Тайные смыслы Второй мировой - Алексей Кофанов

Штатских представителей этих народов отселяли из прифронтовой полосы. Скажем, финнов вывезли из Ленинграда при наступлении финской армии. Зря? А вы можете гарантировать, что они не стали бы своим помогать? Я не могу.

Живущие вне рейха немцы (фольксдойче) во всех странах сотрудничали с вермахтом и гестапо — следовало ждать того же и у нас. Отселили из угрожаемых районов их абсолютно обоснованно.

И ключевое слово тут: отселили.

А вот в США в январе 1942-го всех граждан японского происхождения посадили в концлагеря. Поскольку национальность в документах не фиксировалась, то на нары сели и китайцы, и корейцы — около двух миллионов,[249] т. е. 1,5 % населения США. Без суда и следствия. И чалились до конца войны.

Ау, правозащитники! Где ваши вопли о кровавом рузвельтизме? Что-то не слыхать…

Курская дуга

Первые два года немцы обладали стратегической инициативой: били, как хотели, а мы лишь реагировали. Частично переломить это удалось под Москвой, но затем они вернули свое преимущество. Летом 42-го они снова на юге били первыми — и лишь немногие догадывались, что к Волге их заманивает Сталин. Большинство историков и сейчас со мной заспорит…

Как бы то ни было, казалось, что решают немцы.

А вот к лету 1943-го вышла «ничья»: мы еще не перехватили инициативу, но враг уже ее утратил. О чем я?

Вот изгиб фронта, известный как Курская дуга (см. с. 457):

Близилось лето, а именно в тепле и комфорте немцы привыкли наступать. Ну-ка, взгляните на карту: что бы вы сделали на их месте?

— Подсечь с двух сторон Курский выступ — и окружить! — скажет любой, кто читал эту книгу хоть отчасти внимательно.

Верно. Это сразу приходит в голову.

Но позвольте: у вас есть военное образование? Вы стратег? Провели десятки успешных наступлений? Ведь нет!

«Срезать выступ» — первая мысль любого дилетанта.

Самое смешное, что немцы стали действовать именно так, без фантазии, без творчества. Их оперативное искусство куда-то улетучилось… Однако этот примитивнейший план (разработанный в апреле) они назвали помпезно: операция «Цитадель».

Наша разведка об этом плане сообщила — но и так все было ясно. Я даже подозреваю, что Сталин нарочно приказал создать Курскую дугу, чтоб навязать немцам следующий шаг.

Конец весны мы строили на дуге глубокоэшелонированную оборону; скрыть такие работы невозможно… Иначе говоря, мы знали намерения немцев, а они знали, что мы их знаем. Ничья.

Оборона вышла нешуточная. [524]

Траншей и ходов сообщения по периметру дуги наши солдатики[250] отрыли общей длиной 9,2 тысячи километров — как от Москвы до Майами! Оборонительные полосы имели 120–200 км в глубину. Перед ними саперы заложили сотни тысяч мин, а также построили 2000 км дорог, 686 мостов; под Курск доставлено больше 300 000 вагонов с техникой и прочими грузами.

На дуге сконцентрировали армаду войск, которые кроме рытья укреплений еще и постоянно тренировались. Опыт подсказал новую тактику артиллерии. Раньше пушки ставили в линию, а теперь их разместили группами (противотанковыми опорными пунктами) через каждые 600–800 метров. Прорываясь между ними, вражьи танки подставляли снарядам свои относительно слабые борта.

Немцы тоже готовились всерьез. Прежде всего, разработали стальных монстров — новые танки «тигр»[251], «пантера» и самоходку «фердинанд». Ни наши танки, ни полевые орудия не справлялись с их лобовой броней… Т-34 с пятисот метров пробивал лишь борт «тигра», а тот с двух километров мог поражать даже лоб «тридцатьчетверки»!

«Тигр-I»

Но зато у нас создали ПТАБ (противотанковую авиабомбу) весом всего в полтора килограмма, которая легко прожигала «крышу» танка. Их сериями сбрасывали со штурмовиков Ил-2 над танковыми колоннами — и уцелеть у немцев практически не было шансов. Вплоть до Курской битвы ПТАБы были строжайше засекречены.

Немцы тоже усилили авиацию: истребитель FW-190 и пикировщик Ju-87 снабдили пушками, «крышу» наших танков они пробивали. Вдобавок изобрели радиоуправляемую танкетку, которая катила перед собой тяжелые валы. От их веса взрывались наши мины, расчищая дорогу танкам…

Курская битва стала испытанием для новых технологий.

Разведка узнала время наступления немцев: 5 июля, 03:00. И наши, даже не успев получить одобрение Сталина, провели контрподготовку: упредив противника на полчаса, обстреляли из пушек его приготовившиеся к атаке части. Врага это не остановило, но изрядно ослабило.

Впрочем, поначалу немцы двигались успешно. На южном фасе дуги Воронежский фронт строил оборону несколько месяцев, но II танковый корпус СС преодолел ее всего за… 17 часов! Пришлось бросать навстречу танки. [525] Это к вопросу о том, можно ли было избежать катастрофы 22 июня, перекопав весь запад СССР глубокоэшелонированной обороной… Всё равно прорвали бы.

Полчища танков взметнули в небо тучи пыли от пересохшего чернозема. Добавился дым пожаров и выхлопов. И командовать пришлось наугад: было не видно, что происходит!

12 июля немцы вышли к Прохоровке, и на поле возле нее состоялось знаменитое встречное танковое сражение. Вспоминает генерал П. Ротмистров:

«Смотрю в бинокль и вижу, как справа и слева выходят из укрытий и, набирая скорость, устремляются вперед наши славные „тридцатьчетверки“. И тут же обнаруживаю массу танков противника. Оказалось, что немцы и мы одновременно перешли в наступление. Навстречу двигались две громадные танковые лавины.

Через несколько минут танки первого эшелона наших 29-го и 18-го корпусов, стреляя на ходу, стремительной атакой пронзили боевой порядок противника. Гитлеровцы не ожидали встретить такую большую массу наших боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых подразделениях врага было нарушено. „Тигры“ и „пантеры“, лишенные в ближнем бою огневого преимущества, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-70 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Но и подбитые танки, если у них не выходило из строя вооружение, продолжали вести огонь.

Это было первое крупное встречное танковое сражение: танки дрались с танками. В связи с тем, что боевые порядки перемешались, артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбила поле боя авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки, и вой сбитых, объятых пламенем самолетов смешивался с грохотом танковой битвы на земле. Отдельных выстрелов не было слышно: все слилось в единый грозный гул.

Напряжение нарастало с потрясающей яростью и силой. Из-за огня, дыма и пыли становилось все труднее разобрать, где свои и где чужие. Однако, имея даже ограниченную возможность наблюдать за полем боя и зная решения командиров корпусов, получая их донесения по радио, я представлял, как действуют войска армии. Что там происходит, можно было определить и по улавливаемым моей радиостанцией приказаниям командиров наших и немецких частей, отдаваемым открытым текстом: „Орлов, заходи с фланга!“, „Шнеллер!“, „Ткаченко, прорывайся в тыл!“, „Форвертс!“, „Действуй как я!“, „Вперед!“ Доносились и выражения, не публикуемые ни в русских, ни в немецких словарях.

Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. „Тридцатьчетверки“, маневрируя, расстреливали „тигров“ и „пантер“, но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетили снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни».

На другой день «взору представилась чудовищная картина. Всюду искореженные или сожженные танки, раздавленные орудия, бронетранспортеры и автомашины, груды снарядных гильз, куски гусениц. На почерневшей земле ни единой зеленой былинки. Кое-где поля, кусты, перелески еще дымились, не успев остыть после обширных пожаров» [526].

Сражение под Прохоровкой стало легендой, мифом, сказанием. Как и в любом мифе, неясно, кто победил и какой ценой. Особенно сказочно гуляют в разных источниках цифры немецких потерь — от четырехсот танков до… трех штук. Наши потери «блуждают» скромнее, от 170 до 270 машин.

Но, даже если поверить немцам (что в том бою победили они), все равно это был лишь эпизод грандиозной Курской битвы. А ее общий итог таков: именно в день Прохоровского боя, 12 июля, наши войска перешли в наступление — и 5 августа освободили Орел и Белгород. Вечером того же дня в Москве громыхал первый салют: 12 холостых залпов из 124 пушек, расставленных на стадионах и пустырях по всему городу, чтобы слышно и видно было отовсюду. Столица ликовала, страна ликовала!