С тобой и без тебя. Нежный враг - Лесли Локко

— К сожалению, это необходимо, — сказал он, широко улыбаясь. — На дороге в Тегазу очень много бандитов.

— Б-бандитов? Какого рода бандитов? — заикаясь, пробормотала Амбер.

— Воры, убийцы, туареги, — весело усмехнулся Абдулла. — Не беспокойтесь — мы под хорошей защитой! — Амбер в ответ вымученно улыбнулась.

Дорогу из Тимбукту как-то стыдно было даже назвать дорогой. Это оказались две едва заметные пыльные полоски от протекторов на постоянно перемещающемся песке. Амбер чувствовала, как пробуксовывают колеса, пытаясь уцепиться за мягкий песок. Все вокруг было кремово-белого цвета, отдельные холмики были покрыты темно-зелеными кустами и низкими зарослями деревьев, которые отчаянно пытались удержаться на сухом песке. Сквозь редкие листья кустов Амбер выхватывала взглядом отдаленные барханы — они поднимались вверх и казались прочными и величественными, они удобно и живописно раскинулись по сторонам по прихоти неведомого творца в виде изящных закругленных полумесяцев. Было почти одиннадцать часов утра, и солнце подбиралось к своему пику. Медленно цвета переходили из серо-белого в белый, все краски померкли, и только пустыня и небо смотрели друг на друга. В машине работал кондиционер. Амбер удобно устроила голову, прислонясь лбом к стеклу. Вокруг нее звучала, не умолкая, незнакомая речь, и музыку этого языка она слушала уже целый день: слова, предложения и интонации были ей совершенно непонятны. Абдулла сказал, что у них уйдет весь день на то, чтобы добраться до Тегазы. Если им немного повезет, они приедут к ночи. Она смотрела в окно. Было трудно поверить, что они могут прибыть куда-то в этом пустом и бесконечном пространстве небытия.

К четырем часам дня после двух или трех остановок и быстрого перекуса в виде пригоршни фиников, она устала, хотела пить, и ей было жарко, несмотря на прохладу внутри машины. Снаружи сменялись ярко-оранжевый, приглушенно-красный и ярко-желтый цвета пустыни, и от этого жара казалась еще более невыносимой. Она лежала, откинувшись назад на мягких сиденьях, и сильно потела, что было очень неприятно. Если не считать нескольких верблюдов и туарегов, облаченных в какие-то заношенные тряпки, они практически не встречали никаких живых существ на протяжении многих миль. Двое из охранников, сидевших прямо перед ней, спали, их головы мотались из стороны в сторону, когда машина подскакивала и поворачивала, нащупывая сквозь пески гравийную дорогу, ведущую на север, потому что это была единственная дорога. На небе появились первые признаки наступающего вечера, тени на земле удлинились, изящные, почти незаметные ниточки облаков постепенно становились оранжевыми, потом бледно-розовыми, а затем ярко-шафрановыми и золотыми.

Через час во время вечерней молитвы они подъехали к группе мужчин, стоящих на коленях на ковриках, их пластиковые сандалии аккуратно были поставлены рядком на песке. Под натянутыми тентами из ткани расположились тридцать или сорок человек, отбивающих поклоны и усердно молящихся. Их пятки были обращены в сторону «лендкрузеров», потому что они молились, обратясь лицом к Мекке. Абдулла остановил машину, и мужчины вышли. Они оставили оружие внутри салона, вытащили две большие фляги с водой и свои молельные коврики. Амбер в тревожном молчании следила за тем, как они моют ноги, руки и лица, а затем, точно так же, как и группа, мимо которой они только что проехали, становятся на колени и простираются ниц на песке. Их пятки то сверкали, то скрывались из виду при каждом поклоне, пока они молились. Вокруг нее был слышен тихий звук молитвы, который разносился далеко в этом мире безмолвия.

— Мадам? — появилось в окне лицо Абдуллы. — Хотите есть? — Он указал на тарелку с рисом и то, что выглядело как мелкие печенья. Амбер благодарно улыбнулась, открыла дверцу и вышла на мягкий и все еще горячий песок. Здесь было несколько деревьев и кустиков, сражавшихся с песком за жизнь. Она быстро оглянулась вокруг, вытащила из своей сумочки несколько салфеток и со всем достоинством, которое ей удалось сохранить, направилась в ближайшие кустики и быстренько сделала свои дела. Потом вернулась назад к машине. Мужчины с трогательной деликатностью стояли спиной к тому месту, где она только что побывала. Она приняла от Абдуллы тарелку, присела на порожек машины и стала есть вместе со всеми.

— Примерно через час или два… — сказал Абдулла, глядя на меркнущий свет дня. — Мы доберемся. — Амбер с благодарностью кивнула. День, проведенный на заднем сиденье машины, был изматывающим, хотя она не делала никаких физических усилий с самого утра. Они закончили еду в тишине, по очереди передали друг другу теплую воду для питья в больших канистрах, переливая себе в пластиковые стаканы, которые Абдулла предусмотрительно захватил с собой. Они все смахнули крошки еды с одежды и запрыгнули обратно в машины.

Она почти уснула к тому времени, когда машины наконец добрались до просеки возле ряда слабо освещенных бунгало. На чернильно-черном небе, освещенном медленно восходящей луной и яркими неподвижными звездами, мужчины выгружали из машин багаж. Амбер стояла рядом, пока они вынимали оружие, провизию, канистры с водой и коробки и относили их в небольшой домик. Абдулла что-то крикнул одному из людей; через секунду раздался ответ, и дверь одного из бунгало широко распахнулась.

Амбер медленно обернулась в сторону этой двери. В проеме, окруженный как ореолом светом изнутри, обрисовывающим контуры его тела, стоял Танде Ндяи. Она сглотнула слюну, подняла свою сумку и вышла из темноты.

53

Бекки уже в третий раз тщательно просматривала список, проверяя, все ли записанные в нем люди получили приглашения. Она ужасно нервничала. Мораг как раз была в пути, она возвращалась из Нью-Йорка, собираясь прибыть на открытие прямо с самолета. Бекки заверила ее, что контролирует ситуацию и что ей не о чем беспокоиться. Она знала, как устраиваются подобного рода мероприятия. Удовлетворившись ее заверениями, Мораг приземлилась в аэропорту имени Кеннеди. Она улетала в Америку на охоту за новыми художниками, а Бекки была оставлена здесь для организации приема и руководила галереей одна. Но она продолжала нервничать. Амбер все еще была в этом проклятом Мали, а Мадлен совсем ничего не знала о торговле предметами искусства. Бекки могла только молиться, что сделала все правильно и что все пройдет нормально, без неожиданных неприятных сюрпризов. В списке было двести сорок имен. Мораг перепроверяла его один раз в месяц, добавляя какие-то новые или удаляя из него некоторые имена. Она отслеживала все изменения в этом списке так, как некоторые люди бдительно следят за своими драгоценностями или блюдут семейные тайны. Она знала, что успех или неудача работы галереи почти полностью зависят от того, чьи имена внесены в список, сколько работ они готовы приобрести в любой из сезонов. Бекки чуть не упустила из виду картотеку возможных соперников по бизнесу, владельцев других галерей, которую вела Мораг. Было чертовски сложной задачей отыскать возможность внести в список приглашенных еще пятьдесят или шестьдесят имен, но, к счастью, ей удалось сделать и это вовремя. Приглашения были отправлены неделю назад. Вино и канапе были заказаны: шестьдесят бутылок хорошего красного вина, шестьдесят бутылок белого и тридцать бутылок шампанского. У нее не было ни малейшего представления о том, сколько следует заказать выпивки, поэтому она позвонила в Национальную портретную галерею и прикинулась студенткой, которая пишет работу на тему устройства приема по случаю открытия вернисажа. Это было просто гениальной находкой с ее стороны, так она думала. Ей казалось, что вина слишком много, но, если подумать о трех сотнях праздных людей, то, возможно, все это разойдется довольно быстро. Она пригласила практически всех из своей старой художественной школы — это будет вечер Бекки Олдридж, и она хочет быть уверена, что все это увидят. Ну, на самом деле это был вечер в честь Сабы Меретю, напомнила она себе. Именно Саба была художницей, а не она.