Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу - Ян Флеминг

В темном квадрате показалась черная тень человека, который повис на руках, держась за край люка, затем разжал руки и упал вниз, мягко приземлившись на тротуар. Корабль, плывущий по Босфору, заревел в ночи, как проснувшийся в клетке зверь. Бонд почувствовал, как по его лбу пробежала струйка пота. Человек встал, выпрямился и сделал шаг вперед. Ствол винтовки еще больше вдавился в плечо Бонда и медленно поворачивался.

«Как только Криленку подойдет к краю тени, — подумал Бонд, — он тут же бросится бежать». Точно. Человек наклонился вперед и приготовился пересечь пустынную улицу, залитую лунным светом. Он вышел из-под прикрытия тени: вот показалась нога, опущенное (чтобы придать рывку дополнительное ускорение) плечо…

Звук, раздавшийся у самого уха Бонда, напоминал удар топора, вонзившегося в ствол дерева. Человек рухнул на мостовую, вытянув перед собой руки и ударившись головой о камни.

Рядом звякнула пустая гильза, выброшенная из патронника. Щелчок затвора, загнавшего в канал ствола свежий патрон…

Пальцы лежащего зашевелились, царапая мостовую, ноги дернулись — и он замер. Тело совершенно неподвижно.

Керим удовлетворенно буркнул что-то и убрал ствол винтовки с плеча Бонда. Потом начал разбирать винтовку и укладывать оптический прицел в кожаную сумку.

Бонд отвел взгляд от темной фигуры, распростершейся на мостовой, фигуры, которая только что была человеком, а сейчас превратилась в холодеющую плоть. На миг его охватило чувство протеста против этой жизни, заставившей его, Бонда, стать свидетелем холодного убийства. Это возмущение не было направлено против Керима, на которого убитый покушался дважды. По сути дела, это была дуэль, длившаяся долгое время, в течение которого Криленку стрелял в Керима дважды, тогда как тот ответил лишь одним выстрелом. Керим оказался умнее и хладнокровнее, да и счастье было на его стороне. Но сам Бонд никогда не убивал бесстрастно и равнодушно, поэтому мысль о том, что он оказался невольным свидетелем — и соучастником — такого убийства, вызвала у него отвращение.

Керим молча положил руку ему на плечо, и они пошли обратно.

— Жизнь и смерть неразрывно связаны, мой друг, — Керим словно читал мысли Бонда. — Иногда ты превращаешься в орудие смерти. Мне не жаль этого человека, равно как я не испытываю жалости к русским, которых мы видели сегодня. Это жестокие люди. К ним нельзя обращаться с просьбой о милосердии: такое им непонятно. От них можно только требовать, и, если сила на твоей стороне, они уступят. Жаль, что ваше правительство не понимает этого.

Теперь они поднимались по узкому переулку, круто идущему вверх. В пространстве между двумя рядами домов царила ужасная вонь. Выйдя из переулка, они остановились передохнуть и потом медленно пошли к деревьям на площади Ипподрома.

— Скажи, ты простил меня? — Это был странный вопрос, который трудно было ожидать от человека, привыкшего к риску и жестокости.

— За что? Ведь ты выполнял свою работу. Наоборот, я поражен блестящей организацией, которую ты создал. Это мне нужно просить у тебя прощения. Я принес тебе массу неприятностей, и ты быстро справился с ними, предоставив мне роль стороннего наблюдателя. К тому же мое собственное задание не сдвинулось с места. М. будет недоволен. Может быть, в гостинице я что-то узнаю.

Но когда «роллс-ройс» остановился у входа в гостиницу и Керим зашел в вестибюль вслед за Бондом, у портье не было никаких новостей.

— Не расстраивайся, мой друг. — Керим ободряюще похлопал Бонда по спине. — Надежда — это превосходный завтрак. Потерпи. Утром я пришлю за тобой машину, и мы придумаем, как лучше провести время. Почисти оружие и ложись спать. Мы оба заслужили сегодня отдых.

Бонд поднялся по лестнице, открыл дверь номера и запер ее за собой. Сквозь раздвинутые шторы в комнату лились потоки лунного света. Он подошел к столу, включил лампу с розовым абажуром, разделся, прошел в ванную и несколько минут стоял под душем. Как много событий произошло четырнадцатого августа по сравнению с пятницей тринадцатого числа! Он почистил зубы, выключил в ванной свет, вернулся в спальню и широко распахнул окно. Прохладный ночной ветерок приятно ласкал его обнаженное тело. Бонд посмотрел на часы. Уже два.

Он закрыл окно, наклонился, чтобы выключить настольную лампу, и внезапно замер — из глубины комнаты донесся сдавленный женский смех: «Бедный мистер Бонд! Вы, наверное, устали. Ложитесь спать».

20. Черное на розовом

Бонд мгновенно обернулся в сторону кровати, но его глаза еще ничего не видели в темноте. Сделав несколько шагов, он включил ночник на тумбочке: розовый свет вырвал из темноты очертания стройного женского тела, укрытого простыней. Волна каштановых волос лежала на подушке. Лицо тоже было закрыто и над простыней виднелись только кончики пальцев, сжимающих ее.

Бонд коротко засмеялся. Он протянул руку, схватил пучок волос и потянул. Из-под простыни донесся протестующий возглас. Через несколько мгновений оттуда выглянул большой синий глаз.

— Вы неприлично выглядите, — приглушенно прозвучало из-под простыни.

— Вот как? А вы? И как вы попали ко мне в кровать?

— Спустилась по лестнице. Я живу в этой же гостинице двумя этажами выше. — Голос был низким и приятным. Акцента почти не чувствовалось.

— Ну что ж, тогда я ложусь спать.

Простыня тут же опустилась до уровня подбородка, и девушка приподнялась на подушке, покраснев от смущения.

— Нет, нет. Только не в эту кровать.

— Но это моя кровать. Да и вы сами пригласили меня, — Бонд посмотрел на нее изучающим взглядом: лицо было действительно прелестным.

— Но это просто так, к слову пришлось. Мне хотелось напомнить о своем существовании и представиться.

— Рад познакомиться с вами. Меня зовут Джеймс Бонд.

— Меня — Татьяна Романова. Друзья зовут меня Таня.

Наступила тишина. Они разглядывали друг друга — девушка с любопытством и очевидным облегчением, Джеймс Бонд — с подозрением.

Девушка первой нарушила молчание.

— Вы очень похожи на свои фотографии, — сказала она и снова покраснела. — Прошу вас, наденьте что-нибудь. Вы не даете мне собраться с мыслями.

— А вы — мне. Ничего не поделаешь. Мы — мужчина и женщина. Если я лягу рядом с вами, необходимость в одежде исчезнет. Между прочим, а во что вы сами одеты?

Она опустила простыню чуть ниже и дотронулась до черной бархатной ленточки вокруг шеи: «Вот в это».

Бонд посмотрел в дразнящие синие глаза, будто спрашивающие, достаточной ли одеждой является узкая ленточка на шее. Он чувствовал, что теряет над собой контроль.

— Черт побери, а где ваша одежда? Вы так и спускались по лестнице с одной ленточкой на шее?

— О нет! Это было бы неприлично. Я спрятала платье и белье под кровать.

— Если вы думаете, что вам удастся сейчас уйти из комнаты, уйти просто так…

Бонд не договорил, встал с кровати, подошел к шкафу я надел темно-синюю шелковую пижаму.

— Неэтично делать такие намеки…

— Неужели? — саркастически улыбнулся Бонд, придвигая стул к кровати. — Тогда я скажу вам что-то действительно этичное. Вы — одна из самых красивых женщин в мире.

Девушка снова залилась краской.

— Вы действительно так считаете? По-моему, у меня слишком широкий рот. Я такая же красивая, как девушки на Западе? Однажды мне сказали, что я похожа на Грету Гарбо. Это правда?

— Вы красивее ее, — заверил Бонд. — Ваше лицо светится. И рот совсем не слишком широкий, вам очень идет именно такой. По крайней мере, мне он нравится.

— Что это значит — «лицо светится»? Что вы хотите сказать этим?

Бонду хотелось сказать, что она совсем не похожа на русскую шпионку: в ней нет хладнокровия, необходимого для этой профессии, нет расчетливости, а есть радость жизни, и глаза лучатся теплом.

— У вас веселый и радостный взгляд, — сказал он несколько неловко.

— Вот как? — Лицо Татьяны стало серьезным. — У нас в России мало радости и веселья. Об этом редко кто говорит.

«…Веселье? В моем взгляде? Как я могу выглядеть радостной после всего, что произошло за последние два месяца», — подумала она. Впрочем, на душе у нее и впрямь было легко. Может быть, она легкомысленна по природе? Или причина заключается в этом мужчине, первая встреча с которым принесла чувство облегчения, сменившее мучительные раздумья о предстоящем испытании? Все оказалось куда проще, чем она предполагала. И сам Джеймс Бонд искренний и простой, с таким мужественным лицом. Поймет ли он и простит ее, если она расскажет, что ее послали соблазнить его? Может, он не придаст этому большого значения? В конце концов она не собирается причинить ему никакого вреда. Ей просто нужно с его помощью попасть в Англию. Попасть в Англию и сообщить в Центр, выполнить свое задание. «Ваше лицо светится!» Может быть, это так и есть? Ее охватило удивительное, ни с чем не сравнимое чувство свободы, радости от того, что она наедине с мужчиной, — таким, как Джеймс Бонд, — что она не понесет за это никакого наказания. Это такое волнующее, такое пьянящее чувство!