Колония нескучного режима - Григорий Ряжский

— Господи… — пробормотал изумлённый Шварц. — Господи Боже… А Севка знал?

Кира помотала головой:

— Кажется, нет. У них разногласия на эту тему были, я знаю. Ещё раньше. Но она всё равно пошла. Сама. А он, по-моему, в отъезде сейчас, не отвечает. И я не знаю, как сообщить. Кому.

— Так… — Шварц постарался собраться, но ему что-то мешало. Мысли толпились в голове, вытесняя одна другую. Новость была настолько необычно-чудовищной, что ему никак не удавалось свести их в одно целое. Сразу подумал про Гвидона — чем ему теперь это грозит. И девочкам, обеим. Правда, Приска ей не приемная мать. Приска Ницце никто. Если, конечно, не брать в расчёт, что приходится единокровной сестрой по линии отца. Как и Триш. Но об этом никто не знает. И не узнает никогда. Так, дальше… Харпер. С ним что? Наверное, ничего больше не сделать. Стадо, разве что, не позволят пасти? Да и связи с Ниццей не просматривается особенно никакой. Если тоже, конечно, не брать в расчёт, что приходится ей родным отцом. Впрочем, и здесь — полное неведение с обеих сторон. Тогда что остаётся? Сама Ницца остаётся, девочка наша любимая, вот что остаётся. Как же решилась, родная ты моя? Зачем тебе всё это? Они же непобедимы. Их же катком асфальтовым не сдвинуть с их проклятого пьедестала. Даже покачнуть, и то не удастся. И уж точно не тебе, Ниццуль, не нам с тобой, никому из нас… Что же теперь будет?.. Они же её уничтожат, легко. И не поперхнутся даже. У них же паутина, своя личная, смертельная, и обратного хода из неё нет. Ещё не придумали. Разве что к ним, в паучье гнездо служить идти наниматься…

Пока он думал, молча грея в руке пустой стакан, Кира снова заплакала. Он бережно притянул её к себе и поцеловал в голову. Она прижалась к нему, тесно, так, что он ощутил телом её упругую молодую грудь, спрятанную под тканью тонкого короткого летнего платья. И тогда Юлик догадался, что именно всё это время мешало ему сосредоточиться и привести голову в порядок. Кира. Её грудь и голые, в белых гольфах, загорелые ноги. Он взял её голову в руки и заглянул в лицо. Она не стала противиться этому жесту. Просто продолжала молча плакать, не открывая глаз. Но уже не так сильно. Просто всхлипывала и шмыгала носом. И тогда Шварц осторожно поцеловал её в лоб. Затем в щёку, одну и другую. Кира продолжала тихо сопеть и перестала всхлипывать. Шварц почувствовал — что-то изменилось. И тогда он поцеловал её в губы: сначала просто прикоснувшись к ним своими губами. Потом поцеловал сильней, уже довольно ощутимо прижавшись к ним. И почувствовал, как она слегка приоткрыла их, пустив его к себе. И ещё почувствовал, как его слегка тряхануло изнутри. Он медленно и очень аккуратно опустился вместе с Кирой на разваленную тахту и неспешно, преодолевая безумное желание, стал целовать её руки, шею, ладони… И ощутил, как она начала дрожать всем телом, и это его дополнительно подхлестнуло. Тогда он стал целовать её голые ноги, выше гольфиков, и ещё выше… Затем медленно приподнял край платья и стал целовать её бедра, левое, правое… Затем — посередине, добравшись до пупка. И ещё ниже… и ещё… Затем осторожным движением потянул вниз трусики… И снова она не предприняла попытки остановить движение его руки. Теперь она лежала на спине, обнажённая по пояс, с белой трапецией на теле посреди летнего загара, и порывисто дышала, так и не открыв глаз. Лихорадочно, стараясь не создавать лишнего шума, он разделся сам. Ему едва удавалось сдерживать невероятное возбуждение. Страшная новость, которую принесла Кира и которая, казалось бы, должна была сделать невозможным то, что сейчас происходило между ними, здесь, в полуподвале, на разваленной старой тахте, наоборот, лишь странным необъяснимым образом усилила желание. И он, Юлик Шварц, уже точно знал, что никакая сила не заставит его остановиться, несмотря на всю дикость и весь идиотизм ситуации, в которую сам же себя загнал…

Потом они оторвались друг от друга и долго ещё лежали рядом, на спине, держа руку в руке. Не говоря ни слова, потому что в этом не было нужды. Оба знали, что всё вышло само. И не стоит пытаться искать для себя объяснений тому, что случилось. И нет в этом ничьей вины. Да и нет её вообще, вины этой. И не было. Есть то, что есть. То, что получилось. И оба были этому рады, каждый для себя. Внутри себя. Вернее, рада была Кира. Шварц, скорее, был не против. Как всегда. Он никогда не возражал против того, что ему нравилось. И не искал способа это оборвать. Так же как и намерений противостоять тому, что доставляло мужское удовольствие. Наслаждение. Несмотря на свою любовь к Триш. Настоящую, сильную и единственную. Как он сам единожды сформулировал для себя и больше не передумывал. Тоже не было нужды. И не хотелось, чтобы она когда-либо возникла, такая нужда.

Он потянулся к столу, не вставая, налил обоим ещё по глотку коньяку, и они выпили снова. Затем встал, прошёл в душ и накинул халат. Кире тоже выдал халатик. Бывший дежурный. Женского размера. Тот, что провисел все годы в подвале, как трогательно-милое напоминание о прошлой жизни. Сказал, завтра рано утром поеду в Жижу, расскажу всё Гвидону и Прис. Сегодня уже не получится, потому что — за рулём. Это было правдой. Новенькую «Волгу», такую же, как у Гвидона, цвета морской волны, Шварцы приобрели сразу после того, как Триш с маленькой дочкой вернулась из Лондона в Москву, весной. До этого они с Приской завершали все дела по продаже семейной недвижимости, оставшейся в наследство после кончины сэра Мэттью. Автомобиль пришлось брать за валюту, так что с учётом специальных цен получилось довольно дорого. Но этого хотела Триш, да и жизнь уже требовала передвижений в Москву и обратно не на электричке, а по шоссейке, с комфортом. И теперь «Волга» стояла рядом со входом в полуподвал, на Октябрьской.

Было уже довольно поздно. Юлик пожарил яичницу, они поели, запили чаем, и Кира осталась в мастерской уже до утра. Утром он сказал ей:

— Мою дочку зовут Нора. Ей седьмой месяц. Она ужасно смешная. А похожа на Джона, Ниццыного деда.

Он хотел сказать — на Ниццу, но передумал. И сказал — на Джона. Оба понимали, что эти мимоходные слова произнесены для того, чтобы развести мосты, но в то же время наметить пути объезда. Кира понятливо кивнула и сказала, прощаясь:

— Позвони мне, пожалуйста, когда вам что-нибудь станет известно про Ниццу. Ладно?

— Непременно, — с готовностью отозвался Юлик и предложил: — Тебя забросить домой?

— Нет, доберусь на метро. Ты лучше езжай поскорее в эту вашу колонию, а то я очень нервничаю.

В дверях они чмокнулись, так, по лёгкой, но с передачей взаимного сигнала, и она исчезла. Сам же он отправился в Жижу, не представляя, кому из Иконниковых донести известие первым и что всем им теперь предстоит. Или попросить Тришку сходить через овраг? Внезапно поймал себя на мысли, что о Гвидоне, Приске и Ницце думает как о своих родных. О самых родных и близких людях, не считая Триш и маленькой Норы…

С обыском к Таисии Леонтьевне, по месту постоянной прописки Натальи Иконниковой, пришли тем же утром, в то время как Юлик уже почти миновал Боровск и выруливал на узкую бетонку, ведущую к Хендехоховке и Жиже. Понятых взяли из соседей-коммунальщиков. Предъявили ордер, всё по закону, и приступили. Онемевшей Таисии Леонтьевне между делом сообщили, что её приёмная внучка, Наталья, арестована и находится в следственном изоляторе. Правда, сам обыск вёлся так себе, впроброс, скорее формально, нежели по существу. И так было ясно, что пришли не в то место, где можно обнаружить что-либо полезное для следствия. Поинтересовались, когда в последний раз бабушка видела внучку. С трудом пришедшая в себя Таисия Леонтьевна скрывать не стала и постаралась объяснить, что Ницца, то есть Наташенька, постоянно здесь не проживает. Потому что живёт в квартире своего жениха, Всеволода Штерингаса, на Чистых прудах. А сюда, в Кривоарбатский, заезжает эпизодически, чтобы повидаться с ней и помочь по хозяйству. Это была новость. Это было то самое, ради чего приехали. Тут же пробили по базе место прописки гражданина Штерингаса В. Л. и так же оперативно поехали выписывать ордер на обыск по новому адресу подследственной. Одновременно доложились наверх, что так, мол, и так, обнаружен адрес, хозяин жилья некий Штерингас, научный сотрудник НИИ общей генетики АН СССР, кандидат биологических наук.

Вот тут-то всё и сошлось, потому что открывало следующую дверь в следствии по делу. Генерал-лейтенант Чапайкин уже не был уверен, что — одной лишь Иконниковой. Гнездо! Обнаружено вражеское гнездо, преступная и организованная группа антисоветчиков, одному из которых удалось бежать на Запад, наверняка увезя с собой гостайну, а другой, которая напарница, она же невеста, она же студентка Иконникова, уйти не удалось, потому что вовремя была задержана оперативными сотрудниками Комитета государственной безопасности и в скором времени непременно даст важные показания. И хорошо бы расколоть эту маленькую сучку, «зассыху» детдомовскую, на связь с антисоветчиками из эмигрантского НТС — Народно-трудового союза. Буковского — не удалось, с Делоне тоже не получилось. Ну, те тёртые, мужики всё ж, идейные. А с этой — попробуем, глядишь, выкрутим что нужно, будет чем отчитаться по крайней мере. Так, через заведение Сербского пропустить для начала, потом в психушке подержать в спецушной, а там и заговорит, откроет ротик свой девичий. И писульку подпишет покаянную.