Вурди - Владимир Колосов

— Да.

Запах крови пьянил.

Не сходя с места, волк потянулся к угощению. Тощие бока его подрагивали, пасть приоткрылась, обнажив безукоризненно белые клыки. Шедший из волчьей пасти пар медленно, будто нехотя, таял в морозном воздухе. И без того острая морда зверя, казалось, вытянулась еще больше. Волк в последний раз покосился на стоявшую у двери женщину. Что-то прорычал на своем зверином языке. Мол, не вздумай со мной шутить, ты здесь одна и я один, поняла, женщина?

Наклонился над плошкой.

Лизнул уже почти замерзшую вязкую жидкость. Клыки тут же окрасились кровью, но ни женщина, ни волк не видели этого. Волк лишь вздрогнул всем телом, ощутив, как болезненно сжался пустой желудок. Женщина будто и не радовалась тому, что пришедший из леса зверь принял ее угощение. Она уже не улыбалась, напротив, брезгливо хмурилась; заиндевевшие пальцы нервно теребили платье на груди, губы были плотно сжаты, на побелевших от мороза щеках выступил странный румянец.

На мгновение волк оторвался от плошки и вновь зарычал. Он тоже почувствовал перемену в настроении женщины, счел нужным повторить предупреждение. Но и только. Острое чувство голода притупило другие чувства, желудок властно требовал пищи. Волк снова наклонился над плошкой и принялся жадно лакать, торопясь покончить с угощением прежде, чем мороз окончательно превратит его в мерзлый кусок льда. Он не видел, как женщина вдруг шагнула вперед, как покачнулась и замерла, будто раздумывая о чем-то, как пальцы ее вдруг сжались в кулак. Как побелевшая от холода нога в берестяном тапке ловко поддела краешек плошки и… Плошка с грохотом покатилась по обледенелым ступеням вниз. Волк же тряхнул заляпанной кровью мордой, испуганно рванулся в сторону, ударившись о деревянные перила. Бессильно лязгнул окровавленными клыками. Подался назад. Лапы скользнули по обледенелым ступеням, тело напряглось. Падая, волк на мгновение повернулся к обидчице, и женщина успела разглядеть невероятно большие и красные глаза зверя. Не глаза, а всего-навсего один глаз, безразличный, бесформенный, оплывающий вниз странными коричневатыми сгустками. Волк еще раз отчаянно тряхнул мордой — во все стороны брызнули коричневатые капли, — а потом неловко плюхнулся набок и покатился вниз.

Откуда? Из какой сказки, из какой лесной были и небыли пришла к ней эта девочка?.. Чужая, несмышленая, не умеющая говорить, с серыми настороженными глазами, один взгляд которых заменял тысячи слов, тысячи тысяч слов, ибо то был голос леса, голос души, голос маленького дикого сердца и тысяч других сердец, что бьются в каждом живом существе и разбиваются с невероятной легкостью — достаточно одного неосторожного движения: раз — и чашка уже летит со стола, падает на пол, раскалывается на тысячи бессмысленных глиняных черепков, которые уже не собрать воедино, если, конечно, чашка — это чашка, а не очередной бездельник повелитель, ну их, повелителей, а впрочем…

Не важно.

— Да, — тихо сказала Ай-я, и это слово показалось Ай-е невероятно тяжелым: оно скатилось с языка и камнем упало под ноги. И старуха, казалось, не услышала — увидела его; ее глаза смотрели куда-то вниз, не на Ай-ю, на камень; Гергамора шагнула вперед, и в какое-то мгновение Ай-е показалось, что старуха непременно поднимет этот камень. Жадно вцепится в него крючковатыми пальцами. Непременно поднесет к носу, чтобы как следует разглядеть, из каких же таких сомнений сложилось это мучительное «да». Но Гергамора лишь как-то странно причмокнула морщинистыми губами и пробурчала:

— Вот и хорошо, деточка, что не утаила. Вишь какое оно… Тяжелое. Теперича легче и про остальное. И про мужа твоего. Ведомое ли дело — целую жизнь с этаким-то ходить… («О чем это она?» — испуганно подумала Ай-я). Держи, — старуха черпнула из чана своего варева, протянула ковш гостье. — Не бойся, не отравлю. Самое время водицы моей испить. Не сладкая, знаю, мертвая водица-то. Ну да на меня погляди — пила я ее, уж сколько раз и не упомню, а, вишь, тыщу лет прожила, хоть бы одна хворь прилипла. Так что носа не вороти. Она тебе правду скажет. Я ведь не всякому предлагаю. Всякому оно и ни к чему. Потому и мертвая, что всякому-то с нее жизни не будет. Это как нутро примет. Ну да не о тебе речь. — Старуха шмыгнула носом. — Бери. Нелегко мне. На весу-то держать.

Ай-я с сомнением взглянула на протянутый ей ковш. Раз уж взяла. Мышку ловить. А что толку? Разве что сболтнула лишнее. Про найденыша. Так ведь не колдовство это. Измучилась вся. За два дня-то. Детям невесть что наговорила. Райнуса для науки ремнем отцовским огладила. К старухе уходила — не спал. Нос из-под одеяла высунул, думал, не заметит мамка. Глазенки настороженные, злые. Ремня все не может простить. А то и не ремня. Два дня из дома не выпускают. Отец опять же невесть куда пропал. Окна тряпками позанавешены. А ради чего? Шила-то в мешке не утаишь.

«Не утаишь, — со злостью подумала Ай-я, — на два дня и хватило. Вот ведь как. Пришла за мужем — а нашла…

Ничего-то я не нашла, — решила женщина, брезгливо поглядывая на дрожащие старушечьи руки, — вон как на пол плещет. Совсем стара. Раньше не так заметно было, а в последнюю зиму сдала старуха. Ох как сдала».

— Ишь злыдней какой смотришь, — прошамкала тем временем Гергамора, — что ж плохого — дите вернулось, радоваться надо. Соседей с радости такой приглашать. — В голосе старухи слышалось странное ехидство. «Дразнит она меня, что ли?» — подумала Ай-я. А вслух сказала:

— Сама решу.

— Вестимо дело — сама, — легко согласилась Гергамора, — а водички-то испей…

— Мертвой, стало быть, — пробормотала Ай-я, чувствуя, что вовсе не хочет никакой воды, ни живой, ни мертвой, а хочет лишь одного: уйти поскорей от старухи, бежать из Поселка, бежать куда глаза глядят, пока эта старая ведьма не выпытала у нее самого страшного… Опоив этой вонючей водой… Один запах которой заставил ее…

— Нет, — сказала Ай-я, отступая к двери.

— Ой ли, деточка, неужто поверила? В старушечье-то колдовство? А ведь поначалу-то как смотрела! Мол, где ж этакой мужа сыскать. Отчаялась, вот и пришла. А теперь, значит, бежать? Не больно-то ты своего пропащего сыскать хочешь!

— Мышка не позвала, — глухо пробормотала Ай-я.

— Мышка, выходит, виновата, — усмехнулась старуха, — не угодила, стало быть. — Ох! — Она вдруг покачнулась, ухватилась свободной рукой за поясницу. Другая, с ковшом, резко дернулась, плеснула варево прямо под ноги Ай-е. — У! Злыдня, — громко запричитала Гергамора, — совсем замучила старую. Старайся тут для тебя. Спала бы сейчас, десятый сон видела. Одеяльцем бы потеплей укрылась — и печку всю ночь топить не надо. А тут вон сколько дров извела. Кто ж мне, старой, принесет? Охотников мало. Ильяса разве что попросить? — задумчиво пробормотала Гергамора, оперевшись о краешек стола. — Нянькайся тут с тобой. Дурой, — проворчала она, — сама ведь не знаешь, чего хочешь. Чую ведь — муж тебе нынче что репей. Пришел бы — и не обрадовалась вовсе. Одни слова, что ищешь. А ведь и не ищешь вовсе. И ко мне не затем шла. Ведь не верила в мое колдовство, а шла. Так ведь?..