Король утра, королева дня - Йен Макдональд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы сами создаем себе рай и ад, – отвечает Энья. – Каждый из нас каждую секунду своей жизни конструирует какой-нибудь Эдем или Преисподнюю. Если наша жизнь состоит из щедрости, заботы, духовного роста, стремления к красоте, добру и гармонии, то их мы и получим. Если же она полна эгоизма, жадности, уродства, погони за богатством и самовозвеличиванием, таким и будет воздаяние. Кто ищет святости, обретет ее навсегда. Кто ищет себя, себя и получит, навечно.
– В вашем раю и аду не так уж много места для справедливого Господа.
– Справедливый Господь дал бы каждому человеку то, чего тот хочет больше всего на свете. Если Господа, то будет ему Господь; если самого себя – именно это он получит. Грешнику не захочется того, что могут предложить на небесах.
– Все это для меня слишком сомнительно, слишком авантюрно, – говорит мистер Антробус. – Я слишком стар для философской казуистики. Мне надо знать, на что сделать ставку.
– Как я уже говорила, ушлые игроки выбирают Господа.
– Да, но выберет ли Господь меня? Или в конце концов Он скажет: «Пошел вон, ты, старый и мерзкий грешник, в то место, которое я уготовил для подобных тебе»? После всех лет, которые я потратил впустую, потому что страшился Его и пытался жить так, чтобы угодить Ему?
На Эсперанса-стрит зажглись фонари. Жалюзи мистера Антробуса разбивают желтый свет на узкие полосы, падающие на спящих кошек. Нижняя половина мистера Антробуса освещена – руки, покоящиеся на подлокотниках кресла, длинные голени, туфли; верхняя остается в тени. В комнате Энья чувствует смещение Мигмуса, как будто магнитные частицы меняют полярность, чтобы расположиться в новой конфигурации.
– Я принесла запись Дилиуса, о которой вы спрашивали. Хотите послушать?
Они сидят, пьют чай и слушают фортепианную музыку, доносящуюся из динамиков кассетного магнитофона; каждый погружен в собственный рай или ад. На Эсперанса-стрит опускается ночь. Комнату освещают лишь желтые уличные фонари, случайные вспышки тлеющих углей в камине и крошечные красные и зеленые светодиоды на кассетнике. Но Энья чует запах смерти мистера Антробуса.
Человек из мастерской был ошарашен.
– Как вам удалось сжечь все электрические цепи? – спросил он, обходя «ситроен» с рисунком в виде зеленого бамбука и циновки из лозы с благоговением паломника у могилы святого. – В вас ударила молния?
– Типа того.
– Знаете, теперь это ударит вам по карману.
– А разве бывает иначе?
Она поехала на такси к господам Ладлоу, Эллисону и Макнабу, чей младший партнер, мистер Сол Мартленд, объяснил свое вчерашнее письмо.
Как это обычно происходит с новыми младшими партнерами, самые курьезные дела попадали именно в его «Входящие», и ни одно из них не было курьезнее, чем завещание Рука.
Покойный доктор Ганнибал Рук пользовался определенной известностью в первые десятилетия века, как пионер в области изучения паранормальных явлений, но в последние годы жизни отошел от дел и вел почти затворническое существование в своем доме на мысе с видом на море. Он умер при необычных обстоятельствах, которые мистер Сол Мартленд не пожелал раскрыть, несмотря на интерес мисс Эньи Макколл, причем случилось это около трех лет назад. Завещание лишь недавно вступило в силу, поскольку множество потенциальных наследников, разочарованных тем, что Рук оставил их с носом, оспаривали законность волеизъявления, сделанного с помощью диктофона.
Энья представила себе макабрическое телешоу с полураздетыми девушками, выходящими из подсвеченных неоном гробов, выстланных норковым мехом, и с восставшим из мертвых ведущим в костюме из золотой парчи, который бодро несется по серебряным ступеням от жемчужных врат, заволоченных дымом из сухого льда, зигзагами перемещаясь от одного приза к другому. «Миссис Мэри Кемохан из Саннисайд-Виллас, сегодня ваш счастливый вечер: вы только что выиграли акции „Маркс и Спенсер“ на двести фунтов стерлингов, набор десертных вилок из серебра и кореллу-матерщинника в мавританской птичьей клетке – все это в нашей игре „Открывай! Скорее! Ящик!“»
– Мы доказали, что можно написать завещание на ляжке буйвола его же навозом и это будет совершенно законно – при условии, что оно подписано и засвидетельствовано. Желательно, не буйволом.
Ей понравилось, как он это сказал. Адвокаты про навоз не говорят.
Ей многое нравилось в Соле Мартленде – его двубортный костюм в синюю микрополоску роскошного покроя, из тех, что продают только в одном магазине в Лондоне. Его галстук с рисунком на тему джаза, скрепленный булавкой в форме бомбардировщика В-52. Его руки: никаких украшений. Его стол: никакой деловой показухи, пресс-папье, латунных степлеров, кожаных бюваров, колыбелей Ньютона. Его имя: по-библейски звучное, словно каменные скрижали. Его репродукции «Видов Эдо», разбавлявшие корпоративную суровость офиса в стиле блэк-тек. Его глаза: то, как он мог задержать на ней взгляд всего на миг, прежде чем переключиться на свои руки без украшений, стол без показухи, «Виды Эдо».
Она улыбнулась.
Ему понравилось, как она улыбалась.
Ей нравилось, как он улыбался, когда видел ее улыбку.
Так все и начинается – с мимолетных улыбок.
– В завещании было несколько… э-э… нетрадиционных оговорок, – продолжил мистер Сол Мартленд. – Одна из которых заключается в том, что душеприказчик – то есть я – должен вручить пакет старшей из последнего поколения потомков Джессики Макколл по женской линии. То есть вам.
– И вот это… хм… и есть пакет?
– Он самый.
Мягкий желтый конверт, запечатанный скрепками, адресованный юридической фирме «Ладлоу, Эллисон и Макнаб». Очертания, размер и форма наводили на мысль о чем-то вроде книги в мягкой обложке, среднего формата. Или видеокассеты. Когда Энья встряхнула пакет, в нем что-то задребезжало – действительно похоже на кассету.
– Вы знаете, что внутри?
– Может быть, полкило
