Реванш (ЛП) - Харт Калли

— И все же... Если ты не пойдешь к нему, то никогда не узнаешь, что происходит, не так ли? — Говорит Макс. — А миссис Дженсен в школе говорит, что разговор очень важен. Она говорит, что разговор может решить все, что угодно, если вы приложите к этому свой ум.

Я сижу очень тихо, обдумывая эти слова. Мой одиннадцатилетний брат умнее своих лет. Мне нужно поговорить с Алексом, пока все это не затянулось еще больше. Занятия в школе возобновляются только после Нового года. Я просто позволю этому съедать меня все это время? Испортить праздники, не зная, что произойдет, когда я вернусь в школу Роли и увижу его там в первый раз с тех пор, как он ввалился в спортзал с огромным серебряным пистолетом в руке? Будет больно, если он подтвердит мои худшие опасения, но впадать в депрессию во время рождественских каникул нечестно по отношению к моей семье. Будет лучше встретить неизбежное сейчас, чем откладывать его.

Я усвоила свой урок. Окончательно. С этого момента я буду открыто смотреть в лицо своим проблемам. Больше никаких тайн, притворства или игнорирования. Если бы я с самого начала вела свои дела именно так, то мы, скорее всего, не попали бы в такую переделку.

Взъерошив волосы Макса, я целую его в щеку. Он пытается отодвинуться от меня, громко стеная о девичьих микробах, но я все равно обнимаю его.

— Спасибо, малыш. Мне нужны были эти мудрые слова. А теперь перестань быть умнее меня. Я должна быть умным ребенком. Ты должен быть милым.

Папа спрятал ключи от фургона. Он меня хорошо знает. Очевидно, он подозревал, что я попытаюсь выкинуть какой-нибудь трюк, чтобы добраться до Солтон-Эша, и подготовился. Он находит меня роющейся в ящиках в коридоре, как только мама и Макс уходят.

— Не беспокойтесь. Их там нет, — говорит он мне. — Доктор сказал, что тебе нельзя садиться за руль, пока ты принимаешь все эти лекарства. В ближайшее время ты не будешь управлять транспортным средством, малышка.

Я хмурюсь, задвигая ящик стола.

— Они говорят так только на тот случай, если ты заснешь за рулем или что-то в этом роде. Я чувствую себя прекрасно. Эти правила неприменимы.

— Применимы. Дело не только в лекарствах, умник. Они беспокоятся, что у тебя будет еще один припадок и ты съедешь с гребаного утеса.

— У меня уже две недели не было приступов.

Папа прислоняется к стене, скрестив руки на груди. У него такое выражение лица – «Я не сдвинусь с этого места».

— Шесть месяцев. Это испытательный срок, и ты получишь ключи. Ясно? А до тех пор я с радостью отвезу тебя туда, куда ты захочешь. В разумных пределах, — быстро добавляет он. — Я не поеду в Беллингем в два часа ночи, независимо от того, сколько тако ты мне купишь.

— Папа. Ты никуда меня не повезешь. Если понадобится, я вызову такси. Но ты ведешь себя как сумасшедший. Я в порядке.

Он самодовольно ухмыляется.

— Прости, Dolcezza. Когда у тебя закончатся деньги на такси, дай мне знать. Ты знаешь, где меня найти.

Вся кровь отливает от моего лица.

— Папа. Не называй меня так.

— Dolcezza? А почему нет? Я проверил, и похоже, Моретти говорил правду. Это действительно означает «сладость».

— Мне все равно, что это… — я испускаю очень расстроенный, очень испуганный вздох. — Просто... не надо, папа. Серьезно. Это не совсем уместно.

— Я так и знал. — Папа раздувает ноздри и вскидывает руки вверх. — Я знал, что этот панк использует итальянский язык, чтобы соблазнить тебя.

Я съеживаюсь, прячась за завесой своих волос. Ну, это чертовски неудобно.

— Не волнуйся, Сил. Я не против отвезти тебя в Солтон-Эш. У меня будет несколько собственных отборных слов для Алессандро Моретти.

— Нет, папа. Боже, нет. Просто... просто оставайся здесь, хорошо? Я закажу машину. Клянусь, я не стану пытаться сжечь трейлер. Мне нужно поговорить с ним наедине, хорошо?

Фальшивое раздражение на лице моего отца исчезает, сменяясь чем-то другим. Чем-то нечитаемым. Секретным. К счастью, это не жалость. Я не думаю, что смогла бы справиться с его жалостью ко мне прямо сейчас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ладно, милая. Но... дай ему шанс заговорить, прежде чем накинешься на него. Нет никакого смысла рвать его на части еще до того, как услышишь, что он скажет.

Я не думаю, что мой отец когда-либо был так непохож на себя, как сейчас. Здесь нет никаких обзывании. Никаких криков и угроз расчленить парня, который разбил мне сердце. Он небрежно подмигивает мне и отталкивается от стены, поворачиваясь лицом и направляясь на кухню.

— Да, и пиши мне каждые пятнадцать минут, чтобы я знал, что ты в порядке, — бросает он через плечо. — Пропустишь хоть одно сообщение, и я приду за тобой. Мне все равно, насколько это неловко. Ты только что вышла из больницы, Сильвер Париси.

Ох. А вот и мой старик.

Водитель такси непрерывно болтает по дороге в трейлерный парк. Он, кажется, не помнит, как однажды ночью, почти девять месяцев назад, среди ночи, он забрал меня из красивого дома, спрятанного среди деревьев, и отвез в аптеку, всю в крови. Но я его хорошо помню. Я помню взволнованное выражение его лица, когда он сказал мне, что у него есть дочь моего возраста, и он не сможет простить себя, если не убедится, что я добралась домой в полном порядке.

В такси Роли много водителей, и все же мне удается получить одного и того же дважды? Чертовы маленькие городишки. Я тихо сижу на заднем сиденье машины, наблюдая, как снег падает густыми хлопьями, которые время от времени заслоняют вид из окна. Я издаю соответствующие звуки всякий раз, когда он задает мне вопрос, но в основном я заперта в своих собственных мыслях, беспокоясь о том, что произойдет, когда я наконец доберусь до места назначения и окажусь лицом к лицу с Алексом.

Водитель подъезжает как можно ближе к трейлеру Алекса, пока сугробы и обледеневший асфальт не лишают его возможности двигаться дальше. Я выхожу из машины, тихо бормоча слова благодарности, и прохожу оставшиеся сто футов вниз по дороге, холодный воздух покалывает мне лицо и руки.

Мое сердце бешено колотится, когда я поднимаюсь по ступенькам к двери Алекса, печаль собирается в моей груди при виде огней, горящих внутри трейлера. Какая-то часть меня надеялась, что здесь никого не будет. Что, возможно, что-то случилось, и Алекс задержался под стражей дольше, чем думала мама, заполняя документы, или... или... я не знаю. Это дало бы мне надежду, думать, что что-то физически мешает Алексу прийти и найти меня, но совершенно очевидно, что он просто прохлаждался дома, попивая пиво или что-то в этом роде.

Я стучу и тут же жалею об этом, потому что еще не думала о том, что собираюсь сказать. Мне нужно больше времени, чтобы подумать. Чтобы понять, что я делаю…

Дверь распахивается, выбрасывая столб золотистого света в темноту и снег, и мой разум становится пустым. Парень, стоящий в дверях — это не Алекс. Даже близко нет. Зандер Хокинс ухмыляется, выгибая бровь, глядя на меня вниз из трейлера. Черная футболка AC DC, которая на нем надета, имеет маленькую дырочку в правом рукаве, подтверждая, что это одна из футболок Алекса.

— Так-так-так. А вот и Елена Троянская. Лицо, которое запустило тысячу кораблей, — замечает он.

— Не начинай, — бормочу я. — Где Алекс?

— Ты ведь знаешь? Елену Троянскую? Ведь Парис пожертвовал всем ради нее, потому что она была красива, и все пошли на войну из-за нее. И…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, да, я знаю. Я — Елена. Алекс — Парис. — Я сжимаю челюсти, пытаясь дышать глубоко. — Я не хотела причинять столько хлопот. А теперь, пожалуйста... скажи мне, где он.

Зандер пожимает плечами, запихивая бутерброд в рот и откусывая кусочек. Для начала я даже не заметила, что он держит в руках бутерброд.

— Откуда мне знать? — говорит он, слова приглушены содержимым его рта.

— Потому что ты в его трейлере. И на тебе его одежда?