Ибн Баттута - Игорь Тимофеев

«У китайцев так принято, — отмечал он с почтением, — если какая-либо джонка готовится к отплытию, на ее борт поднимается морской инспектор со своими писцами, и они поголовно переписывают всех, кто там находится, — лучников, прислугу, матросов, и лишь после этого им разрешают отплытие. А когда джонка возвращается, они снова поднимаются на нее и проверяют по списку наличие людей, а если недосчитаются кого-нибудь, то тут же обращаются к капитану, который обязан представить доказательства смерти, бегства или указать на какие-либо иные причины, а иначе с него строго спрашивают за это. Потом они просят судовладельца продиктовать им список всех товаров и уходят, а таможня производит осмотр. Если она обнаруживает что-либо сверх заявленного, то джонку конфискуют, а товары отписываются на склад. Подобного этому я не видел ни у неверных, ни у мусульман».

В новинку Ибн Баттуте было и многое другое, что выгодно отличало Китай XIV века от тех азиатских стран, где ему довелось побывать. Иностранцы, прибывающие в Китай, тут же попадают под зоркое око местной администрации, которая берет на себя заботу об их размещении и личной безопасности. Мусульманские купцы останавливаются либо в домах своих собратьев, либо спешат в фондуки, где им выделяют комнату и ставят на довольствие. Все свои деньги путник сдает на хранение хозяину фондука, и тот ведет расчет, удерживая из этой суммы стоимость проживания, еды и тех услуг, которые оказываются постояльцу. Каждый вечер управляющий с писцом обходят комнаты, проверяя наличие жильцов, и лишь после этого запирают двери фондука. Наутро они вновь проводят перекличку, дабы удостовериться, что за ночь ничего предосудительного не произошло. Отъезжающему по делам купцу выделяют провожатого, который сопровождает его до следующего фондука и по возвращении вручает управляющему письменное свидетельство о том, что его подопечный благополучно добрался до места.

Иностранные купцы путешествовали по Китаю либо на перекладных, используя разветвленную сеть почтовых трактов, либо на лодках, что двигались по Великому каналу и связанным с ним рекам. Для этого требовалось иметь при себе два пропуска: один от правителя области, другой от чиновника, что ведал торговлей. Тщательно налаженная почтовая служба и неусыпная опека властей практически исключали возможность каких-либо недоразумений. Ибн Баттута отмечал, что «Китай — одна из безопаснейших стран для путников». Местные власти были главным образом озабочены тем, как оградить гостей от назойливого любопытства толпы: их необычная внешность и одежда привлекали внимание зевак. Методы работы средневековой китайской полиции и сегодня кое-где могли бы оказаться вполне современными: по распоряжению городского начальства рыночные художники писали портреты иноземных гостей и при необходимости снимали с них несколько копий. «Если иностранец бежал, — сообщал Ибн Баттута, — его изображение рассылали по всей стране для розыска». Сам Ибн Баттута был немало удивлен, когда, гуляя по городскому рынку, увидел на стене свой собственный портрет. «Сходство, — признался он, — было поразительным».

Поразительным было и многое другое. В частности, бумажные деньги. Не в пример кожаным банкнотам Мухаммед-шаха, умудрившегося в короткий срок довести Делийский султанат до полного разорения, китайские бумажные ассигнации весьма успешно замещали на внутреннем рынке золото и серебро. По свидетельству Ибн Баттуты, тому, кто отправлялся на рынок с динарами или дирхемами, приходилось обменивать их на бумажные деньги.

«Народ в Китае не пользуется в торговых делах ни золотой, ни серебряной монетой, — писал Ибн Баттута. — Купля и продажа у них происходит при помощи листков бумаги величиной с ладонь, на этих листках ставится знак печати императора. Если такая бумажка порвалась, люди несут ее в Монетный двор, где обменивают на новую, и за это с них не берут платы, так как чиновники Монетного двора находятся на султанском обеспечении».

Последнее, впрочем, оспаривается другими источниками, из которых следует, что за обмен износившихся бумажных денег в Монетном дворе удерживали три процента, и это, вне всякого сомнения, приносило казне значительный прибыток. В Национальной библиотеке в Париже хранится перевод письма, написанного на латыни около 1330 года архиепископом Султании Жаном де Кора, который сообщает следующие интересные факты:

«Когда эти бумажные деньги становятся ветхими и ими уже нельзя пользоваться, их приносят в государеву палату, где служат назначенные монетчики. И если знак или имя государя на деньгах сохранилось, тогда монетчик дает за старую бумажку новую, удерживая за такой обмен три из ста».

О китайских бумажных деньгах писали в своих мемуарах Марко Поло и Одорико де Порденоне, но на их европейских современников эти сообщения, похоже, никакого впечатления не произвели.

Ибн Баттута сообщает много любопытных подробностей о жизни и быте средневекового Китая. Сравнивая китайцев с другими азиатскими народами, он отмечает, что «живут они богато и широко, хотя ни чревоугодием, ни одеждами не увлекаются». Вряд ли эти слова могут быть отнесены к неимущим слоям населения — городской бедноте и крестьянству, но не следует забывать, что простонародье вообще не попадало в кругозор Ибн Баттуты, который в силу своей классовой ограниченности чаще всего замыкался в пределах элитарного круга и видел лишь то, что приличествовало видеть человеку его положения. «Китайцы увлекаются золотой и серебряной посудой», — продолжает Ибн Баттута, и из этих слов ясно, о каких китайцах идет речь. Правда, сообщая о широкой распространенности и дешевизне шелковых одежд, он добавляет, что шелка в Китае «носят даже бедняки». Но и в этом случае трудно сказать, кого путешественник относил к беднякам.

Многое в Китае понравилось Ибн Баттуте.

С явным одобрением он писал о системе социального обеспечения в Китае, предусматривающей «выход на пенсию», всем, кто достиг пятидесятилетнего возраста. По словам Ибн Баттуты, старики и немощные находились на государственном обеспечении, а после шестидесяти лет даже освобождались от судебной ответственности за правонарушения, ибо считалось, что умом они сравнялись с малыми детьми. Путешествуя по Китаю, Ибн Баттута видел существовавшие при буддийских храмах обители для слепых и престарелых, бесплатные больницы и поварни, приюты для вдов, сиротские дома.

И все же в Китае Ибн Баттута чувствовал себя неуютно. Многое восхищало, но ничего не возбуждало ни привязанности, ни любви. «Китай мне не понравился, хотя в нем и есть много прекрасного, — признавался Ибн Баттута. — Я был очень опечален царящим там неверием… Если я встречал там мусульманина, то радовался встрече с ним, как с членом своей семьи или родственником…»