Сумма теологии. Том V - Фома Аквинский

Ответ на возражение 2. Из самого противозаконного обращения человека к некоторому изменчивому благу неизбежно следует его отвращение от неизменного Блага, каковое отвращение обладает полнотой природы зла. Следовательно, различие степеней злого умысла в грехах необходимо вытекает из различия того, к чему обращается человек.

Ответ на возражение 3. Все объекты человеческих действий связаны друг с другом, и потому все человеческие действия отчасти имеют один и тот же вид, а именно постольку, поскольку они определены к конечной цели. Следовательно, ничто не препятствует тому, чтобы все грехи можно было сравнивать друг с другом.

Раздел 4. ЗАВИСИТ ЛИ ТЯЖЕСТЬ ГРЕХОВ ОТ ПРЕВОСХОДСТВА ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ ИМ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что тяжесть грехов напрямую не зависит от превосходства противоположных им добродетелей, как если бы более тяжкий грех был противоположен большей добродетели. Так, [в Писании] читаем: «В обилии правды – великая сила» (Прит. 15:5). Но, как сказал Господь, обилие праведности удерживает от гнева (Мф. 5:20-22), который является менее тяжким грехом, чем убийство, от которого обилие праведности удерживает в меньшей степени. Следовательно, наименее тяжкий грех противоположен наибольшей из добродетелей.

Возражение 2. Далее, как сказано во второй [книге] «Этики», «добродетель связана с трудностью и благом»[424], из чего, похоже, следует, что чем нечто труднее, тем больше связанная с ним добродетель. Но не устоять перед тем, что трудно, является меньшим грехом, нежели не устоять перед тем, что не трудно. Следовательно, менее тяжкий грех противоположен большей добродетели.

Возражение 3. Далее, любовь является большей добродетелью, чем вера или надежда (1 Кор. 13:13). Но противоположная любви ненависть является менее тяжким грехом, чем противоположные вере и надежде неверие и отчаяние. Следовательно, менее тяжкий грех противоположен большей добродетели.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «самое плохое противоположно самому лучшему»[425]. Но в делах нравственности самым лучшим является наибольшая добродетель, а самым худшим – самый тяжкий грех. Следовательно, самый тяжкий грех противоположен наибольшей добродетели.

Отвечаю: грех может быть противоположным добродетели двояко: во-первых, непосредственно и первичным образом, и таковым является тот грех, который относится к тому же самому объекту [что и добродетель] (ведь противоположности относятся к одной и той же вещи). В этом отношении более тяжкий грех необходимо должен быть противоположным большей добродетели, поскольку, как было показано выше (60, 5; 72, 1), добродетель и грех получают свой вид от объекта, и потому как степень достоинства добродетели, так и степень тяжести греха зависит от объекта. Следовательно, самый большой грех необходимо должен быть непосредственно противоположным самой большой добродетели как наиболее удаленный от нее в пределах одного и того же рода. Во-вторых, противоположность добродетели греху можно рассматривать со стороны некоторого простирания добродетели в противлении греху. В самом деле, чем больше добродетель, тем больше она удаляет человека от противоположного греха, притом так, что она отвращает человека не только от этого греха, но также и от всего того, что приводит к нему В таком случае очевидно, что чем больше добродетель, тем больше она отвращает человека в том числе и от наименее тяжких грехов (так, чем совершенней здоровье, тем больше оно сопротивляется даже самым пустяшным болезням). В указанном отношении менее тяжкий грех противоположен большей добродетели со стороны ее следствий.

Ответ на возражение 1. Этот аргумент относится к той противоположности, которая связана с отвращением от греха. И в этом смысле изобилие праведности преграждает путь даже самым незначительным грехам.

Ответ на возражение 2. Большая добродетель, которая связана с более трудным для достижения благом, непосредственно противоположна греху, который связан с более трудным для избегания злом. В самом деле, в том и другом случае налицо некоторое превосходство воли, проявляющееся в преодолевающем трудности особенно сильном стремлении к благу или злу.

Ответ на возражение 3. Любовь [к горнему, о которой говорит апостол], это не любовь вообще, а любовь к Богу, и потому ей непосредственно противоположен не любой вид ненависти, а ненависть к Богу, каковой грех является самым тяжким из всех.

Раздел 5. ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ ПЛОТСКИЕ ГРЕХИ МЕНЕЕ ПРЕСТУПНЫМИ, НЕЖЕЛИ ДУХОВНЫЕ ГРЕХИ?

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что чувственные грехи не менее преступны, нежели грехи духовные. Так, прелюбодеяние является более тяжким грехом, чем воровство, о чем читаем [в Писании]: «Не так тяжек грех, когда кто крадет… кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою»[426] (Прит. 6:30, 32). Но воровство связано с жадностью, которая является духовным грехом, в то время как прелюбодеяние связано с похотью, которая является чувственным грехом. Следовательно, плотские грехи более преступны, нежели грехи духовные.

Возражение 2. Далее, Августин, комментируя книгу Левита, сказал, что «главная услада дьявола – похоть и идолопоклонство». Но чем больше грех, тем больше радуется дьявол. Следовательно, коль скоро похоть – это плотский грех, то похоже на то, что плотские грехи наиболее преступны.

Возражение 3. Далее, Философ доказал, что «невоздержность в порыве ярости менее позорна, нежели невоздержность в похоти»[427]. Но ярость, по словам Григория, это духовный грех[428], в то время как похоть относится к плотским грехам. Следовательно, плотский грех преступней греха духовного.

Этому противоречит сказанное Григорием о том, что плотские грехи не так преступны, как духовные грехи, но более позорны[429].

Отвечаю: духовные грехи более преступны, нежели грехи плотские, но это вовсе не означает, что любой духовный грех преступней любого плотского: духовный грех преступней плотского только тогда, когда различие между ними как именно духовного и плотского – это их единственное различие, а все прочие условия равны. И на то есть три причины. Первая связана с субъектом: в самом деле, духовные грехи принадлежат духу, которому свойственно обращаться к Богу и отвращаться от Него, тогда как плотские грехи завершаются в чувственном удовольствии желания, которому в первую очередь свойственно обращаться к телесным благам. Поэтому плотский грех означает скорее «обращение к» чему-то и по этой причине подразумевает некоторое оскудение, тогда как духовный грех означает скорее «отвращение от» чего-то, из чего возникает понятие отступничества, и по этой причине он подразумевает большую преступность. Вторая причина связана с тем, против кого совершается грех: в самом деле, плотский грех является преступлением против собственного тела грешащего, которое в порядке любви он должен любить меньше, чем Бога и своего ближнего, против которых он совершает духовные грехи, и потому духовные грехи являются более преступными. Третья причина связана с побуждением: в самом деле, чем сильнее побуждение к греху, тем менее тяжек сам грех (о чем речь у нас впереди (6)). Но плотские грехи имеют более сильное побуждение, а именно врожденное нам вожделение плоти. Следовательно, и по этой причине духовные грехи более преступны.

Ответ на возражение 1. Прелюбодеяние связано не только с грехом похоти, но еще и с грехом неправедности, и в этом отношении может быть отнесено к жадности, поскольку, как говорит глосса на слова [Писания]: «Никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель» и т. д. (Еф. 5:5), прелюбодеяние намного тяжче воровства, поскольку человек любит свою жену больше, чем свое имущество.

Ответ на возражение 2. О дьяволе говорят как об услаждающемся в первую очередь похотью потому, что она сильнее всего пристает к человеку и от не трудно избавиться (ведь, как сказал Философ, «стремление к удовольствию ненасытно»[430]).

Ответ на возражение 3. Как говорит сам Философ, причина, по которой невоздержанность в похоти более позорна, чем невоздержанность в ярости, та, что похоть в гораздо меньшей степени следует за суждением разума[431]; и в том же самом смысле он говорит, что «грехи распущенности наиболее достойны порицания, поскольку они связаны с тем чувством, которое является общим нам и неразумным животным»[432]. Поэтому именно такого рода грехи, если так можно выразиться, оскотинивают человека, по каковой причине Григорий называет их наиболее позорными.