Новый Мир ( № 5 2013) - Новый Мир Новый Мир

По словам исследователей творчества Транстрёмера, «эта поэзия говорит нам, что реальность с ее мучениями, угрозами и угнетением не может быть подлинной реальностью» [6] . И если принять, что задача поэзии Транстрёмера именно такова, в этом нельзя не увидеть сходство с основной задачей Милоша. Но если у Милоша говорит как бы сам «дух истории», то у Транстрёмера мертвые несут живым знания о подлинном устройстве реальности [7] : «Я читал книги из стекла, но видел только другое: / пятна, проступавшие сквозь обои. / Это были живые мертвецы, / они хотели, чтобы нарисовали их портреты!».

Аналог поэзии Транстрёмера так же трудно найти среди отечественных поэтов его поколения: сюрреализм, без которого эта поэзия невозможна, у нас практически не был принят во внимание — даже несмотря на то, что переводы по крайней мере французских и испаноязычных поэтов-сюрреалистов занимали заметное место в массиве советской переводной поэзии (хотя бы в лице Лорки и Элюара). В этом смысле показательны переложения стихотворений Транстрёмера, выполненные Ильей Кутиком, — здесь свободная метрика оригинала передается рифмованным (хотя и неклассическим) стихом. За этой процедурой стояла попытка адаптации этой поэзии к поэтическому мейнстриму рубежа восьмидесятых — девяностых, однако в начале 2010-х годов эти переводы стали восприниматься как архаичные, а их raison d’etre оказался неочевидным, что говорит об известном приближении отечественной ситуации к общемировой. Конечно, сюрреалистическая поэтика до сих пор не получила развития в русской поэзии (несмотря на убедительную попытку ее адаптации, предпринятую Леонидом Швабом и некоторыми другими поэтами), однако «постсюрреалистическая» поэтика, к которой в конечном итоге можно отнести и поэзию Транстрёмера, говорит с современной русской поэзией на одном языке. В этом смысле особенно важно прочитать Транстрёмера (равно как и Милоша) как русского поэта, произведения которого могут обогатить язык отечественной поэзии и показать, как сходные задачи могут решаться в принципиально ином литературном контексте.

Кирилл КОРЧАГИН

Непримиримость и свобода

Всеволод Некрасов. Стихи. 1956 — 1983. Составление, сопроводительный текст  М. А. Сухотина, Г. В. Зыковой, Е. Н. Пенской. Вологда, 2012, 592 стр.  («Библиотека Московского концептуализма Германа Титова»).

Несмотря на повсеместное распространение в последнее время электронных книг, несмотря на то, что многие давно уже предпочитают хранить свои библиотеки в компьютерах и на съемных дисках, есть все-таки еще люди, признающие библиотеку только в традиционном ее виде — как бесконечные полки с книгами.  И вот как раз без книги, о которой пойдет здесь речь, ни одна уважающая себя библиотека обойтись не сможет. Это наиболее полное на данный момент издание первой части (с 1956 по 1983 год) поэтического наследия Всеволода Некрасова — одного из самых значительных русских поэтов второй половины ХХ века. Безусловно, этой книги давно не хватало в нашем литературном процессе. Однако, как известно, прижизненные попытки публикаций собрания сочинений наталкивались на достаточно жесткую позицию Всеволода Некрасова, требовавшего непременного соединения в одной книге и стихов, и бескомпромиссной полемической публицистики. Поэту было важнее не столько опубликовать свои произведения, сколько высказать позицию по ключевым вопросам развития современной литературы и культуры в целом. Именно так выстроена книга «Живу вижу», изданная в 2002 году при поддержке «Крокин галереи». Наряду со стихами в ней опубликована «История / о том / как и мы / попробовали вроде бы / быть людьми / и что из этого вышло / (и как так вышло / что ничего же не вышло / и почему же так быстро / это произошло / все-таки)» [8] . Кстати, на мой взгляд, именно Всеволод Некрасов первым стал писать о том, что несмотря на все перестроечные перемены, на самом деле в литературе и культуре многое осталось по-прежнему. Как раз эта точка зрения в полной мере и представлена в «Истории о том как…». Это очень важное наблюдение, которое многое объясняет в процессах, происходящих сейчас в нашей литературе.

Известный исследователь стиховых структур русского авангарда Юрий Орлицкий считает, что публицистика Некрасова представляет собой род художественной прозы и является логическим продолжением его же поэзии [9] . Собственно, уже само название «История о том как…» фактически оформлено как стихотворение. Несомненно, публикаторы наследия поэта, которые, судя по всему, относятся к своей задаче ответственно и даже в чем-то трепетно, не обойдут своим вниманием также и эту часть произведений Некрасова. Ну а книга, о которой идет речь, является не просто собранием стихов поэта за определенный период, а воспроизведением поэтического свода, созданного самим Некрасовым. Составители — Михаил Сухотин, Галина Зыкова и Елена Пенская — поставили перед собой задачу воспроизвести этот свод как можно ближе к оригиналу. Как рассказывает в своей заметке Михаил Сухотин, в оригинале свод представляет собой собрание стихотворений, перепечатанных Иваном Ахметьевым на четвертушках (1/4 части листа А4) бумаги и помещенных в картонную коробку из-под «Геркулеса». Существуют две редакции этого поэтического свода — ранняя 1981 — 1982 гг. и более поздняя. Составители в основном ориентировались на вторую редакцию. Сам по себе этот свод, отмечает Михаил Сухотин, является самостоятельным художественным произведением. И не только потому, что одно стихотворение у Некрасова — как бы отдельный мотив в общей поэтической симфонии, но и потому, что поэт специально работал над включенными в этот свод циклами. Таким образом, книгу «Стихи. 1956 — 1983» нужно рассматривать именно как единое поэтическое целое.

Стихотворения в книге пронумерованы — от 1 до 884, однако расположены отнюдь не в хронологическом порядке. И хотя, как сообщают в послесловии Елена Пенская и Галина Зыкова, практически все из них удалось датировать во время подготовки к изданию, даны в книге только авторские датировки — то есть подчеркиваются те случаи, когда дата становится полноценной частью стихотворения. Еще одна важная и очень интересная особенность этого поэтического свода — отсутствие окончательного варианта многих стихотворений. Всеволод Некрасов постоянно работал над своими стихами, многие его произведения были не чем-то застывшим, определившимся раз и навсегда, они развивались и видоизменялись.  И составители даже предлагают считать каждое такое стихотворение существующим как пучок редакций, как некоторое множество равноправных текстов, однако в процессе подготовки издания книги, которая по необходимости должна иметь начало, конец и четкие принципы публикации, именно составителям приходится брать на себя ответственную задачу выбора одной из существующих редакций. Еще одна трудность связана с формой представления материала. Изначально стихи печатались на машинке, и было практически невозможно, отмечают составители, воспроизвести в книге все особенности этой печати. Дело в том, что у Всеволода Некрасова работает не только сам текст, не только размер и форма шрифта, но и расстояние между строчками, и расположение слов на странице [10] . Большое значение имеет также пустое пространство, которое в аутентичном виде, естественно, воспроизвести было также невозможно [11] . И потому, читая эту книгу, не надо забывать о том, что у нас в руках одна из версий существующего поэтического свода, а не академическое издание Полного собрания сочинений.

Всеволод Некрасов как поэт безусловно признан профессиональным сообществом. Однако у «просто-читателей» часто возникают сомнения в том, что перед ними именно стихи. Отчасти такому непониманию способствуют и сами стихотворения, которые одновременно являются и поразительно простыми, и крайне сложными. И самое главное — ничто в них не напоминает привычные столбики ровных строф, каждая строчка в которых оканчивается рифмой. Хотя на самом деле рифма у Некрасова есть практически в каждом стихотворении:

11.

аморальность

ненормальность

а моральность

не банальность

вообще

все

неверные

обязательно нервные

верные

тоже нервные

но они

по крайней мере верные

Конечно, первая же мысль, возникающая у простодушного читателя после этих стихов: «Я тоже так могу!». Но так ли это на самом деле? Крайняя простота требует наибольшей степени поэтического мастерства. И вовсе не так уж легко, виртуозно сыграв на гласных и сонорных, еще и вложить в это достаточно жесткую нравственную сентенцию. Здесь важны не только словесное чутье и музыкальный слух, но и определенный жизненный опыт, и четко выработанная позиция, то есть предварительно нужно проделать серьезную внутреннюю работу. Просто сесть и написать «такое» стихотворение не получится.