Синдикат - Дина Рубина

— Вот что! Вы, я слышала, едете в Калининград? Нужно передать деньги в наше тамошнее отделение. Скажу откровенно: никому бы не доверила, потому что никому не верю, — не будем называть имен. Но вы, с вашей патологической бестолковостью к расчетам… Короче, с вами я готова передать деньги…

— Много? — недовольно осведомилась я.

— Да нет, пустяк. Тысяч сто пятьдесят… Ведь вы прямым едете, без пересадок?..

Не дожидаясь ответа, она отмаршировала прочь, и пять минут спустя из бухгалтерии мне принесли увесистый пакет… Все это было очень некстати, тем более что вчера Слава сказал:

— Ильинишна, вот какое дело, если вам невнапряг: там ведь, в тех Кенигсбергских краях, янтарь дешевше, чем у нас. Так не в службу, а в дружбу: дам я вам несколько таллеров, а вы уж своим женским чутьем выберите побрякушку — законной моей на юбилей…

Ну и, как обычно, Костян под завязку нагрузил меня литературой — я всегда в филиалы везла в подарок те книги, календари и прочие фенечки, которые мы издавали в нашем департаменте…

— …Калининград! — говорил Слава, по дороге на вокзал, — Это ж там могила Канта? Нашел где помереть… — он по привычке включил радио, которое немедленно затянуло:

Сингарела, Сингарела!Кто целует твое тело?Сердце от любви сгорело,На другого посмотрела,Что же ты со мною сдела..?

— У меня отец в тех краях воевал, рассказывал всякие ужасы. Как немцы их из окопа несколько дней не выпускали… От жажды он чуть не умер, совсем уже загибался. Но тут рядом его товарища убило, и в упавшую каску крови натекло. Тогда отец каску-то поднял и одним залпом той крови и напился…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…В отличном настроении я заняла свое хорошо запирающееся и отлично протопленное купе СВ, развесила шубку, попросила у проводницы чаю и расслабилась: наутро меня должны были встретить инструктора калининградского отделения Синдиката. Самым приятным было сознание, что меня никто не потревожит, — в последние месяцы я часто пересекала границы, без конца вступала в рискованные выяснения отношений с представителями этого рода войск и порядком устала от такой здоровой встряски организма…

Я переоделась в пижаму, и довольно долго, поджав ноги и опершись локтями на столик, сидела у окна, глядя в постепенно меркнущую белизну полей, проступающее в окне мое смутное лицо, позволив себе наконец вспоминать такой вот, почти забытый, зимний путь, проделанный когда-то мною в молодости — напрасно…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл azamat-rustam

«…спустя три дня могу, наконец, попытаться бегло, конспективно передать мои безумные приключения…

В самом деле, какого черта я решила, что в поезде, следующем через несколько стран, меня не побеспокоят пограничники, что мне не понадобится транзитная виза?! И до каких пор можно надеяться на военную точность синильного Рогова, который, похоже, и сам не знает — какое государство с каким граничит! После всего случившегося Яша говорит — если б Шая узнал о происшествии (а я не пишу докладную в департамент Бдительности, жалея старого дурака Гошу) — то он пустил бы Георга Рогге в расход выстрелом в затылок прямо во дворе детского садика. Я криво усмехаюсь этой шутке, но неизвестно, как восприняла бы я ее недавней морозной ночью, прыгая с подножки поезда в сугроб под конвоем пограничников на заснеженном глухом полустанке — вот, как в старых советских фильмах, гремя жестяным чайником, ныряют под составы и бегут на станцию за кипяточком…

Нет, все-таки надо по порядку…

Начать с того, что милая привычка проводников поездов всех постсоветских стран — посередь ночи открывать своим ключом купе — разбивается об инструктаж департамента Бдительности: всегда поднимать боковой предохранительный язычок на двери. Много раз я наблюдала, как, рванув на границе дверь купе и натолкнувшись на сопротивление штырька, они почему-то сатанеют от неожиданности и кричат:

— Документы приготовить!!!

Словом, ночью, часа в два, — я в поездах сплю как младенец, — шебуршит ключ в двери, она приоткрывается на щелку, и взбешенная проводница взвывает, как полуночная ведьма: «Документы приготовить!!!» Я вскакиваю, открываю — ко мне вламываются трое белорусских пограничников…

У меня нет сомнений, что их специально наводят проводники на те купе, в которых едут иностранцы, да еще в одиночку. Так что я подобралась.

К счастью, я искренне полагала, что виза мне не нужна, поэтому была подтянута, азартна и зла, как черт. Если б знала, что виза-таки нужна, а наши бездельники из административного отдела просто — как говорит Яша, — сей факт прохлюпали хлебалом, я бы, наверное, померла от страха.

Так вот, они вламываются, и минуты три листают так и сяк мой справа-налево паспорт…

— У вас же визы нет!

— Да и хрен с ней, ребята! — говорю приветливо я, безумная матрона. — Еду я в Калининград. Святую землю Беларуси не оскверню.

Все трое стекленеют от такого поворота беседы. Вялые, с лицами, будто слепленными из отварного картофеля, они, похоже, и сами не уверены — нужна или не нужна мне транзитная виза. Долго ищут какой-то пункт в потрепанных инструкциях. Наконец, один связывается по рации с начальником смены, тот является и, — как в дурном сне, — начинается перепалка, в которую я вкладываю весь опыт дворовых разборок своего ташкентского отрочества:

— Вы должны ехать в Минск!

— …в гробу я видала ваш Минск!

— Но вы только там сможете получить белорусскую визу…

— …в гробу я видала вашу белорусскую визу!

Проверено многажды: в такие моменты я напрочь забываю, сколько там у меня книг, переведенных на сколько там иностранных языков, и в скольких энциклопедиях есть обо мне статьи… я просто ныряю в происходящее с головой самозабвенно, проникаясь событием во всех его ипостасях — фактическом, языковом, смысловом, осязательном. И возможно, потому, что в любом повороте жизни хочу видеть корень здравого смысла, я с ослиным упрямством добываю этот самый корень из предлагаемой ситуации, — даже если для этого надо обматерить всех присутствующих. Кстати, мат в такие вот минуты очень помогает — он играет роль оплеухи, которой приводят в чувство потерявшую сознание дамочку…

— Две минуты на сборы, мы снимаем вас с поезда!

А между прочим, январь, ночь, 18 градусов мороза.

Замедленные кадры: я надеваю шубку, подхватываю тяжеленную сумку, собранную и до отказа утрамбованную фенечками добросовестным Костяном, и прыгаю с подножки поезда на заледеневшую насыпь… Удар бешеного ветра и ледяной огонь, хлынувший в легкие так, словно проникает туда не через носоглотку, а прямо в отверзтую грудь, приготовленную для водвинутого слова какого-нибудь нового пророка. И мгновенные слезы выступают на глазах.

Сопровождаемая конвоем пограничников, на каблуках, я ковыляю вдоль полотна в сторону приземистой, как показалось мне, сторожки… Вокруг на сотни километров — заснеженный лес, ни намека на человеческое жилье — словом, вариант «Доктора Живаго»… Американская экранизация…

…Дальше действие разворачивается в каптерке глухой пограничной станции Гудайгай.

Декорации таковы: три скамейки, на которых спят два бомжа, зарешеченое окошко кассы «кошт за праезд», под которым на кафельном полу растеклась гигантская лужа, так что каждый, кто желал бы уплатить этот самый кошт, должен в этой луже постоять. Правда, билет мне взять невозможно никуда из-за отсутствия белорусских рублей. Обменять деньги на «зайчики» тоже невозможно из-за отсутствия обменного пункта. Позвонить домой невозможно из-за отсутствия телефона, а мобильная связь не действует в этих глухих пограничных низинах. Все остальное, само собой, совершенно невозможно из-за отсутствия туалета. («Да тут недалёко, с полкилометра вдоль полотна…»)

— Яжайтя в Минск, в свое Посольство, — говорит мне один из этих парней, наиболее сочувствующий по виду. — Выправляйтя визу и дуйтя, куда желаетя. Хоть в Калининград.

Вместо того чтоб подобострастно умолять их помочь… хоть чем-нибудь, я продолжаю ругаться с ними самым нещадным образом, пытаясь совладать с идиотской логикой всей этой системы и понять: если, не имея транзитной визы, я не могу сидеть в поезде, то как без этой визы я могу ехать в Минск? И зачем?!

Они топчутся, прячут глаза и, кажется, не знают, — что делать с этим моим напором, каким-то неиностранным бесстрашием и грамотно употребляемым матом.

(Позже я поняла, что это-то меня и спасло… Они не решались отнять мою сумку, обыскать меня, вывести в лес… Я же в те несколько часов — защитная реакция организма, — опасности совершенно не чувствовала, пребывая в бешенстве и досаде).