Указание пути ко спасению - Епископ Петр

Глава третья

Обет нищеты и нестяжательности

Основанием для обета нищеты и нестяжательности служит и пример Иисуса Христа, не имевшего даже где приклонить главу (см. Мф. 8, 20), и совет Его, предложенный спрашивавшему Его, что сверх соблюдения заповедей Божиих нужно ему делать для высшего совершенства, как удобнее достигнуть жизни вечной? Если хочешь быть совершенным, говорит Спаситель, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19, 21). Такой совет дан потому, что богатство представляет большое препятствие к достижению Царства Небесного. Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, говорит Спаситель, нежели богатому войти в Царство Небесное (Мф. 19, 24). Приобретение богатства всегда бывает соединено с большими трудами, обладание — с большими заботами, развлечениями, которые рассеивают мысли, ослабляют внимание к себе, подавляют дух, погашают горячность сердца, усердие к Богу[303]. Сохранение богатства соединено со страхом потери, а потеря его сопровождается скорбью; богатство подает повод к гордости, тщеславию, честолюбию, доставляет средства к роскоши, сластолюбию, сладострастию в угождение чувственности и во вред душе, а затем легко может последовать целое полчище пороков. Апостол говорит: Желающие обогащаться впадают в искушение и сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям (1Тим. 6, 9-10). Между тем мир скоро проходит, и похоть его (1Ин. 2, 17). Потому лучше заранее добровольно оставить мир со всеми его сокровищами, нежели самому быть оставленным им со скорбью сердца. Ибо как мы ничего не принесли в мир, говорит апостол, так, конечно, ничего не можем и вынести из него. Потому, имея пропитание и одежду, будем довольны тем (1Тим. 6, 7–8; см. также Притч. 30, 8). Так и монахи, оставив все лишнее, довольствуются только необходимым, без чего нельзя жить, да и к этому малому имуществу не должны иметь пристрастия и для этого не должны ничего считать своей собственностью, а даром Божиим, пользоваться им, как данным от Бога средством к поддержанию жизни и здоровья. Таким образом, монахи, освободившись от многих лишних, суетных житейских забот и занятий, больше имеют досуга и способности заняться главным делом жизни — спасением души и, отрешив сердце от привязанности к земным вещам, легче могут возноситься духом к небу, с большим усердием, всецело посвятить себя на служение Богу. Кроме того, нищета, нестяжательность представляет много случаев к терпеливости, смирению и к утверждению надежды на Бога, Который удостоивает особенного промышления тех, кто все оставляет для Него, чтобы свободнее служить и благоугождать Ему одному, и часто сверх чаяния посылает им все нужное для жизни и защиту от разных бед и зол (см. Притч. 10, 3–4).

Напрасно против этого возражают, будто оставляющий свое имение лишает себя вместе с тем и средств к благотворительности. Благотворить можно не одними вещественными благами; есть и другие, высшие способы благотворить другим в духовном отношении, в деле спасения.

Святая Синклитикия, строгая подвижница IV века, говорила, что милосердие (или подаяние милостыни нищим) предписано не столько для пропитания бедных, сколько для развития любви. Бог, Который устрояет богатство, питает и нищего. Так не напрасно ли заповедано милосердие? Никак. Оно служит начатком любви для тех, которые не имеют оной. Как законное обрезание указывало на обрезание сердца, так и милосердие указывает на любовь. Посему излишне милосердие для тех, которым дарована любовь благодатию. Я говорю это не для того чтобы отвлечь от милосердия, но чтобы показать убожество в его чистоте. Итак, меньшее да не будет препятствием большему. Раздав все вдруг, ты сделаешь малое добро. Наконец, возведи очи твои к высшему добру — к любви. Мы должны говорить сии слова: вот, мы оставили всё, и последовали за Тобою (Мф. 19, 27). Никто не может достигнуть любви без убожества, ибо Господь заповедал любить не одного человека, но всех. Следовательно, тот, кто имеет что-нибудь, не должен оставлять неимущих, иначе у такого похитится дар любви[304].

Преподобный Петр Дамаскин говорит, что немощному лучшее есть удаление от всего, и нестяжательность много лучше милостыни[305].

Кто однажды роздал все, тот совершеннее исполнил долг любви и милосердия к бедным, нежели кто из своего имения подает малую часть, а большую часть удерживает у себя. Богатые хотя и имеют возможность благотворить своим имуществом, но всегда ли правильно и с пользой употребляют его? Это дело столь трудное и сомнительное, что состояние богатых в Евангелии представляется опасным (см. Мф. 19, 23–24). Если взвесить выгоды и невыгоды богатства и бедности, то откроется, что лучше однажды раздать все ради Христа, Который всем будет для всех, все оставляющих для Него, и потом пользоваться малою, только необходимою долею временных благ, чтобы тем удобнее заниматься снисканием духовных благ и быть способнее благотворить душам других, — это лучше, нежели при богатстве, ничего не принимая от других, быть неспособным благотворить другим в деле спасения.

Глава четвертая

Обет послушания

Для обета послушания основание заключается и в примере, и в учении Иисуса Христа, Который, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2, 6–8). Потому Он и последователям Своим завещал: Если кто хочет идти за Мною, отвергнисъ себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24). Обет послушания направлен к подавлению одной из главных страстей — гордости житейской. Гордости, правда, противополагается смирение, но как гордость в практическом отношении проявляется преимущественно в стремлении к независимости, к самостоятельному действованию, самоуправлению, не терпит подчинения другим и как противоположное гордости смирение — добродетель весьма трудная, лучше всего приобретается послушанием, то и дается обет послушания с отвержением своей воли и разумения, с полным подчинением руководству опытного наставника. К этому должна побуждать подвижника и недоверчивость к собственному разуму, который, под влиянием страстей омрачаясь, не может правильно, ясно познавать волю Божию, что Богу угодно и душе полезно, многого не знает и часто подвергается разным недоумениям, сомнениям, заблуждениям в духовных предметах, которые по своей сокровенности, таинственности, возвышенности превышают понятия естественного разума. А испорченная первородным грехом воля наша часто действует не по руководству разума, внушению совести, а по капризам, часто увлекается страстями в пороки, не имеет силы противиться им. А под руководством разумного, опытного наставника послушник свободен бывает от недоумений, сомнений, заблуждений, легче может пресекать греховные желания, влечения страстей, скорее утвердит волю в добром направлении образовать нравственно добрый характер и всегда чужд бывает тщеславия, гордости, потому что действует не по своему разумению и воле, а по наставлению и воле руководителя, ибо чужим умом и доброй волей нечего гордиться; таким образом мало-помалу послушник, упражняясь в подвигах самоотвержения, утверждается в смирении и благочестии.

О важности и пользе послушания многие святые отцы писали много прекрасного. Святой Григорий Великий говорит, что одна добродетель послушания насаждает в душе прочие добродетели и насажденные охраняет. Поэтому оно справедливо предпочитается жертвам (см. 1Цар. 15, 22), потому что в жертвах закалается чужая плоть, а посредством послушания — собственная воля. И тем скорее человек угождает Богу, чем решительнее перед взорами Его, подавив гордость своего произвола, закапает себя мечом заповеди.

Важная добродетель — нестяжательность, важнее ее — целомудрие, а еще важнее этих обеих — послушание. Ибо первая властвует над вещами, второе над плотью, а третье над духом. Напрасно говорят, что послушанием стесняется свобода и потому уничтожается необходимый характер нравственности. Когда мы подчиняем себя руководству другого, то ограничивается не нравственная свобода, а только возможность действовать по чистому произволу или своеволию, которое большей частью действует не по руководству разума, а по капризам, по влечению страстей, вопреки нравственному закону. Следовательно, как добровольно подчиняемся закону, также добровольно повинуемся и полезным наставлениям или повелениям настоятеля и руководителя. Потому заслуга наша не уничтожается, напротив, она еще тем больше бывает перед Богом, чем тяжелее для нашей чувственной природы или самолюбия такое добровольное отвержение собственного произвола.