Принцесса вандалов - Жюльетта Бенцони

— Как мама?

— Ей стало лучше с тех пор, как она узнала о скором приезде госпожи герцогини. Но последняя ночь была тяжелой из-за ссоры с господином герцогом.

— Господином герцогом?

— Господином герцогом Люксембургским, братом госпожи герцогини.

— Если бы вы сказали Франсуа, я бы поняла вас сразу. У нас в семье теперь столько герцогов и герцогинь, что запутаешься! Неужели все настолько серьезно, что он тоже приехал?!

На лице Марселины отразилось такое смущение, что Изабель, пожалев ее, не стала настаивать на ответе.

— Не сомневаюсь, что мама сама мне все расскажет!

Как ни тревожилась Изабель, ей все-таки сразу стало тепло и уютно — так, как не бывало в других, более роскошных, замках: она вернулась домой! Преси уже давным-давно перестал быть могучим феодальным замком, о чем очень сожалел Франсуа, но он остался семейным гнездом, единственным кровом, который предоставила суровая справедливость Людовика XIII и Ришелье вдове и сиротам казненного. Теперь это было скорее поместье, чем замок, где парк, фруктовый сад и огороды сменили стены, рвы и укрепления. Приветливым и скромным было и внутреннее убранство: стулья и диваны без позолоты, но с подушками, на полу ковры, холодные стены увешаны гобеленами. Удивительно, но пышная роскошь особняка де Конде, а потом Шантийи помогли Изабель оценить любимый и уютный старый дом…

Услышав наверху кашель, она поспешила подняться по каменной лестнице и вошла в главную спальню. Но спальня была пуста…

— Госпожа графиня лежит в вашей спальне, — сообщила еле догнавшая ее Марселина. Старушка ходила куда медленнее и тяжело дышала.

— А почему?

— Надеюсь, госпожа графиня сама вам все объяснит, госпожа герцогиня.

— Называй меня, как раньше, мадемуазель Изабель, так будет гораздо короче! — попросила Изабель и побежала к себе в спальню.

Госпожа де Бутвиль была там. Укутанная теплым одеялом, в кружевном чепце, она пила, откинувшись на подушки, горячий отвар из трав. Изабель взяла из ее рук пустую чашку, поставила на столик у изголовья, потом нежно обняла и расцеловала больную.

Та, улыбаясь, попыталась умерить ее пыл.

— Неужели вы хотите заболеть?!

— Рядом с вами мне не грозит никакая опасность! — возразила дочь. — Скажите мне скорее, как вы себя чувствуете? Вас осматривал Бурдело?

— Задавайте, пожалуйста, вопросы по очереди. Да, Бурдело осмотрел меня. Я чувствую себя лучше. Вся беда в бронхах, я простудилась по дороге сюда.

— Но зачем нужно было ехать в Преси? Почему вы не пожелали порадовать меня и не остались погостить в Мелло?

— В Мелло я получила подтверждение слухам, которые добрались даже до Валансэ.

— И что же это за слухи? — спросила Изабель, заметив с недоумением, что портрет ее отца тоже перекочевал к ней в спальню.

— Слухи о том, что ваш брат привез в наше родовое гнездо актрису и она разыгрывает из себя хозяйку замка на посмешище и позор всей округи! Подтверждение слухам вы видите собственными глазами: я лежу на вашей кровати, а не на своей собственной, потому что на моей, когда я приехала сюда, уже чуть ли не неделю спала эта парочка! Я… Я никогда не ждала такого поношения дому вашего отца, Изабель, — закончила госпожа де Бутвиль со слезами на глазах и в голосе.

Дочь ласково обняла ее, целуя, утешая, вытирая слезы.

— Почему дом моего отца не мой дом? Тем более что я его наследник?

На пороге комнаты, держась за створку двери, стоял Франсуа и смотрел на сестру и мать без малейшего проблеска нежности. Изабель помогла матери лечь и встала.

— Я могла бы возразить вам, что вы здесь не единственный наследник, если бы подобный разговор не был недопустимым в присутствии нашей матери. Мне кажется, вы забыли, Франсуа, что у себя дома здесь в первую очередь мама, а потом уже мы. Если бы вы оказались на улице, мы могли бы затеять разговор о крове для вас, но у вас, господин герцог де Пине-Люксембург, в достатке и земель, и замков. Вам уже мало вашего великолепного замка Линьи?

— В Линьи живет госпожа герцогиня, моя жена, и двое моих детей.

— У вас уже двое, хотя вы женились всего полтора года назад?

— Второй еще в материнском животе. И мне трудно себе представить, как я могу приехать в Линьи с мадемуазель Босолей!

— Зато вы без труда выгнали свою мать из ее собственной спальни, чтобы блудить там с мадемуазель… Как вы сказали ее имя?

— Босолей. Она актриса из театра Месье. Вы должны ее знать.

— Я ее не знаю! Я нахожусь в свите Мадам, а ее вкусы редко совпадают со вкусами мужа. Равно как и мои не совпадают с ее.

— Я этого не нахожу, — насмешливо заявил Франсуа. — Она любит мужчин, и вы тоже. Я бы даже сказал, что вы любите одних и тех же мужчин!

— Откуда вы это взяли?

— Так говорит де Вард. Месье ценит его за острый и злой язык. Мадам пока отвергает его ухаживания, но он ваш любовник.

— Что за глупые выдумки! Я не отрицаю, что мы с ним в дружбе и эта дружба мне приятна, потому что де Вард умеет позабавить. Но любовники? Такого и близко нет.

— Да неужели? Судя по слухам, вы ему писали, и письма ваши отменно нежны.

Запасы терпения Изабель никогда не были велики, они мгновенно иссякли.

— Недостойная ложь! — от всего сердца возмутилась она. — Если я и писала ему, то только дружеские записки. Он умеет меня рассмешить, а я, как вы знаете, очень люблю посмеяться. Вспомните, как весело мы смеялись с вами, и я с нежностью вспоминаю те времена. А де Вард никогда не был моим любовником и никогда им не будет.

— Почему? Он красив. Он должен вам нравиться.

— Он мне и понравился, но очень скоро разонравился.

— Интересно узнать почему?

— Причина вас не касается. Мы обсудили де Варда, и я надеюсь, что теперь вы покинете этот дом. Если дорога до Линьи далека, вы можете отправиться в Париж. У вас ведь там особняк, не так ли?

— Да, конечно… Но я предпочитаю деревенский воздух. И если вы собираетесь остаться здесь и погостить у меня, то одолжите мне ваш Мелло.

— Ни за что! Тем более что вы так странно об этом просите!

— Но почему? Не Босолей же вас смущает!

— Вы очень изменились, Франсуа! Иначе вы не стали бы задавать мне подобных вопросов.

— Не один я изменился, вы тоже. Актриса, она и есть актриса, но она не корчит из себя неприступную добродетель.

— А кто корчит? Неужели я?

— Кто же еще? А между тем сколько у вас, кроме де Конде, было после бедняжки де Немура любовников! Хотите, я их перечислю? Список порядочный. — И Франсуа принялся загибать пальцы: — Д’Окенкур — раз, аббат Фуке — два.