаз.

И был ещё генерал-лейтенант Исии, который спросил однажды: может, ты хочешь, наконец, пострелять по настоящим целям? Может, хватит играть с соломенными чучелами? Он был готов выгнать на полигон Аньда два десятка «брёвен», чтобы она развлеклась.

Майя поднимает пистолет и мажет в первую мишень.

«Прицел сбит, – говорит она холодно. – На таком расстоянии даёт погрешность в два сантиметра».

И пока продавец протестует, она выбивает все мишени без единой помарки.

Дима молчит, потому что он пристыжён.

Прицел сбит, говорил ей Мики. Значит, нужно с помощью первой пары выстрелов понять, как он сбит, а затем стрелять с учётом погрешности. Она вспоминает Мики, который сворачивается, падает, прижимая руки к животу, и за ним появляется фигура Накамуры.

«Поправь прицел, дружок», – говорит она работнику и выходит из тира.

Дима следует за ней.

«Где ты так стрелять научилась? У тебя разряд?»

«У меня талант», – Майя вымучивает улыбку.

Тяжело улыбаться, когда перед глазами снова стоят мертвецы.