Корректировщики - Светлана Прокопчик

Сердце колотилось как сумасшедшее. Ни ноги, ни руки не слушались. Илья очень осторожно коснулся ладонью ее щеки, медлил, глядя в глаза. Оля перестала дышать.

Снизу послышался шорох, будто кто-то поднимался по лестнице. Илья вздрогнул, диковатый его взгляд на миг оторвался от Олиного лица, скользнул по стене, тут же вернулся. Глаза у Ильи были блестящими и безумными.

— Нам лучше зайти в квартиру, — сказал он негромко.

И тут паника взяла верх. Оля быстро шагнула в сторону, начала оправдываться, что у нее совершенно нет времени, она вообще торопится, и как-нибудь в следующий раз… Илья выслушал всю ту ересь, которую Оля несла, с непроницаемым лицом, потом выдохнул обреченно:

— Ладно, иди.

Оля метнулась к лифту, не чуя под собой ног. И плохо помнила, как добралась до общежития. У подъезда села на резную скамеечку, глядя перед собой расширенными глазами.

И тут ей стало смешно. Она давилась от смеха, запрещая себе расхохотаться открыто — вдруг соседи увидят, что она сидит тут и хохочет сама с собой! Истерика не прекращалась, пока не потекли слезы. Оля вытирала их, фыркала, и никак не могла стереть с лица идиотскую улыбку.

14 апреля 2084 года, пятница

Селенград

Илья поглядывал на часы, боясь опоздать в стратопорт. Сегодня прилетали родители, на юбилей Иосыча и сына навестить. Вот Ирка-то обрадовалась, думал Илья. На целых десять дней без присмотра осталась! Ему самому перспектива такой радужной не казалась. Конечно, он скучал по родителям, но не до такой степени, чтоб отвлекаться накануне диплома.

Главной темой обсуждения на плановом собрании отделения была порядком надоевшая Рита Орлова. Ошейник у нее вышел из строя еще зимой, но до последнего времени она не порывалась пакостить. Решали, что с ней делать. Она стала старше и осторожней, Котлякову больше не доверяла, и взять ее голыми руками, как в прошлый раз, не получится. Не решили ничего. Она пока бездействовала, а если что, у Котлякова хватит сил ее приглушить. Хотя бы временно. А там и остальные подтянутся.

Обсуждали лениво, исключительно для проформы. Причина всеобщего расслабления была понятна: в Селенград пришла весна. Снег таять начал. И через три дня у Иосыча — полтинник. По этому случаю Савельев даже арендовал зал в “Трех соснах”, а со всего Союза уже съезжались старые друзья.

— У меня еще один вопрос, — сказал Иосыч. — Не нашего профиля.

Вытащил из внутреннего кармана что-то плоское, отправил Илье по полированной поверхности стола.

— Я хотел бы спросить у Моравлина: он знает, что это такое?

Илья еще раньше заподозрил, что Иосыч выдал Оле это несусветное задание с дальним умыслом. Она физически не могла с ним справиться, сама-то, может, этого и не понимала, но Иосыч должен был знать. Выходит, Иосыч решил разобраться в личной жизни Ильи. На кой, спрашивается?

— Ну, знаю.

Иосыч нехорошо осклабился:

— Я думал, отпираться станет. Надо же. Глянул я тут на его курсовой и даже рот раскрыл. Подумал — самый большой волк в лесу сдох, Господь услышал наши молитвы! Моравлин документы оформлять научился! Целый праздник! А потом смотрю — а я ж знаю, кто так верстает. Уж больно манера специфическая. И тут мне Оля Пацанчик приносит плату, я гляжу — батюшки, и эту руку я знаю! Илья, — он подался вперед, — у вас что, семейный подряд?

Уши у Ильи стали пунцовыми.

— А ты не обалдел — девчонке на втором курсе такое задание подсовывать?! — парировал он.

— Мне интересно стало, как она выкрутится. Может, своим дельфийским даром воспользуется? — ехидно сказал Иосыч.

— Вот она и выкрутилась, — невозмутимо сказал Илья. — Именно своим дельфийским чутьем определила, кто ей эту платку отштампует. Доволен?

— Петр Иосыч, в самом деле, — вступился Котляков. — У нас Карпатов ее задание смотрел, и то — сложно показалось, а он с пяти лет в этом копается. Да и когда вы последний раз видели девчонку, которая своими руками платы штампует? Всю дорогу ребят просят.

— Да дело не в этом! — разошелся Илья. — Дело-то в том, что она физически не могла справиться! Нет, ну где она штамповать будет, а? Производственная практика только через год!

— Илья, — Иосыч встал и перегнулся через стол, — я понимаю твои благие намерения, но и ты пойми: Оля сюда пришла не для того, чтоб учиться пользоваться твоей помощью.

— Ага, она пришла, чтоб на втором курсе делать то, что не все на четвертом умеют. Я тебе вот что скажу: она каждый раз после твоих уроков приходила ко мне. Чему ты их учишь, если они без переводчика тебя понять не могут, а?

— Вот если бы ты не лез, она давно бы сама разобралась!

— В чем? В штамповках?

— Хотя бы.

— Как платы штампуются, я ей объяснил, не переживай. Можешь спросить. Ей вполне хватит знать в теории, как это делается. Потому что нигде, ни на одном предприятии женщину все равно до практической наладки не допустят! Ее посадят на документы, на проектирование… и то не факт, что образования хватит. Так что все эти твои “испытания” — ни к чему они. — Илья встал. — Ладно, я поехал, мне еще родителей встречать.

Иосыч, все еще кипя, в спину ему пригрозил:

— Я вот к тебе на защиту приду, посмотрю, как диплом оформлен. И кем. А я ее руку узнаю, не переживай!

— Вперед и с песней, — не слишком вежливо ответил Илья. — Нарочно попрошу ее что-нибудь сделать, чтоб посмотреть: распознаешь или нет?

23 апреля 2084 года, воскресенье

Селенград

Из комнаты сына донесся отчаянный женский крик, заставив Моравлина поморщиться. Лида вздрогнула, уронила чашку, расплескав чай. Виновато посмотрела на мужа, быстро вытерла лужицу. На кухню выскочил Илья, деловито покопался в ящиках стола. Попробовал на ноготь остроту ножа.

— Вы чем там занимаетесь? — не скрывая недовольства, спросил Моравлин.

— Дипломом! — весело ответил сын.

Лида нервно засмеялась, отвернувшись к окну.

— А нож зачем?

— На шашлык ее порежу! — объявил Илья, смеясь. — Шумная очень.

И исчез, весело насвистывая. Моравлин посмотрел на жену:

— Кошмар какой-то.

Некоторое время сохранялась относительная тишина, Моравлин слегка успокоился. Он не очень хорошо понимал, что произошло с его сыном меньше чем за год, и сейчас чувствовал себя чужим и чуть ли не лишним. Нет, ну что это такое? Конечно, диплом — это очень важно. Но защита ведь не завтра? Мог бы хоть выходные для родителей разгрузить. А то получается, что Илья привел девушку, закрылся с ней в комнате, а родители как идиоты торчат на кухне и гадают, чем там занята молодежь.

— Зачем ему эта девчонка? — удивлялся он. — Что, сам с дипломом не справляется, потому малолетку помогать приспособил?

— Ваня, ну что ты… — успокаивающе гладила его по руке жена. — Ну ты же сам понимаешь, это нормально… Ты же прекрасно знаешь, диплом — просто предлог… Он же должен встречаться с девушками…

— Молодой еще! — рявкнул Моравлин.

Лида удивилась:

— Ваня, ему почти девятнадцать. И он давно самостоятельный.

Следующий вопль окончательно вывел его из себя. Тяжело поднялся, намеренный разогнать эту чертову молодежь с ее забавами. Лида опередила, проскользнув мимо него в коридор. Моравлин слышал, как она, приоткрыв дверь, что-то говорит сыну. Вернулась скоро, неуверенно улыбаясь:

— Они просто играют.

— Играют?!

— Ну да.

— С такими криками?!

Лида развела руками.

— Они одетые? — с подозрением уточнил Моравлин.

Жена торопливо закивала:

— Да, конечно. Я когда вошла, они даже в разных концах комнаты находились. Илья у окна, Оля за дверью.

— И что она там делала?

— Сидела. На корточках. Ваня, ну что ты придираешься к мелочам? У них свои отношения, главное, чтобы это их самих устраивало. Если Илья носится за ней по комнате с ножом в руке и со зверским выражением лица, а она находит это забавным — ну, это же их личное дело…

— Замечательно. Сколько нового я узнал про своего сына! Взрослый мужик играет с не менее взрослой девушкой в ножички!

— Пять минут назад ты думал, что Илья еще ребенок, — тихо напомнила жена. — Ты себя вспомни, сколько тебе было, когда ты мне за шиворот таракана пустил. Египетского.

— А сколько мне было?

— Двадцать четыре. Илье тогда уже годик исполнился.

Моравлин отвернулся. Он сам не мог сказать, что именно его так злило. То ли эта детская непосредственность, то ли отчетливое понимание, что сын действительно вырос, и уже строит свою жизнь… А может, то, что такого умиротворенного Поля он давно не чувствовал.

Перед вылетом из Московья его предупредили, что Поле мерцает. Давно. И Моравлин готовился к испытаниям. А застал совершенно иную картину. Да, Поле по-прежнему мерцало. Но отчего-то казалось, что исчезли все проблемы, и впереди — безоблачное будущее. Про такие случаи говорят “Поле облизывает их”. Вот только Моравлин представлял, что за этим последует. Перед тайфунами тоже погода хорошая. А перед большой войной даже матерые разведчики начинают верить в мир во всем мире.