Холодная весна - Кэрол Тауненд

— Но, Хуберт!..

— Сядь, я сказал!

Мархарид повиновалась.

Отец поднял голову и исподлобья взглянул на дочь, затем на жену. Он выглядел иначе, не так, как всегда. Мархарид таким его еще никогда не видела. Она тихо спросила:

— Значит, ты ей предлагаешь на выбор: она остается и выходит замуж за Самсона — или уходит из дома. Я правильно тебя поняла, Хуберт?

— Так и есть, слово в слово, — равнодушно согласился тот.

Все еще не веря, что ее выгоняют из дома, Анна повернулась к родителям спиной и пошла к своей лежанке. Она бросала в кучу вещи не раздумывая, небрежно скатав вместе сменное платье и тунику. Она добавила костяной гребень, красную ленту, нитку бус — подарок от Раймонда. Что еще?

Собирая пожитки, Анна слышала как бы издалека, как мать умоляла разгневанного отца:

— Хуберт, так никто никогда не делал.

— А я сделаю.

— Хуберт, но ты неправ.

— Неправ тот, кто плодит внебрачных детей.

— Хуберт, пожалуйста, передумай. Ты об этом горько пожалеешь.

— Никогда.

Анна была готова. Под мышкой она держала узел — завернутые в плащ свои пожитки. Она подошла к двери и взглянула в последний раз на отца.

— До свидания, папа…

Отец даже не взглянул на уходящую дочь.

— Мама!..

Всхлипнув, Мархарид поднялась с лавки.

— Я не позволю выгнать ее из дома в одном платьице!

Она подбежала к корзинке, в которую Анна утром собирала овощи и торопливо положила в нее десяток яблок, маленькую буханку хлеба и головку белого мягкого сыра. Бросившись к кровати Анны, Мархарид собрала в охапку одеяла и простыни и сунула эти тряпки в ту же корзину. Ее руки тряслись, как в лихорадке.

Анна ждала на пороге, а Хуберт сидел, тупо уставившись в пустую миску.

С корзинкой в руке, Мархарид бросилась к дочери и порывисто обняла ее. В ее глазах блестели слезы. Анна почувствовала, что и она сейчас заплачет, но сдержалась. Неожиданно она ощутила в себе силу, о которой до сих пор даже не подозревала.

— Прости, матушка.

— О, Анна! Ну пожалуйста, скажи нам правду и согласись выйти за Самсона!

— Мама, я дала обещание и останусь ему верна. Самсон — славный парень, но я не могу выйти за него.

Мархарид смахнула слезу, и мать с дочерью вышли за порог. Был теплый ласковый вечер.

— Я вижу по его глазам — он не изменит своего решения. — Голос Мархарид надломился. — Доброго пути. Я положила несколько су на дно корзинки, не потеряй их. Анна, я люблю тебя!

Анна пыталась улыбнуться.

— И я люблю тебя. — Она заговорила погромче, подойдя вплотную к двери. — И тебя, папа, я люблю тоже!

Взяв из рук матери корзинку, изгнанница зашагала по переулку, ведущему к церкви. Снова к отцу Иану.

По мере того, как Анна, нагруженная узлом одежды и корзинкой, которую ей собрала матушка, приближалась к дому отца Иана, на Локмариакер, словно нежный серый покров, опустились сумерки. Ветер стих, тишина и покой объяли всю гавань. Даже чайки в порту, и те замолчали. Море было их колыбелью, оно укачивало их перед сном.

Церковная дверь была приотворена, и Анна тихо вошла в портал. На алтаре горели две свечи, а перед ними стоял на коленях высокий человек; длинная тень от его фигуры падала на пол. Отец Иан совершал обязательное вечернее богослужение, распевая псалмы. Слова, произносимые речитативом, были почти неразличимы и, смешиваясь с отражающимся от каменных стен эхом, сливались в мерное гудение, похожее на отзвук далекого пчелиного роя.

Анна поставила корзинку и узел возле чаши для омовений, окропилась святой водой и стала терпеливо ждать, пока священник не окончит свою ежевечернюю молитву.

Она, конечно, боялась, что отец будет разгневан, боялась порки, но ей и в голову не могло прийти, что он просто так возьмет и выставит ее из родного дома. Где ей спать этой ночью? А завтрашней? Хорошо, пока еще лето. А когда наступит зима? Как ей выжить? Пока было довольно тепло, в крайнем случае можно выспаться и на земле в зарослях боярышника. Это почти не будет отличаться от ночей в дольмене, проведенных с Раймондом. Но скоро родится дитя. А зима, судя по приметам, в этом году будет морозная. Что же вообще ей делать?

Тревожные мысли Анны росли и множились, и, отгоняя их, она попыталась переключить внимание на молящегося отца Иана. Сначала она различала лишь непрерывное нечленораздельное гудение, но вскоре, прислушавшись, начала понимать слова.

Отец Иан пел один из покаянных псалмов, причем по-бретонски, а не на непонятной латыни, на которой совершало свои службы большинство окрестных священников, как было положено по канону. Отгоняя свои черные думы, Анна принялась вслушиваться в слова молитвы, стараясь улавливать их смысл.

— Перьями своими осенит тебя, и под крыльями его будешь безопасен; щит и ограждение — истина его.

Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем.

Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится.[5]

Прекрасные утешительные слова вливались прямо в смятенное сердце Анны. Она опустилась на холодные каменные плиты, ожидая продолжения.

— Ибо ты сказал: Господь — упование мое. Всевышнего избрал ты прибежищем твоим.

Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему.

Ибо ангелам своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях своих.[6]

И тотчас все существо Анны исполнилось умиротворения. Чувство это было столь полным, столь всеобъемлющим, что все ее сомнения вмиг рассеялись и пришла уверенность — все кончится хорошо. Она не знала, как именно, ведь каждая из обрушившихся на нее проблем казалась неразрешимой. Если попытаться обдумывать их с практической точки зрения, можно легко запутаться и никогда уже не выбраться к счастью. Но она понимала, что удача легкой ценой не дастся. А сейчас, неизвестно почему, Анна поверила, что в конце концов все наладится и с ними все будет хорошо; и с ее будущим малышом, и с Раймондом.

Произнеся заключительные слова молитвы, отец Иан поднял голову и, не поворачиваясь, спросил:

— Анна, это снова ты?

— Да, отче.

— Я молился за тебя, дитя мое. Приблизься ко мне, присядь.

Анна подошла к скамье в восточном приделе.

— Мой отец выкинул меня на улицу, словно нашкодившего котенка, так как я отказалась выйти замуж за Самсона.

Отец Иан с мягким упреком покачал головой.

— Вы не удивлены, отче?